Какова смысловая роль сна пискарева в произведении гоголя невский проспект
О современной трактовке сновидений художника Пискарева в повести Н. В. Гоголя «Невский проспект»
Нечаенко Д. А. (Москва), к.ф.н. / 2006
В нашей России, при всей ее, акцентированной Ф. М. Достоевским касательно А. С. Пушкина, литературной «всемирности» и «всеоткликаемости», есть, на мой взгляд, не так много писателей, поэтика которых глубоко укоренена не только в национальной почве (в нашем православии, фольклоре или в нашей диковинной парадоксальной ментальности) — но и в глубинах общеевропейской мифологии и культуры, колыбель и источник которой, разумеется и прежде всего, древняя Греция. Среди этих достопамятных писателей-художников, а не беллетристов, особое место принадлежит Н. В. Гоголю.
Ахиллесова пята, если не болезнь, современного литературоведения и лингвистического структурализма, я полагаю, в том, что зачастую та или иная внешне эффектная «концепция» изобретается вне внимательного прочтения, а значит и понимания, самого художественного текста, тогда как, в моем представлении, она должна не предварять, а резюмировать. Вовсе несложно изобрести некий «концепт», а затем, при соответствующем умении и сноровке, подогнать под него «поэтику». И совсем иное дело, когда «концепция» сама по себе, естественно рождается и проистекает из художественной ткани конкретного произведения.
Собственно, сновидения Пискарева — это цельный в своем художественном единстве онейрический 26 цикл из шести знаково неоднородных снов, но семантически тесно связанных не только между собой, но и со всей мифопоэтической структурой повествования. Этот сновидный цикл своеобразно воссоздает собой структуру возникшей в средневековой итальянской поэзии секстины — строфы из шести строк, построенной на двух звучных, четко акцентированных рифмах. Первый, сказочно изукрашенный, возвышенный сон незадачливого петербургского «мечтателя», названный мной «бал у царицы», очевидно рифмуется по своему трогательному лирико-романтическому пафосу с пятым и шестым, в то время как второе, третье и четвертое сновидения удостаиваются лишь пискаревских, а в данном случае отчасти и авторских ремарок: «чепуха»; «какой-то пошлый, гадкий сон»; «глупое сновидение». Попутно отметим, что гротесковая фигура четвертого сновидения Пискарева, «какой-то чиновник, который был вместе и чиновник и фагот» — явственный прототип колоритного булгаковского персонажа из демонической свиты Воланда.
Первый сон Пискарева начинается после символической мизансцены, которой впоследствии зеркально заканчивается «немая сцена» комедии «Ревизор». Сравним в обратном времени написания порядке.
Жандарм. Приехавший по именному повелению из Петербурга чиновник требует вас сей же час к себе. Он остановился в гостинице. (Произнесенные слова поражают как громом всех вся группа остается в окаменении).
« — Та барыня, — произнес с учтивым поклоном лакей. — у которой вы изволили за несколько часов пред сим быть, приказала просить вас к себе и прислала за вами карету.
Пискарев стоял в безмолвном удивлении. »
Острое переживание и ощущение этого неизбывного, укорененного в самом бытии трагизма, по-видимому, и побудило А. С. Пушкина назвать «Невский проспект» «самым полным из произведений» 33 Н. В. Гоголя.
О современной трактовке сновидений художника Пискарева в повести Н. В. Гоголя «Невский проспект»
Причины такого поведения
Для начала важно понять, почему люди могут захотеть это сделать. Очевидно, что сбежать чаще всего хочется от того, что не нравится. Если все устраивает — уходить не хочется. А что может не нравится человеку? Какие-то проблемы или трудности, например:
На самом деле причиной может стать что угодно, их может быть несколько. Жизнь полна проблем и трудностей, но главное — как их воспринимать. Некоторые просто убеждены, что их жизнь скучна, однообразна, сера и ищут способы сделать ее ярче.
Главной причиной является внутреннее состояние человека. Если человек — пессимист или слабая личность, то он всегда найдет повод для депрессии и ухода от проблем. Именно отношение к происходящему определяет дальнейшие действия.
О чем повесть?
«Невский проспект» — повесть, не богатая событиями. Весь сюжет можно уместить в нескольких предложениях: поручик Пирогов и живописец Пискарёв замечают двух девушек на Невском проспекте, каждый из них следует за той, что по их меркам симпатичнее. Художник идет за семнадцатилетней девушкой, которая становится для него олицетворением всего самого прекрасного на земле, но, как выясняется, незнакомка работает в борделе. Главный герой не может смириться с реальностью – она начинает приходить к нему во сне, подсознание Пискарева пытается ее оправдать. Это превращается в помешательство, он решает жениться на публичной женщине, та же отвечает на его предложение язвительной насмешкой. Как читатель узнает позже, юноша совершает самоубийство.
Куда можно «убежать»
Самый безобидный способ — бегство в мир собственных фантазий. Такие люди будто существуют в своем вымышленном мире, защищаясь от суровой действительности. Им там хорошо и спокойно. Но вот тем, кто живет с ними, должно быть тяжело — ведь от них не поступает поддержка, помощь, они не вникают в то, что происходит вокруг. «Мечтатель» бесполезен в быту, в каждодневной рутине, которая и составляет настоящую жизнь.
Некоторые «убегают» в работу. Со стороны кажется: трудоголиков есть за что уважать — они преданы своему делу, день и ночь на работе, всегда готовы «спасать Родину». Вот только нужно ли это их семье вместо внимания, заботы, если она есть? А если нет, то к чему такие жертвы, ведь для человека главное в жизни — семья, а потом уже все остальное.
Подробнее
Ни для кого не секрет, что сны – это не просто несвязные, вырванные из контекста, картинки, что возникают в подсознании человека. Зачастую они имеют огромный смысл, верная трактовка которого может многое рассказать о состоянии его души, образе мыслей, мотивах поступков.
В произведении «Преступление и наказание» сны Раскольникова тоже играют далеко не последнюю роль. Мало того, по некоторым из них можно не только определить черты характера героя, но и задуматься о том, что могло двигать молодым человеком в момент приятия решения о совершении злодеяния.
Накануне преступления Раскольников видит сон, в котором забивают до смерти лошадь. Возможно, это предзнаменование о том, что вскоре случится кровавое убийство. Однако данный сон можно расценивать и в качестве детских страхов героя – быть может, в детстве главный герой видел, как убивают животных и на фоне этого у него возникла некая психологическая травма.
Раскольников двойственен – с одной стороны, он жалеет животных, с другой – со спокойной душой, без сожаления, убивает человека. Впрочем, эта особенность натуры проявляется не только у него, но у многих личностей в реальности.
Также главному герою снится сон об Африке – причем, в данном сновидении состояние его здоровья оставляет желать лучшего. Все о чем он мечтает – заветный оазис, который Раскольников, наконец, находит. Он так рад любоваться зеркальной гладью волн, чувствовать на себе лучи палящего солнца.
Это видение резко контрастирует с серой и будничной жизнью молодого человека. Вполне возможно, его стоит расценивать как тягу к успокоению и чему-то лучшему, как желание вырваться из повседневности и зажить иной, более яркой и полной событий, жизнью.
Следующий достойный внимания сон имеет место уже после совершения убийства. Парень впадает в бред и видит сон, в котором полицейский избивает хозяйку квартиры. Вполне возможно, что совесть Раскольникова стремится переложить его вину за совершенное деяние на кого – то другого. Даже сам герой подсознательно не хочет верить в то, что он совершил такой жестокий и мерзкий поступок.
Также главный герой боится ареста – однако не предпринимает никаких попыток оказать сопротивление либо скрыться.
Видит во сне Раскольников и смеющуюся, убиенную им, старуху. Он всячески старается изгнать этот образ из своего подсознания, но, в отличие от жизни, ему никак не удается избавиться от пожилой женщины. Какие бы попытки он не предпринимал, старуха смеялась пуще прежнего, чем вызывала леденящий ужас.
Это можно назвать отражением позора, который герой испытывает в реальности. Ведь образ словно высмеивает его, осуждает и указывает на то, что с этой ношей он теперь будет существовать до конца своих дней.
Последний сон Раскольников видит уже на каторге – это сон о конце света, также имеющий место в бреду. Вполне возможно, что сновидение символизирует раскаяние героя, долгожданное освобождение – это означает, что духовная работа над собой все же была проведена, человек многое переосмыслил и понял.
В целом, данный персонаж не вызывает негативных чувств и отвращения – а создает впечатление заблудшего человека, который дал волю непозволительным эмоциям и действиям, в результате чего получил вполне логичное и справедливое наказание.
Почему люди убегают от реальности?
(445 слов) Каждый человек живёт в реальном мире со всеми его проблемами, заботами и радостными моментами. Но почему-то одни могут успешно справляться с трудностями и легко находят своё место в любом коллективе, а другие предпочитают строить воздушные замки и предаваться мечтам. Я полагаю, что уход в мир грёз происходит из-за неумения или нежелания некоторых людей найти свое место в действительности. Приведу несколько аргументов, подтверждающих мою точку зрения.
К примеру, Обломов, главный герой известного произведения И. А. Гончарова, не делает ничего существенного ради реализации своих замыслов. Каждый день он лежит на диване, строит фантастические планы, но на этом его инициатива заканчивается. Впрочем, идеи благоустройства имения ему быстро надоедают, и тогда он зовёт Захара, чтобы тот, наконец, прибрался или принёс обед. Друг Обломова, Штольц не может пробудить апатичного героя от сна наяву, ведь сам делает за него всю работу: разбирается в запутанных финансовых делах приятеля, устраивает его личную жизнь, решает проблемные бытовые задачи. Это и есть первая причина болезненной мечтательности Ильи Ильича: вместо него трудится Захар и думает Андрей. Вторая причина заключается в том, что Обломов с детства оказывался в обстановке, где царили лень и праздность. Так он и привык плыть по течению, ничего не делая. Ему было приятно воображать что-то грандиозное, великое, но, увы, не имеющее никакого отношения к реальности. А добиваться этого он не хотел и не умел. Но признавать свою никчемность сложно, поэтому ему пришлось убежать от реальности в фантазии.
Николенька Иртеньев, герой трилогии Л. Н. Толстого «Детство. Отрочество. Юность», оказался мечтателем другого рода. Он постоянно давал себе обещания стать лучше и придумывал, как это можно сделать. Правда, чаще всего его идеалы расходятся с действительностью. Николенька учится правильным моральным принципам у князя Нехлюдова, но склонность героя к анализу всех поступков заводит его в тупик: он сам признаётся в том, что попадает в «безвыходный круг своих размышлений». Николенька редко находит понимание среди родных и близких. Друг часто его критикует, старший брат смеётся. Как в таких условиях не начать фантазировать о совершенном мире, где все безоблачно и прекрасно? Кроме того, юноша вырос в «тепличной обстановке», где все его любили и лелеяли, а потом он переехал в город, лишился горячо любимой матери и понял, что далеко не все люди готовы обожать и превозносить его. Причина побега героя из реальности проста: в ней он запутался и не нашел поддержки.
Таким образом, люди убегают из реальности, потому что не находят в ней места для себя и своих возвышенных идеалов. Как правило, такие мечтатели воспитывались в узком семейном кругу, где их старательно берегли от пагубного влияния внешнего мира. Оказавшись в этом взрослом мире, который столь сложен и опасен, вчерашние дети не могут адаптироваться. Они не хотят или не имеют способности признать и исправить это, а потому убегают от проблем в воздушные замки.
Автор: Виктория Арутюнян Интересно? Сохрани у себя на стенке!
Опасность «бегства»
Вредные привычки — алкоголизм, наркомания, безусловно, опасны для человека. Но у тех, кто стремится убежать от действительности есть и более радикальный выход — самоубийство. Бегство без возврата.
Но и все остальные способы таят не меньшую опасность. Ведь человек, спрятавшийся от окружающего мира и проблем в работе, виртуальной реальности, вредных привычках, в конце концов, остается один. Если вначале его еще стремятся вернуть, спасти, то потом уже просто бросают.
Характеристика главных героев
Основные темы и проблемы
В таком не богатом на события произведении Гоголь затрагивает сразу несколько актуальных тем, которые раскрываются на примере главных героев.
Пример из литературы
В художественной литературе немало примеров такого бегства.
Хорошие примеры можно найти в статьях-рецензиях: «На дне — побег от реальности», «Невский проспект — побег от реальности». Такие образы есть и в произведениях Горького, Достоевского, Чехова.
При написании сочинения «Чем опасен отрыв от реальности» можно многое для себя понять. Первое — что «сбегают» от действительности только слабые люди. Неспособные взять себя в руки и преодолевать трудности. Второе — что такая стратегия очень опасна. И это настоящее наказание и для того, кто убегает, и для его близких.
Какова роль в повести снов пискарева для понимания его характера
Урок литературы в 10 классе по повести Н.В.Гоголя «Невский проспект»
Тема: Правда и ложь, реальность и фантастика в повести Н.В.Гоголя «Невский проспект»
Технология: проблемное обучение
показать учащимся, как в повести Гоголя «Невский проспект» нарисован образ призрачного, обманчивого города, чуждого мечтательному человеку; выяснить суть противопоставления художника Пискарева и поручика Пирогова.
Предварительное домашнее задание:
По вариантам подготовить характеристику художника Пискарева и поручика Пирогова
Всё обман, всё мечта. Всё не то, чем кажется.
В 1828 году Н.В.Гоголь окончил Нежинскую гимназию. Впереди – свобода, служба, жизнь в Петербурге. В декабре молодой человек отправляется в столицу. Каким представлялся Гоголю Петербург? Вспомним строки из знаменитой повести Гоголя «Ночь перед Рождеством: «Боже мой! Стук, гром, блеск, по обеим сторонам громоздятся четырехэтажные стены; …мосты дрожали, кареты летели, извозчики, форейторы кричали…» Такой увидел столицу кузнец Вакула. Таким, вероятно, представлял себе Петербург и Гоголь. Но действительность оказалась не похожа на сказку. «Петербург мне показался вовсе не таким, как я думал, — разочарованно писал Гоголь матери 3 января 1829 года. – Я его воображал красивее и великолепнее».
Почему же Гоголь разочаровался в этом городе и все-таки посвятил ему целый цикл «Петербургские повести»? Возможно, на этот вопрос нам поможет ответить «Невский проспект».
В.Г.Белинский писал: «Такие пьесы, как «Невский проспект», могли быть написаны не только человеком с огромным талантом и гениальным взглядом на вещи, но и человеком, который знает Петербург не понаслышке.» И действительно, в основу повести легли впечатления петербургской жизни писателя. Город поразил его картинами глубоких общественных противоречий и трагических социальных контрастов. За внешним блеском столицы Гоголь все отчетливее видел бездушие и хищническую бесчеловечность города-спрута, губящего живые души маленьких людей.
Учитель: Как изображена главная улица Петербурга? (блеск, красота, многолюдие)
Учитель: В какое время суток показан Невский проспект? (рано утром, в полдень и после обеда)
Учитель: Обратите внимание, что наиболее подробное описание Невского проспекта автором показано в период с 2-х до 3-х часов. Почему? (В это время по проспекту прогуливаются сильные мира сего, представители аристократии – те, кто представляет собой парадную витрину Российской империи)
Учитель.: Как о них сказано в повести? (подчеркнуты внешние атрибуты: бакенбарды, усы, платья, платки, галстуки, шляпки и т.д.) А где же сами люди?
Учитель: Это уже языковой прием – метонимия. С какой целью автор использует этот прием? (это сатира, позволяющая обнажить человеческое самодовольство, чванство, беспечную праздность, заботу о внешней красоте и пренебрежение красотой внутренней. Эти люди здесь не за делом, а от безделья).
История создания
Повесть была издана в составе сборника «Арабески» (1835). Традиционно его относят к циклу «Петербургские повести», но, важно отметить, что сам автор никогда не объединял свои произведения таким образом. «Невский проспект», «Нос», «Портрет» и другие произведения из этого цикла просто объединяет общая тематика, но написаны они все были в разное время. Почему же эти произведения так удачно образовали единый комплект? Гоголь указывает на человеческие пороки, но ему уже не до смеха; жители столицы испорчены городом, а те, кто еще хранят в себе нравственные устои и моральные принципы, не могут влиться в петербургский круговорот сует. Так и получается, что настоящее счастье остается для всех горожан недостижимым.
Какова в повести роль снов пискарева
Урок литературы в 10 классе по повести Н.В.Гоголя «Невский проспект»
Тема: Правда и ложь, реальность и фантастика в повести Н.В.Гоголя «Невский проспект»
Технология: проблемное обучение
показать учащимся, как в повести Гоголя «Невский проспект» нарисован образ призрачного, обманчивого города, чуждого мечтательному человеку; выяснить суть противопоставления художника Пискарева и поручика Пирогова.
Предварительное домашнее задание:
По вариантам подготовить характеристику художника Пискарева и поручика Пирогова
Всё обман, всё мечта. Всё не то, чем кажется.
В 1828 году Н.В.Гоголь окончил Нежинскую гимназию. Впереди – свобода, служба, жизнь в Петербурге. В декабре молодой человек отправляется в столицу. Каким представлялся Гоголю Петербург? Вспомним строки из знаменитой повести Гоголя «Ночь перед Рождеством: «Боже мой! Стук, гром, блеск, по обеим сторонам громоздятся четырехэтажные стены; …мосты дрожали, кареты летели, извозчики, форейторы кричали…» Такой увидел столицу кузнец Вакула. Таким, вероятно, представлял себе Петербург и Гоголь. Но действительность оказалась не похожа на сказку. «Петербург мне показался вовсе не таким, как я думал, — разочарованно писал Гоголь матери 3 января 1829 года. – Я его воображал красивее и великолепнее».
Почему же Гоголь разочаровался в этом городе и все-таки посвятил ему целый цикл «Петербургские повести»? Возможно, на этот вопрос нам поможет ответить «Невский проспект».
Образ Невского проспекта
Невский проспект олицетворяет всю столицу в целом. Свое отношение к городу автор раскрывает читателю далеко не сразу. Книга начинается с предложения: «Нет ничего лучше Невского проспекта, по крайней мере, в Петербурге; для него он составляет все». В ходе дальнейших событий читатель понимает, что улица не так проста, что отчасти именно она обвела вокруг пальца доверчивого Пискарева. Прекрасная дорога, которую описывает рассказчик во вступлении — на самом деле, всего лишь красивая оболочка порочного города. Она как будто бы участвует в «обмане», это сам город обманывает Пискунова; как будто бы именно по вине проспекта художник решает преследовать незнакомку. В его образе появляется что-то мистическое, загадочное и таинственное. «О, не верьте этому Невскому проспекту! Всё обман, всё мечта, всё не то, чем кажется!» — так резюмирует Гоголь в финале повести.
О современной трактовке сновидений художника Пискарева в повести Н. В. Гоголя «Невский проспект»
В нашей России, при всей ее, акцентированной Ф. М. Достоевским касательно А. С. Пушкина, литературной «всемирности» и «всеоткликаемости», есть, на мой взгляд, не так много писателей, поэтика которых глубоко укоренена не только в национальной почве (в нашем православии, фольклоре или в нашей диковинной парадоксальной ментальности) — но и в глубинах общеевропейской мифологии и культуры, колыбель и источник которой, разумеется и прежде всего, древняя Греция. Среди этих достопамятных писателей-художников, а не беллетристов, особое место принадлежит Н. В. Гоголю.
Ахиллесова пята, если не болезнь, современного литературоведения и лингвистического структурализма, я полагаю, в том, что зачастую та или иная внешне эффектная «концепция» изобретается вне внимательного прочтения, а значит и понимания, самого художественного текста, тогда как, в моем представлении, она должна не предварять, а резюмировать. Вовсе несложно изобрести некий «концепт», а затем, при соответствующем умении и сноровке, подогнать под него «поэтику». И совсем иное дело, когда «концепция» сама по себе, естественно рождается и проистекает из художественной ткани конкретного произведения.
Читанный-перечитанный нами «Невский проспект», по моему мнению — не только самое романтическое и символистское, но и, наряду со «Старосветскими помещиками», самое мифопоэтическое, трагикомическое создание Гоголя. Жанр трагикомедии как таковой не только редко представлен в мировой литературе, но и мало изучен. Элементы комического в трагедии или драме — не редкость. Достаточно вспомнить беседу могильщиков в «Гамлете», бурлескный монолог Меркуцио о королеве Мэб по дороге на бал в дом семейства Капулетти или образы странницы Феклуши и провинциального актера Аркадия Счастливцева (Робинзона) в «Грозе» и «Бесприданнице» А. Н. Островского. Лишь в конце XIX в. А. П. Чехов в связи с новаторской поэтикой комедии «Чайка» так обосновал правомерность и смысл своих художественных исканий: «Нужны новые формы Никаких сюжетов не нужно. В жизни нет сюжетов, в ней все перемешано — глубокое с мелким, величавое с ничтожным, трагическое с смешным». Однако трагикомедия в чистом виде, когда драматичное, трагическое, комическое, сатирическое и гротесковое не отдельные компоненты поэтики, но основные системообразующие начала произведения — это до сей поры довольно большая редкость. Предпринятая К. К. Вагиновым в романе «Козлиная песнь» (1928 г.) попытка, опираясь на традицию древнегреческой сатировой драмы, воссоздать истинную трагикомедию, может считаться успешной лишь на стадии эксперимента. В современной же нам литературе тому есть лишь один достойный пример — повесть В. В. Ерофеева «Москва-Петушки». Вместе с тем следует помнить, что в античной эстетике какой-либо симбиоз комического с трагическим был совершенно недопустимым и неприемлемым. Так, И. Ф. Анненский о. Трагикомедия как жанр синкретический, «смешанный» появилась в литературе только нового времени, до конца не сформировалась и поэтому крайне мало изучена. Относительно удачной (разумеется, со многими оговорками) попыткой возродить данный жанр в наши дни можно считать пьесу братьев Пресняковых «Изображая жертву», о чем свидетельствует ее и театральный, и кинематографический успех.
Главная цель данной работы — показать, что уже в первой «петербургской повести» Гоголя «Невский проспект» (1835) трагикомедия как повествовательный жанр тесно и глубочайшими корнями своими связана с поэтикой древнегреческой драмы, представлявшей сакральные мифологические сюжеты. В дословном переводе с древнегреческого «трагедия», как известно, означает «козлиная песнь» и берет свое начало от дифирамба — произведения хоровой лирики, исполнявшегося на дионисических празднествах облаченными в сценические костюмы и маски козлоногими сатирами. Именно из сатировой драмы, как свидетельствует «Поэтика» Аристотеля (IV, 49а19), и эволюционировала трагедия. Комедия, отмечено в одном из авторитетных исследований, допущенная на драматические состязания спустя несколько десятилетий после появления там трагедии, самим своим названием выявляет «столь близкое родство с последней, что той уже никогда не избавиться от этого родства: комедию называли в просторечии «тригодией», или «винными песнопениями». Следует иметь в виду и еще одно, крайне важное для рассматриваемой нами темы обстоятельство — глубинное культурно-психологическое сродство театра как визуального сценического представления, и сновидения — как психического процесса бессознательных «представлений» в зрительных картинах, образах. Задолго до З. Фрейда, еще в 1861 г. в книге «Жизнь сновидений» немецкий ученый Р. А. Шернер определил основное условие возникновения сновидений — «раздвоение сознания», и акцентировал главную их особенность — индивидуальную символику, своего рода «персональный театр». Одна из лучших работ в России на эту тему — статья М. А. Волошина «Театр как сновидение» (1913) из его книги «Лики творчества». «Поэт, — полагает Волошин, — преображает действительность мира в своем творческом сне. В мировой творческой ночи он творит сияющие анфилады снов. Зритель ближе всех стоит к психологии сна. Он спит с открытыми глазами. Его дело в театре — не противиться возникновению видений в душе. Он должен уметь талантливо видеть сны. Сновидение зрителя является моментом, решающим судьбу театра. Наконец, актер переживает тот тип сновидения, который ближе всего стоит к дионисийской оргийности. Чем искреннее актер играет в пьесу, играет в то действующее лицо, которое он изображает, тем убедительнее будет пассивное сновидение зрителя. Законы театра тождественны с законами сновидения». Ю. М. Лотман одну из своих последних статей о сне как «семиотическом окне» завершил утверждением тесной взаимосвязи между сном и искусством, определив то и другое как «нереальную реальность».
Протагонистом (в нашем случае это Пискарев) в античной драме называлось главное действующее лицо трагедии. Сопровождавший же все мистическое таинство хор состоял, как правило, из пятнадцати человек. Характерно, что количество не бегло упомянутых в номинативных перечислениях, а персонально акцентированных Гоголем персонажей в сюжете, касающемся Пискарева, также равно пятнадцати. В центре всего мистериального действа изначально располагался жертвенный алтарь, на котором в честь Диониса Оместа (т. е. Кровожадного), согласно классическим исследованиям этномифологов Джеймса Фрэзера и Эдварда Тайлора, приносились человеческие жертвы — невинные дети, мальчики. Неизменными атрибутами этого ритуала были музыка, песнопения, а также маскарад и «живые картины», т. е. драматические представления. Архетип ребенка как невинного агнца, предназначенного к закланию, многогратно акцентируется Гоголем в системе характерологических предикатов Пискарева: «застенчивый, робкий»; «чист и непорочен, как девственный юноша»; «он был прост, как дитя»; «мысли его были чисты, как мысли ребенка»; «тихий, робкий, детски простодушный». Впоследствии, как отмечает И. Ф. Анненский, человеческие жертвы заменили их «qui pro quo» — лесные животные, чаще всего «дикие козы». С этой баснословной мифологемой Гоголь дословно соотносит своего протагониста во время посещения им «того отвратительного приюта, где основал свое жилище жалкий разврат». Увидев здесь свою «красавицу-незнакомку», Пискарев «бросился со всех ног, как дикая коза, и выбежал на улицу». Корифеем трагедийного хора, сопровождающего действие гоголевской драмы, выступает безвестный старьевщик, «разносчик» старого платья, дребезжащий «козлиный голос» которого между вторым и третьим сновидением Пискарева отрезвляет его от мечтательных грез, возвращая на грешную землю, где властвует «вседневное и действительное», т. е. реальность и судьба, многократно акцентированный античными трагиками неумолимый рок. Здесь важно помнить, что, согласно эллинским мифам, бог сна Гипнос являлся родным братом богинь судьбы Мойр и был не только сыном Нюкты (Ночи) и братом-близнецом Танатоса (Смерти), но и родным братом олицетворенных греками в качестве детей Ночи Сладострастия и Обмана, а также отцом Фантаса (Фантазии, в том числе творческой). Всех своих детей Ночь породила под впечатлением воистину вселенского, космического преступления, когда (за много веков до З. Фрейда и его концепции «эдипова комплекса») первотитану Урану, олицетворявшему Небо, его сын Кронос (символ Неумолимого Времени) отсек волшебным серпом детородный орган. Из семени этого органа, упавшего в море, родилась среди кипения пены Афродита. Ученик Сократа, историк и писатель Ксенофонт Афинский в своей «Греческой истории» свидетельствует о том, что древние греки одновременно поклонялись двум Афродитам — Афродите-Урании (т. е. Небесной, непорочной, богине возвышенных платонических чувств) и Афродите-Пандемос (т. е. публичной, площадной, земной и порочной, олицетворявшей в том числе и проституцию). В храмах, воздвигнутых в честь Афродиты-Пандемос, как и во всех без исключения странах древности, и на Востоке, и в Малой Азии, существовал ритуал священной проституции. Гиеродулы, т. е. публичные женщины, посвящали себя Афродите и считались ее жрицами. Заработанные ими деньги передавались в казну храма. Как видим, глубокие мифопоэтические корни роднят платонический образ «красавицы», предстающей в воображении и грезах Пискарева «небесной царицей», «венцом творения», и образ уличной «незнакомки», оказывающейся в реальности вульгарной девицей легкого нрава. Эта амбивалентность, укорененная не только в мифологии, но и в самой жизни двойственность придает платоническому идеалу Пискарева поистине символический статус. Тут торжествует не просто традиционная для романтиков, и европейских, и русских, неизбывно трагическая бинарность. Тут, буквально по Ф. М. Достоевскому, «дьявол с Богом борется, а поле битвы — сердца людей». Важно не забывать и о том, что даже в преодолевшей «сладострастный» эротизм язычества христианской традиции небесная чистота и земной порок столь же двойственны, мистически неслиянны и вместе с тем онтологически, бытийственно нераздельны, близко сопряжены образами Матери Спасителя Марии Приснодевы и мироносицы Христа Марии из Магдалы, блудницы, причисленной благодаря ее покаянию и вере к лику святых. Поэтому вовсе не случайно Пискарев, в определенной степени художническое «альтер эго» самого Гоголя, натура романтическая и до беззащитной крайности чуткая, ослепленный небесной красотой тривиальной кокотки, сравнивает ее с «перуджиновой Бианкой» — образом католической Мадонны, запечатленным на фреске Пьетро Перуджино «Поклонение волхвов», находящейся в столь обожаемой Гоголем Италии, в часовне Санта Мария деи Бьянки в городе Пьеве. Запечатленная Гоголем в психологическом строе характера и в грезах Пискарева парадоксальная мысль о том, что человек способен одновременно совмещать в душе своей «две бездны» и «два идеала» («идеал Мадонны» с «идеалом содомским») оказалась чрезвычайно близка Ф. М. Достоевскому — и в его творчестве (образ «блудницы-святой» Сони Мармеладовой), и в его философских раздумьях. Известно также, что в черновой рукописи повести пискаревская «красавица» носила имя «Липушка» — так, «без церемонии ударивши по плечу красавицу», называет ее явившийся в «приют жалкого разврата» «один офицер». Липушка — уменьшительное от Олимпиада, что в переводе с греческого — «дочь Олимпа». В семантике русской фонетики «Олимпиада» звучит уже как «дочь» не только божественного Олимпа, но и демонического «ада». Не эту ли тайну, мистическую тайну своей двойственной природы обещала открыть Пискареву в его первом сновидении «небесная красавица», но так и не открыла, оставив ее мучительной загадкой — быть может, даже для самого Гоголя.
Далее мы вплотную подходим к той чрезвычайно важной особенности гоголевской поэтики трагического в «Невском проспекте», которую можно определить как ритуал литературного жертвоприношения — именно ритуал, а не «художественный прием», ввиду того, что не столько эстетика, сколько христианская этика безусловно противится тому, чтобы именовать в данном контексте «приемом» принесение тем или иным писателем в жертву художественной идее не только Пискарева, но и многих других знаменитых героев русской классики — будь то пушкинские Цыган и Земфира, Ленский и Евгений из «Медного всадника», лермонтовский Мцыри, Базаров, Обломов или Петя Ростов, Андрей Болконский и Анна Каренина в романах Л. Н Толстого. К осознанию смысла данного ритуала приводит нас сам Гоголь, назвавший «детски простодушного Пискарева» после его гибели «жертвой безумной страсти». Показательно в связи с этим и замечание проницательного В. Г. Белинского, отметившего в статье «О русской повести и повестях г. Гоголя» (1835), что Пискарев, до экстатического безумия увлекшийся «красавицей-незнакомкой», готов «принести ей в жертву, как Молоху, даже свою честь». Как отмечает И. Ф. Анненский, в Аттике во время мистериального торжества в честь Артемиды (богини не только охоты, но и целомудрия и девственности) на ее алтарь, согласно ритуалу, «должна была попадать кровь из расцарапанной жреческим ножом шеи одного из участников церемонии». Это более чем красноречиво свидетельствует о том, что в данном случае «богослужебный обряд удержал смягченную форму человеческой жертвы». В связи с трансформацией в гоголевском сюжете этого древнейшего мистериального ритуала остается только напомнить, что, когда после внезапного исчезновения Пискарева, ровно через неделю, т. е. спустя библейских «семь дней творения», «наконец выломали дверь», то в комнате несчастного петербургского «мечтателя» «нашли бездыханный труп его с перерезанным горлом», а «окровавленная бритва валялась на полу».
Мастерски пользуется Гоголь в «Невском проспекте» и литературной формой так называемых «лирических отступлений», прямых ремарок и комментариев всего происходящего непосредственно от повествователя. В греческой драме также существовал похожий прием, называемый «парабаса», когда корифей хора напрямую обращался к зрителям, поясняя смысл происходящего на сцене. В контексте всего вышесказанного, всей мифопоэтической системы и семантически многоуровневой структуры текста, касающегося судьбы и гибели Пискарева, я полагаю, совершенно по-иному, по-новому прочитываются и его сны. «Сновидения сделались его жизнию он, можно сказать, спал наяву и бодрствовал во сне», — без обиняков характеризует своего протагониста писатель. Называя на первых же страницах повести Пискарева «странным явлением», «столько же принадлежащим к гражданам Петербурга, сколько лицо, являющееся нам в сновидении, принадлежит к существенному миру», Гоголь ясно акцентирует и недвусмысленно объявляет об эфемерной сюрреалистичности всего происходящего не только с мечтательным художником, но и со всеми персонажами повествования. Гоголь впервые открыто и не таясь от читателя являет нам главный «козырь» своей поэтики фантастического, обнажает основной системообразующий принцип своего «художества» — мифопоэтизацию отображаемой жизни. «Художество есть оплотневшее сновидение» — именно так определил доминанту подобной поэтики П. А. Флоренский в трактате «Иконостас».
Собственно, сновидения Пискарева — это цельный в своем художественном единстве онейрический цикл из шести знаково неоднородных снов, но семантически тесно связанных не только между собой, но и со всей мифопоэтической структурой повествования. Этот сновидный цикл своеобразно воссоздает собой структуру возникшей в средневековой итальянской поэзии секстины — строфы из шести строк, построенной на двух звучных, четко акцентированных рифмах. Первый, сказочно изукрашенный, возвышенный сон незадачливого петербургского «мечтателя», названный мной «бал у царицы», очевидно рифмуется по своему трогательному лирико-романтическому пафосу с пятым и шестым, в то время как второе, третье и четвертое сновидения удостаиваются лишь пискаревских, а в данном случае отчасти и авторских ремарок: «чепуха»; «какой-то пошлый, гадкий сон»; «глупое сновидение». Попутно отметим, что гротесковая фигура четвертого сновидения Пискарева, «какой-то чиновник, который был вместе и чиновник и фагот» — явственный прототип колоритного булгаковского персонажа из демонической свиты Воланда.
Первый сон Пискарева начинается после символической мизансцены, которой впоследствии зеркально заканчивается «немая сцена» комедии «Ревизор». Сравним в обратном времени написания порядке.
Жандарм. Приехавший по именному повелению из Петербурга чиновник требует вас сей же час к себе. Он остановился в гостинице. (Произнесенные слова поражают как громом всех вся группа остается в окаменении).
« — Та барыня, — произнес с учтивым поклоном лакей. — у которой вы изволили за несколько часов пред сим быть, приказала просить вас к себе и прислала за вами карету.
Пискарев стоял в безмолвном удивлении…»
Далее в первом сне явным образом травестируется классический сюжет «Золушки» Ш. Перро с той, однако, существенной разницей, что у французского сказочника на бал в королевский дворец отправляется в волшебной карете с шестью лакеями Золушка-«замарашка», а в повести Гоголя вместе с «лакеем в богатой ливрее» карета уносит на бал к «воздушной красавице» замарашку Пискарева. Почему «замарашку»? Потому, что забыв впопыхах переодеться, простодушный петербургский «мечтатель» явил изысканному бомонду «сверкающих дамских плеч» и «черных фраков» свой «весь запачканный красками сюртук». Понятно, что таким образом не только травестируется сакраменитальный сказочный сюжет, но и исподволь «трансвестируется», приобретает мечтательно-девические черты образ самого Пискарева: он на мифологическом балу не принц, который полновластно выбирает себе невесту, а всего лишь Золушка в мужском обличье, которую «небесной царице» еще только предстоит выбрать или не выбрать. Он «чужой на этом празднике жизни», если вспомнить известный фразеологизм популярных советских сатириков. Что касается ситуации онтологического, экзистенциального, а также нравственного, этического выбора — это древнейшая сюжетная мифологема, существующая в художественной литературе с самого момента ее зарождения.
Шестой сон Пискарева, где прекрасная незнакомка «была уже его женою», являет собой картину мистического брака очарованного грезами романтика со своим платоническим идеалом, вечно неуловимо близким, и вечно ускользающим в никуда. «Незнакомка» А. А. Блока, «Бегущая по волнам» А. С. Грина или «Смутный объект желания» в кинопритче Л. Бунюэля, как и его же образ «Дневной красавицы» — все это родные архетипические сестры небесной «царицы» опьяняющих пискаревских грез, мифической красавицы с «прекрасным лбом», «длинными ресницами» и «сокрушительными глазами». «Все убегающее, ускользающее неодолимо влечет нас», — отмечал в связи с этим В. В. Розанов. «Вам было скучно? Я также скучала», — обращается к Пискареву в первом сне «царица» сказочного сновидного бала. «Не скучно ли вам на темной дороге? Я тороплюсь, я бегу… Человека не понимают. Надо его понять, чтобы увидеть, как много невидимого», — таков заключительный смысловой аккорд диалога двух романтических гриновских героинь в финале «Бегущей по волнам».
Собственно говоря миф — как концентрированно сгущенный сюжет и одновременно форма его самопроявления — это всего лишь нечто неизбывно, бесплодно, бесконечно, циклически повторяющееся, то, что по многу раз пережили наши самые отдаленные предки и то, что неисчислимое количество раз обречены испытать наши самые далекие потомки. Именно в этом смысле и Вяч. Иванов, и А. Блок нарекли и охарактеризовали миф «объективной правдой о сущем». Символизирующий у Гоголя дорогу жизни экзистенциальный путь бытия, «он лжет во всякое время, этот Невский проспект». И не частная трагическая коллизия в судьбе простодушного Пискарева, а «жизнь наша» — то есть наша с вами, ныне, присно и во веки веков, жизнь и есть «вечный раздор мечты с существенностью». «Жизнь» — архетипически и мифологически очень характерное заглавие одного из романов Ги де Мопассана (1883). Жизнь, где «самый порок дышит миловидностью», «где все происходит наоборот», где, как доподлинно удостоверился разочаровавшийся романтик Пискарев, «все обман, все мечта, все не то, чем кажется!», «все дышит обманом». Все — непроглядная сумеречная промозглость Петербурга, провинциальная роскошь борделей, полумрак игорных домов, еле-еле освещенные тусклой сальной свечой кабинеты правительственных чиновников. А если где-то случайно и появляется, если и зажигается искусственный земной свет, то «для того только, чтобы показать все не в настоящем виде».
Острое переживание и ощущение этого неизбывного, укорененного в самом бытии трагизма, по-видимому, и побудило А. С. Пушкина назвать «Невский проспект» «самым полным из произведений» Н. В. Гоголя.
1. Цит. по: А. П. Чехов в воспоминаниях современников. М., 1960. С. 351.
2. Анненский И. Ф. История античной драмы: Курс лекций. СПб., 2003. С. 23.
3. Братья Пресняковы. Изображая жертву. Пьесы. М., 2006.
4. См.: Гусейнов Г. Ч. Аристофан. М., 1987. С. 49.