На что нам старик он и так умрет
В чем смысл концовки «Игры в кальмара» — и каким может быть второй сезон
Кадр из сериала «Игра в кальмара» (2021)
Как выбор цвета карты повлиял на роль в игре
Мир — это симуляция — по крайней мере, в «Матрице». Помните, как Нео выбирал между красной и синей пилюлями? Первая означала жизнь в суровой реальности, вторая — в иллюзорном мире. Согласно одной из теорий, именно по такой схеме набирали охранников и игроков в «Игре кальмара» — только вместо таблеток в сериале были красные и синие карточки.
Reply to @pibxyxx Comment what we should talk about next! #fyp #foryou
Сон Ки Хун выбрал синюю, поэтому стал игроком. Как и другие персонажи, он бежал от проблем (в основном финансовых) и в результате оказался на секретном острове — в своего рода матрице, где был вынужден пребывать уже в искусственно созданных условиях.
Еще одна безумная теория о цвете
Зрителей привлек не только цвет карточек, но и униформы. Пользователь Reddit даже составил диаграмму Венна, в которой выделил основные цвета шоу и их значения. Так, бирюзовый обозначает героя до того, как он стал игроком, розовый связан с системой (надзиратели), желтый — символизирует деньги.
Далее все внимание на схему: как только герой (бирюзовый) преследует в качестве цели деньги (желтый), он становится игроком (зеленый — такого цвета униформа у участников). Ведущий же одет в черное — сначала он был обычным человеком (бирюзовый), затем стал игроком (зеленый) и выиграл деньги (желтый).
Старик — отец игрока 456
После того, как Сон Ки Хун выходит из игры, он случайно встречает у лавки О Иль Нама, игрока 001. В финале мы узнаем, что старик на самом деле богат, а значит, он не оказался бы в тот вечер в бедном районе, если бы специально не искал Ки Хуна. Фанаты также заметили, что игроков связывает много общего. Например, когда Ки Хун упомянул, что его часто шлепали в детстве, Иль Нам ответил, что его сына — тоже. Кроме того, декорации во время игры в камешки напомнили старику район, где он жил. В таком же месте, как выяснилось, вырос игрок 456. Теория кажется немного надуманной, но при этом не безосновательной. В конце концов — мы ничего не знаем об отце Ки Хуна.
Красные волосы Сон Ки Хуна
Помните теорию красных и синих карт, о которой говорилось ранее? Так вот: красные волосы Ки Хуна в последней серии намекают на то, что он вернется в игру, но уже в качестве надзирателя.
so for squid game i just gotta ask, why was his hair red? pic.twitter.com/Xg6wNCJd2K
Карма в действии
Одна из теорий гласит: смерти героев были им предначертаны. Гангстер Чан Док Су умер в результате падения с высоты: незадолго до того, как во второй раз присоединиться к игре, он спасся от преследовавших его за долги бандитов, спрыгнув с моста в воду. Беженка из Северной Кореи Кан Сэ Бек в самом начале угрожала перерезать горло посреднику, обещавшему найти и перевезти ее мать в Южную Корею, и в результате сама вышла из игры с перерезанной глоткой после предательства Чхо Сан Воо. В свою очередь последний пытался совершить самоубийство во второй серии — и сделал это в заключительном состязании.
Причины смерти и процесс умирания
– Спокойно умирают по двум основным причинам: души точно выполнили свою программу или души, которые пойдут на раскодирование. Мучаются перед смертью в основном те люди, которые недобрали в течение проживания какой-то вид энергии. Поэтому и заболевание у них связано с соответствующим органом, вырабатывающим требуемый вид энергии.
– Почему некоторые старики живут очень долго, хотя они уже никому не нужны и пользы от них никакой нет, а они всё живут и живут?
– Если старик живет в семье, то в этом случае он необходим для той цели, чтобы вырабатывать в душах родных определенные качества, точнее выявлять их, например, терпение или, наоборот, неприязнь; уважение или ненависть. Если же старый человек живет уединенно и длительное время, то мучается его душа: и от одиночества, и от немощного тела, и от многого другого; таким образом продолжается воспитание его души. Старость учит многому.
– А если умирает младенец, то по какой причине?
– Почему умирают дети в 10-11 лет и молодежь в 20-24? Для чего нужны такие короткие жизни?
– Если умирает ребенок десяти лет, это означает, что в прошлом он недовыполнил программу и недобрал количество энергии, которое человек производит в течение десяти лет жизни, иногда и в меньшие сроки, но с более интенсивной программой, так как некоторые программы по событийности бывают настолько насыщенными, что позволяют человеку выработать то же количество энергии, но в более короткий срок. Поэтому всё то, что ребенок наработал за десять лет настоящей жизни, служит дополнением к наработкам его прошлой жизни.
Так же обстоят дела и с молодыми людьми двадцатилетнего возраста. Их недоработки составляют больший объем энергий, чем у душ, которые посылаются в вашу жизнь на десять лет, поэтому им для отработки своих прошлых долгов даётся и больший срок жизни. Когда же такой молодой человек умирает, то в распределителе две его последние жизни группируются в одно целое, то есть суммируются.
– Почему у этих душ появляются долги? Это самоубийцы?
– Могут быть и такие. Но в основном же энергетические долги появляются в связи с неправильным образом жизни, когда человек не столько выполняет свою жизненную программу, сколько находится в погоне за удовольствиями. Ему необходимо выработать по программе энергии какого-то качества, а он, поддаваясь на соблазны, лень и пустое времяпрепровождение, производит энергии более низкого качества.
Любая работа: и физическая, и интеллектуальная, поиск, борьба с трудностями или совершенствование в творчестве –производят энергии более высокого качества, чем пассивное чтение беллетристики, лежание на диване, одним словом –ничегонеделанье. Или, допустим, по программе дали человеку возможность развивать свои музыкальные способности, а это значит – изучать нотную грамотность, осваивать музыкальный инструмент, утончать свои познания в музыкальном искусстве. А молодой человек пробует учиться, ему это кажется трудным, и он, бросая музыкальное образование, довольствуется тем, что с огромным удовольствием прослушивает чужую музыку.
Отсюда и появляются долги. Он должен был в музыкальном направлении работать сам, а он довольствуется плодами чужих трудов. Любые способности, таланты, данные человеку, он обязан развивать, доводить до совершенства, тогда энергетических долгов не будет. Конечно, это касается не только способностей, но и любых деяний человека, когда он труд и усердие, то есть развитие, подменяет пассивным созерцанием и погоней за удовольствиями.
– Испытывают ли после смерти эти молодые люди, еще не успевшие нагрешить, какие-то неприятные ощущения?
– Никаких неприятных ощущений они не испытывают по сравнению с вашей жизнью на Земле. Всё самое неприятное находится у вас на Земле. А при переходе к Нам самое неприятное появляется только от плохих воспоминаний о своей прошлой жизни.
– Перед смертью обычно многие люди долго мучаются, испытывают тяжелые болезни. Связано ли это с грехами человека?
– От грехов вид смерти не зависит, потому что отработка настоящих грехов переносится на следующую жизнь. Вид смерти программируется еще до рождения человека и обуславливается какими-то особенностями его прошлой жизни. Человек может лечь и не проснуться, так что мучения не обязательны.
– Многие алкоголики умирают скоропостижно, без мук, а хорошие, на наш взгляд, люди подолгу лежат парализованными. Нам кажется, что должно бы быть наоборот.
– Имеется несколько причин, по которым алкоголики умирают легко и быстро. Во-первых, алкоголики тоже бывают совершенно разные. Есть никчемные, пустые и есть умные и хорошие люди, ставшие алкоголиками в силу тяжелых обстоятельств. Пустые души, которые ни к чему не стремились в этой жизни, кроме как к вину, идут на уничтожение, поэтому нет смысла заставлять их страдать. Дополнительные страдания уже ничего им не дадут. Поэтому их быстро и без всяких осложнений убирают из вашего мира. Люди, которые имели какие-то стремления в жизни, но потом сбились с пути и очень страдают, видя свою никчемность, тоже могут умирать скоропостижно, так как предшествующие страдания дали уже достаточно энергии этого качества.
Если же говорить о хороших людях, которые мучаются перед смертью, то они страдают, чтобы дать более чистый вид какой-то энергии, недоработанной ими в жизни в небольших количествах. Вид недостающей энергии соответствует конкретному заболеванию, на основе которого организм дополнительно произведет столько энергии, сколько требуется по программе.
Кроме того, многие больные мучаются подолгу для тестирования своих родных, чтобы выявить истинное отношение к больному, так как пока человек здоров, к нему – одно отношение; когда заболевает – другое. Более того, даже один и тот же человек может изменить свое отношение к больному, если болезнь затянута по времени: сначала он ухаживает за ним с искренним сочувствием, потом или устает, или это ему надоедает, и он начинает втайне желать его скорейшей смерти. Так что болезни часто даются для проверки отношения к человеку среди его окружения, а следовательно, это способствует выявлению низких качеств характера людей.
– А может ли быть так, что и не алкоголик, а просто грешник умирает легко?
– Выход души из физического тела очень мучителен?
– Если перед смертью одному из членов семьи снятся сны, что его забирает умерший член семьи, кто дает ему такую информацию?
– Всегда подобным снам можно верить?
– Может ли ясновидящий по ауре человека определить, что он скоро умрет?
– Почему у тех, кто близок к смерти, исчезает аура или над головой появляется темный канал?
– Определитель готовит «тонкие» постройки человека к моменту смерти и освобождает канал выхода для души. Ясновидящий воспринимает отсутствие некоторых «тонких» структур как исчезновение ауры или темный столб над головой.
– Как Определитель осуществляет это подготовку?
– Все данные о человеке, включая его физическую оболочку и «тонкие», находятся в компьютере Определителя, поэтому подготовка осуществляется через компьютер. Сначала всё воспроизводится на экране, то есть в его базе данных, а потом эти изменения переносятся на живую натуру.
– После смерти душа воспринимает реальность так же неявственно, как во сне?
– Нет, после смерти душа осознает себя и окружающий мир четко, единственное только, что в силу своей неподготовленности не всякая душа способна понять, что с ней произошло.
– Но некоторые люди, побывавшие в состоянии клинической смерти, утверждают, что ничего не видели и не слышали.
– Недавно (весна 1998 г.) в Иркутске разбился самолет. Погибли хорошие летчики. Но это люди расценивают их как прекрасных высококвалифицированных специалистов. А Вы кого забирали: лучших или ненужных на Земле?
– Погибли те, кто был нужен Нам.
– Это имеются в виду пилоты. А гражданское население, которое погибло – самолет упал на жилые дома – это жертвы?
– Они все нужны Нам. Всё запланировано.
– В последние годы самолеты падают очень часто. У нас появилось предположение, что их специально кто-то выводит из строя, воздействуя из «тонкого» мира. Кто этим занимается непосредственно?
– Это Наши Сущности, плазмоиды, которые действовали согласно выданному заданию. Естественно, глазу человека они не видны.
– Это они заглушили сразу три двигателя в самолете, чтобы он упал на Иркутск?
– Да. Самолет был абсолютно исправен. Абсолютно. Сущности просто во время полета выключили ему двигатели. Отрицательная Система выключила так, что никакие ваши сверхэксперты никогда не определят причину аварии.
– Эти Сущности были на «летающих тарелках»?
– О чем вы говорите! Это были Сущности «тонкого» плана, или наш Минус. Существует Минусовая Система, которая занимается расчетом всеx аварий. Она сработала и в данном случае так, как требовалось. Точность производимых действий в ситуации – исключительна. Расчеты ведут одни Сущности, выполняют их в действии – другие Сущности. Люди же в физическом мире не способны воспринимать их действий, поэтому все аварии для них остаются загадками. И сколько бы технические работники ваши ни готовили самолет, плазмоиды из Минусовой Системы всегда выведут его из строя в нужное время и в нужном месте, так как Мы владеем ситуациями, а не человек.
– У людей, которые были на самолете, погибшем над Иркутском, программы подошли к концу?
– Нет, в данном случае не к концу, хотя обычно Мы подбираем людей на стадии завершения их программ. Но сейчас другое время, сейчас конец второго тысячелетия, смена эпох, а это говорит о многом.
– Значит, сейчас у людей программа может быть выполнена наполовину и Вы их забираете?
– Да. У большинства людей программы не доходят до завершающей стадии. Мы многих забираем в данный период раньше положенного срока, потому что идет сворачивание всех старых программ, то есть программ людей пятой цивилизации, и начинается раскручивание нового времени с введением в жизнь программ представителей шестой цивилизации.
– Но что же будет с незавершенными программами? Этим людям придется дорабатывать их в следующей жизни или дело здесь в другом?
– С каждым человеком вопрос будет решаться отдельно. Сначала все забранные души пройдут сортировку по наработанным качествам, а потом Мы будем решать, что с ними делать. Отличительной чертой данного времени является то, что совершается переход Земли с одного этапа развития программы на другой, и переход человечества из пятой цивилизации – в шестую; поэтому то, что было установлено раньше как законы, сейчас нарушается. Многие души в данный момент убираются вообще навсегда, как не оправдавшие себя.
– Участившиеся в девяностых годах катастрофы в шахтах – это реакция Земли на неправильные действия людей или что-то другое?
– Нет, это тоже работа Минусовой Системы. А Земля может проявлять себя лишь там, где идут войны или где люди производят взрывы в самой Земле, нанося ей вред. Взрывы, агрессивные вспышки в настроениях людей ей не нравятся, и она может отвечать на них землетрясениями и прочими катастрофами.
– Когда человек умирает от болезни или погибает мгновенно в аварии, существует ли какая-то разница в выходе энергии?
– Болезни дают больше энергии конкретного вида, так как связаны с заболеванием органов, а аварии способствуют выделению энергии общего вида, характерной для данного человека. Но если в момент аварии человек испытывает сильный стресс, то он (стресс) сообщает душе большую скорость для подъема вверх. Стресс благоприятствует мгновенному и безболезненному вылету души из тела.
– Существует ли сейчас какая-то последовательность в заборе людей?
– Конечно. Последовательность определяет также Минусовая Система. Существуют определенные нормы, правила, по которым происходит забор душ в обычное время и в переходный период, как сейчас. То, что недопустимо в обычное время, становится возможным в переходный этап. У Нас сейчас очень много Сущностей работает на забор душ. Имеются отдельные группы, выполняющие те или иные работы, связанные с забором душ.
Допустим, одни группы проверяют общие программы людей и выбирают, кого можно убрать так, чтобы не нарушить следующие связи. Другие корректируют новые программы, увязывая их со старыми. Третьи устраивают ситуации и аварии, ведущие к смерти. Четвертые уже непосредственно работают с освободившимися душами, и так далее. Работы очень много. Но последовательность всегда соблюдается, так как невозможно из намеченных душ забрать всех сразу.
В Библии эта последовательность отображена очень четко трубным гласом Ангелов: «Первый Ангел вострубил – и сделались град и огонь…», «Второй Ангел вострубил – и третья часть моря сделалась кровью…», «Третий Ангел вострубил – и многие из людей умерли от вод…», и так далее семь Ангелов. Вслед за трубным гласом их следуют события, влекущие за собой сокращение населения. Это есть не что иное, как отображение программы развития пятой цивилизации на стадии завершения, прохождение цивилизацией последних контрольных точек в программе.
– Как происходит сам процесс смерти?
– Когда программа человека подходит к завершающему этапу, последняя точка ее выражает картину самой смерти человека, определяющей, как он должен умереть. Если человек умирает в аварии, в этой ситуации бывает задействовано несколько Определителей, разыгрывающих в момент смерти сцену, как в кукольном театре. Людей подводят к ситуации, которая и приводит к летальному исходу. Иногда для того, чтобы произошла авария, человеку достаточно на несколько секунд, точнее – доли секунды отключить сознание или внимание.
– Нет, не вся жизненная энергия высвобождается. Ноль-пятая часть (0,5) остается, чтобы осуществить распад, разрушить физическую оболочку. Не может тело оставаться таким, каким было при жизни. Его необходимо обязательно разложить на составные элементы, из которых опять же начнут строиться другие тела. В этом состоит круговорот грубых физических энергий.
– Мощный выплеск энергии из тела как раз и способствует вылету души?
– Да. Она служит стартовой энергией для вылета в момент смерти.
– Что собой представляет жизненная энергия физического тела? Это то, что производят сами клетки?
– Нет, вся энергия дается Свыше и только от Определителя. И на процесс распада тоже идет от него, так как даже после смерти человека Определитель продолжает управлять процессами в его теле через свой компьютер. Заканчивает Он управлять только после того, как полностью завершается работа распада.
– Что происходит в это время с душой?
– После того, как душа сбрасывает грубую оболочку, она начинает свой путь восхождения к Нам. Ритуальные дни после смерти: три, девять и сорок дней – это ступени восхождения по земным слоям. Они соответствуют времени сбрасывания «тонких» оболочек, приближенных к физическому телу.
Через три дня сбрасывается эфирная, через девять – астральная, через сорок дней – ментальная. Сбрасываются все временные оболочки, кроме последних четырех, приближенных к душе. Эти оболочки, начиная от каузальной, постоянные и остаются у души на весь период всех ее воплощений на Земле. Когда же душа по уровню развития достигнет сотого Уровня, то есть последнего для человека, тогда она сбрасывает и четвертую, соединительную оболочку, и надевает другие временные оболочки в зависимости от того, в какой мир будет направлена дальше.
– Когда душа пребывает в «тонком» мире, нужна ли ей подзарядка энергией?
– Нет, душе подзарядка не требуется.
– А религиозные ритуалы с молитвами, поминками подпитывают энергией только что умершего?
– На первой стадии смерти это влияет на душу, потому что все ее оболочки находятся при ней, ни одна оболочка еще не распалась и им требуется дополнительная энергия, чтобы подняться на соответствующий слой-фильтр. Многие люди при жизни теряют свою энергию и не могут сами подняться после смерти, куда требуется. Дополнительные энергии в виде молитв, подпитывающие их оболочки, помогают им вознестись на должный Уровень.
Если же человека хоронят без молитв, то душу поднимают или специальные Сущности*, те же плазмоиды, или особые механизмы, которые действуют по принципу магнита, притягивающего душу в нужное место. Сейчас в основном молитвы уже не имеют значения, раньше имели, а последнее время используются механизмы, улавливающие души и направляющие их куда следует. У Нас методы забора и «тонкая» техника тоже постоянно совершенствуются.
– Подпитка оболочек имела значение до какого срока?
– До сорока дней. Но это требуется самым земным душам. А более высокие в духовном плане сами поднимаются на нужный Уровень. Вам, например, никакой подпитки уже не надо (говорится для посланников)*. Вы не увидите даже своих похорон. Как только умрете – мгновенно унесетесь с Земли. Вы и своего тела не увидите, как другие. Высокая энергия не позволит вам задержаться на Земле даже на несколько секунд. У вас уже такая энергетика, что она унесет вас молниеносно отсюда. По энергетике вы уже не люди, а Сути. Из тяжелых земных слоев вас вытолкнет, как пулю из ствола. И другим экстрасенсам и высокодуховным людям подпитка в виде молитв тоже не требуется.
Что могут дать низкоэнергетичные люди высокоэнергетичным? Поэтому, если человек накопил в результате каких-то практик или духовной работы высокую энергетику, то обязан сохранять ее до конца земной жизни. Это поможет восхождению его души.
– Из физического тела душа вылетает за счет выплеска энергии. А каков механизм вылета ее из астральной оболочки? Тоже действует какая-то стартовая энергия?
– В «тонком» мире действует другой механизм. Вокруг Земли располагаются специальные слои «тонкой» материи. Каждый слой обладает определенной плотностью, соответствующей плотности астральной, ментальной и следующих оболочек, то есть выполнен из энергий, соответствующих данным диапазонам. Поэтому, когда душа поднимается до указанных слоев, то оболочки, соответствующие плотности достигнутого слоя, отпадают.
Например, взять астральную оболочку. Она достигает слоя, соответствующего ее плотности, и застревает в нем. Этот слой выше ее не пропускает. Другие же оболочки легче данного слоя, поэтому поднимаются выше. Следующий слой соответствует плотности материи ментальной оболочки, поэтому задерживает ее. Она, как тяжелая, выше подняться никак не может, а всё, что легче, пролетает выше. И так далее, так что три временные оболочки остаются в этих слоях до своего полного распада.
– Слои-фильтры производят чистку людей, определяют степень развития души и в этих же слоях она дорабатывает некоторые ситуации?
На что нам старик он и так умрет
— Прежде всего, — сказал Кадрусс, — я должен просить вас, господин аббат, дать мне одно обещание.
— Какое? — спросил аббат.
— Если вы когда-нибудь воспользуетесь сведениями, которые я сообщу, то никто не должен знать, что вы получили их от меня; люди, о которых я буду говорить, богаты и могущественны, и если они дотронутся до меня хоть пальцем, то раздавят меня, как стекло.
— Будьте спокойны, друг мой, — сказал аббат, — я священник, и тайны умирают в моей груди; помните, что у нас нет другой цели, как только достойным образом исполнить последнюю волю нашего друга. Говорите, не щадя никого, но и без ненависти; говорите правду, только правду. Я не знаю и, вероятно, никогда не узнаю тех людей, о которых вы мне расскажете. К тому же я итальянец, а не француз, принадлежу богу, а не людям; я возвращаюсь в свой монастырь, из которого вышел единственно, чтобы исполнить последнюю волю умершего.
Эти убедительные доводы, по-видимому, вселили в Кадрусса немного уверенности.
— В таком случае я хочу, я должен разуверить вас в этой дружбе, которую бедный Эдмон считал такой искренней и верной.
— Прошу вас, начните с его отца, — сказал аббат. — Эдмон много говорил мне о старике, он питал к нему горячую любовь.
— Это печальная история, — сказал Кадрусс, качая головой, — начало вы, верно, знаете.
— Да, — отвечал аббат. — Эдмон рассказал мне все, что было до той минуты, когда его арестовали в маленьком трактире в окрестностях Марселя.
— В «Резерве»! Я как сейчас все это вижу.
— Ведь это был чуть ли не день обручения?
— Да, и обед, весело начавшийся, кончился печально; вошел полицейский комиссар с четырьмя солдатами и арестовал Дантеса.
— На этом и кончаются мои сведения, — сказал священник. — Дантес знал только то, что относилось лично к нему, потому что он никогда уже больше не видел никого из тех, кого я вам назвал, и ничего о них не слышал.
— Так вот. Когда Дантеса арестовали, господин Моррель поспешил в Марсель, чтобы узнать, в чем дело, и получил очень грустные сведения. Старик отец возвратился домой один, рыдая, снял с себя парадное платье, целый день ходил взад и вперед по комнате и так и не ложился спать. Я жил тогда под ним и слышал, как он всю ночь ходил по комнате; признаться, я и сам не спал: горе несчастного отца очень меня мучило, и каждый его шаг разрывал мне сердце, словно он и в самом деле наступал мне на грудь.
На другой день Мерседес пришла в Марсель просить господина де Вильфора о заступничестве; она ничего не добилась, но заодно зашла проведать старика; увидев его таким мрачным и унылым и узнав, что он не спал всю ночь и ничего не ел со вчерашнего дня, она хотела увести его с собой, чтобы позаботиться о нем. Но старик ни за что не соглашался.
«Нет, — говорил он, — я не покину своего дома. Мой бедный сын любит меня больше всех на свете, и, если его выпустят из тюрьмы, он прибежит первым делом ко мне. Что он скажет, если не найдет меня дома?»
Я слышал все это, стоя на площадке лестницы, потому что очень хотел, чтобы Мерседес уговорила старика пойти с нею. Его беспокойные шаги, весь день раздававшиеся над моей головой, не давали мне ни минуты покоя.
— А разве вы сами не заходили к старику, чтобы его утешить? — спросил священник.
— Ах, господин аббат! — отвечал Кадрусс. — Можно утешать того, кто ищет утешения; а он его не искал. Притом же, право, не знаю почему, но мне казалось, что он не хочет меня видеть. Впрочем, однажды ночью, услышав его рыдания, я не выдержал и поднялся наверх; но, когда я подошел к двери, он уже не плакал, а молился. Каких он только не находил красноречивых слов и жалобных выражений, я вам и сказать не могу, господин аббат; это было больше, чем молитва, больше, чем скорбь; и так как я не святоша и не люблю иезуитов, то я сказал себе: «Счастье мое, что я один и что бог не дал мне детей; если бы я был отцом и чувствовал такую скорбь, как этот несчастный старик, то, не находя в памяти и в сердце всего того, что он говорит господу богу, я бы прямехонько пошел и бросился в море, чтобы уйти от страданий».
— Бедный отец! — прошептал священник.
— С каждым днем он все больше уединялся; часто господин Моррель и Мерседес приходили навестить его, но дверь его была заперта; я знал, что он дома, но он не отвечал им. Однажды, когда он, против своего обыкновения, принял Мерседес и бедная девушка, сама в полном отчаянии, пыталась ободрить его, он сказал:
«Поверь мне, дочь моя, он умер; не нам его ждать, а он нас ждет; мне хорошо, потому что я много старше тебя и, конечно, первый с ним встречусь».
Как бы человек ни был добр, он перестает навещать людей, на которых тяжело смотреть. Кончилось тем, что старик Дантес остался в полном одиночестве. Я больше не видел, чтобы кто-нибудь подымался к нему, кроме каких-то неизвестных людей, которые время от времени заходили к нему и затем потихоньку спускались с узлами. Я скоро догадался, что было в этих узлах: он продавал мало-помалу все, что имел, для насущного хлеба. Наконец, бедняга дошел до своего последнего скарба. Он задолжал за квартиру; хозяин грозился выгнать его; он попросил подождать еще неделю, и тот согласился; я знаю это от самого хозяина, он зашел ко мне, выходя от старика.
После этого я еще три дня слышал, как он по-прежнему расхаживает по комнате, но на четвертый день я уже ничего не слышал. Я решил зайти к нему; дверь была заперта. В замочную скважину я увидел его бледным и изнуренным и подумал, что он захворал; я уведомил господина Морреля и побежал за Мерседес. Оба тотчас же пришли. Господин Моррель привел с собой доктора; доктор нашел у больного желудочно-кишечное воспаление и предписал ему диету. Я был при этом, господин аббат, и никогда не забуду улыбки старика, когда он услышал это предписание. С тех пор он уже не запирал двери: у него было законное основание не есть; доктор предписал ему диету.
У аббата вырвался подавленный стон.
— Мой рассказ вас занимает, господин аббат? — спросил Кадрусс.
— Да, — отвечал аббат, — он очень трогателен.
— Мерседес пришла во второй раз; она нашла в нем такую перемену, что, как и в первый раз, хотела взять его к себе. Господин Моррель был того же мнения и хотел перевезти его силой. Но старик так страшно кричал, что они испугались. Мерседес осталась у его постели, а господин Моррель ушел, сделав ей знак, что оставляет кошелек с деньгами на камине. Но старик, вооруженный докторским предписанием, ничего не хотел есть. Наконец, после девятидневного поста он умер, проклиная тех, кто был причиной его несчастья. Он говорил Мерседес:
«Если вы когда-нибудь увидите Эдмона, скажите ему, что я умер, благословляя его».
Аббат встал, прошелся два раза по комнате, прижимая дрожащую руку к пересохшему горлу.
— И вы полагаете, что он умер.
— С голоду, господин аббат, с голоду! — отвечал Кадрусс. — Я в этом так же уверен, как в том, что мы с вами христиане.
Аббат судорожно схватил наполовину полный стакан с водой, выпил его залпом и с покрасневшими глазами и бледным лицом снова сел на свое место.
— Согласитесь, что это большое несчастье, — сказал он глухим голосом.
— Тем более что не бог, а люди ему причиной.
— Перейдемте же к этим людям, — сказал аббат. — Но помните, — добавил он почти угрожающим голосом, — что вы обязались сказать мне все. Так кто же эти люди, которые умертвили сына отчаянием, а отца голодом?
— Двое его завистников: один — из-за любви, другой — из честолюбия: Фернан и Данглар.
— До чего довела их зависть? Говорите!
— Они донесли на Эдмона, что он бонапартистский агент.
— Но кто из них донес на него? Кто подлинный виновник?
— Оба, господин аббат; один написал письмо, другой отнес его на почту.
— А где было написано это письмо?
— В самом «Резерве», накануне свадьбы.
— Так и есть! — прошептал аббат. — О Фариа, Фариа! Как ты знал людей и их дела!
— Что вы говорите? — спросил Кадрусс.
— Ничего, — отвечал аббат, — продолжайте.
— Данглар написал донос левой рукой, чтобы не узнали его почерка, а Фернан отнес на почту.
— Но и вы были при этом! — воскликнул вдруг аббат.
— Я? — отвечал удивленный Кадрусс. — Кто вам сказал, что я был при этом?
Аббат увидел, что зашел слишком далеко.
— Никто не говорил, — сказал он, — но, чтобы знать такие подробности, нужно было быть при этом.
— Вы правы, — сказал Кадрусс глухим голосом, — я был при этом.
— И вы не воспротивились этой гнусности? — сказал аббат. — Тогда вы их сообщник.
— Господин аббат, — отвечал Кадрусс, — они напоили меня до того, что я почти совсем лишился рассудка. Я видел все, как в тумане. Я говорил им все, что может сказать человек в таком состоянии, но они отвечали мне, что это только шутка с их стороны и что эта шутка не будет иметь никаких последствий.
— Но на следующий день, сударь, на следующий день вы увидели, что она все же имела последствия. Однако вы промолчали, хотя были при том, как арестовали Дантеса.
— Да, господин аббат, я был при этом и хотел говорить; я хотел все рассказать, но Данглар удержал меня.
«А если окажется, — сказал он мне, — что он виновен, что он в самом деле был на Эльбе и ему поручили передать письмо бонапартистскому комитету в Париже, если это письмо при нем найдут, то ведь на его заступников будут смотреть, как на его сообщников».
Я побоялся в такие времена быть замешанным в политическое дело и промолчал; сознаюсь, это была подлая трусость с моей стороны, но не преступление.
— Понимаю; вы умыли руки, вот и все.
— Да, господин аббат, — отвечал Кадрусс, — и совесть мучит меня за это день и ночь. Клянусь вам, я часто молю бога, чтобы он простил мне, тем более что это прегрешение, единственное за всю мою жизнь, в котором я серьезно виню себя, — несомненно причина всех моих бед. Я расплачиваюсь за минуту слабости; поэтому-то я всегда говорю Карконте, когда она жалуется на судьбу: «Молчи, жена, видно, так богу угодно».
И Кадрусс с искренним раскаянием опустил голову.
— Ваше чистосердечие заслуживает похвалы, — сказал аббат, — кто так кается, тот достоин прощения.
— К несчастью, — прервал Кадрусс, — Эдмон умер, не простив меня.
— Он ничего не знал. — сказал аббат.
— Но теперь он, может быть, знает, — возразил Кадрусс, — говорят, мертвые знают все.
Наступило молчание. Аббат встал и в задумчивости прохаживался по комнате, потом возвратился на свое место и снова сел.
— Вы мне уже несколько раз называли какого-то господина Морреля, — сказал он. — Кто это такой?
— Это владелец «Фараона», хозяин Дантеса.
— А какую роль играл этот человек во всем этом печальном деле? — спросил аббат.
— Роль честного человека, мужественного и отзывчивого. Он раз двадцать ходатайствовал за Дантеса. Когда возвратился император, он писал, умолял, грозил, так что при второй реставрации его самого сильно преследовали за бонапартизм. Десять раз, как я вам уже говорил, он приходил к отцу Дантеса с намерением взять его к себе, а накануне или за два дня до его смерти, как я тоже вам уже говорил, он оставил на камине кошелек с деньгами; из этих денег заплатили долги старика и на них же его похоронили, так что бедняга мог по крайней мере умереть так же, как жил, не будучи никому в тягость. У меня и по сей день хранится этот кошелек, большой красный кошелек, вязаный.
— Этот господин Моррель жив? — спросил аббат.
— Жив, — сказал Кадрусс.
— И, верно, небо благословило его — он богат, счастлив.
Кадрусс горько усмехнулся.
— Счастлив, вроде меня, — сказал он.
— Как, господин Моррель несчастлив? — воскликнул аббат.
— Он на краю нищеты, господин аббат, и, что еще хуже, ему грозит бесчестие.
— Дело в том, — начал Кадрусс, — что после двадцатипятилетних трудов, заняв самое почетное место среди марсельских купцов, господин Моррель разорен дотла. Он потерял в два года пять кораблей, стал жертвой трех банкротств, и теперь вся его надежда на этот самый «Фараон», которым командовал бедный Дантес; он скоро должен возвратиться из Индии с грузом кошенили и индиго. Если этот корабль потонет, как и другие, господин Моррель погиб.
— А есть ли у этого несчастного жена, дети?
— Да, у него есть жена, которая все переносит, как святая; у него есть дочь, которая хотела выйти замуж за любимого человека, но теперь родители не позволяют ему жениться на обедневшей девушке. Кроме того, у него есть сын, офицер; но вы понимаете, что все это только усугубляет горе несчастного, а не утешает его. Если бы он был один, он пустил бы себе пулю в лоб, и кончено.
— Это ужасно! — прошептал аббат.
— Вот как господь награждает добродетель, господин аббат, — сказал Кадрусс. — Посмотрите на меня; я не сделал ни одного худого дела, кроме того, в чем я вам повинился, и я дошел до нищеты. Мне суждено увидеть, как моя бедная жена умрет от лихорадки, и я ничем не смогу ей помочь, а сам я умру с голоду, как умер старик Дантес, между тем как Фернан и Данглар купаются в золоте.
— Потому что им повезло, а честным людям никогда не везет.
— Что же сталось с Дангларом, с главным виновником? Ведь он подстрекатель, правда?
— Что с ним сталось? Он уехал из Марселя и, по рекомендации господина Морреля, который ничего не знал о его преступлении, нанялся к одному испанскому банкиру. Во время испанской войны он занимался поставками на французскую армию и разбогател; потом он стал играть на бирже и таким образом утроил свой капитал, а потеряв жену, дочь своего банкира, женился на вдове, госпоже де Наргони, дочери камергера нынешнего короля, господина де Сервьё, который сейчас в большой милости. Он стал миллионером, его сделали бароном, так что он теперь барон Данглар; у него особняк на улице Монблан, десять лошадей на конюшне, шесть лакеев в передней и не знаю уж сколько миллионов в сундуках.
— Вот оно что! — сказал аббат со странной интонацией. — И что же, он счастлив?
— Счастлив? Кто может это знать? Счастье или несчастье, про это знают стены; у стен есть уши, но нет языка. Если богатство составляет счастье, так Данглар счастлив.
— О, Фернану, тому еще пуще повезло.
— Но каким образом мог разбогатеть и выйти в люди бедный каталанский рыбак, без всяких средств, без образования? Признаюсь, это меня удивляет.
— Это и всех удивляет; вероятно, в его жизни есть какая-то тайна, которой никто не знает.
— Но какими видимыми путями дошел он до большого богатства или до высокого положения?
— Он дошел и до того и до другого, господин аббат, и до богатства и до высокого положения.
— Так только в сказках бывает!
— Правда, это похоже на сказку, но послушайте, и вы все поймете.
За несколько дней до возвращения императора Фернан попал в рекруты. Бурбоны не трогали его. Но вернулся Наполеон, был издан указ о чрезвычайном наборе, и Фернану пришлось идти в армию. Я тоже пошел; но так как я был старше Фернана и только что женился на моей несчастной жене, меня назначили охранять побережье. Фернан, тот попал в действующую армию, пошел с полком на границу и участвовал в сражении при Линьи.
В ночь после сражения он состоял ординарцем при одном генерале, имевшем тайные сношения с неприятелем. В ту самую ночь генерал должен был перебежать к англичанам; он предложил Фернану сопровождать его. Фернан согласился, ушел с поста и последовал за генералом.
Поступок, за который Фернана предали бы военному суду, если бы Наполеон остался на троне, был вменен ему в заслугу при Бурбонах. Он возвратился во Францию с эполетами подпоручика, и так как этот генерал, который был в большой милости у короля, не оставлял его своим покровительством, то его произвели в капитаны в тысяча восемьсот двадцать третьем году, во время испанской войны, то есть в то самое время, когда Данглар пустился в свои первые коммерческие спекуляции. Фернан был родом испанец, а потому он был послан в Мадрид, чтобы узнать, каково настроение умов. Там он встретился с Дангларом, столковался с ним, обещал своему генералу содействие роялистов в столице и в провинции, заручился от него обещаниями, взял на себя, со своей стороны, некоторые обязательства, провел свой полк по одному ему известным ущельям, охраняемым роялистами, — одним словом, оказал в этом кратковременном походе такие услуги, что после взятия Трокадеро его произвели в полковники и наградили офицерским крестом Почетного легиона и титулом графа.
— О судьба, судьба! — прошептал аббат.
— Да, но послушайте, это еще не все. Испанская война кончилась, длительный мир, который обещал воцариться в Европе, мог повредить карьере Фернана. Одна только Греция восстала против Турции и начала войну за независимость; общее внимание устремлено было на Афины. Тогда было в моде жалеть и поддерживать греков. Французское правительство, не покровительствуя им открыто, позволяло, как вам известно, оказывать им частную помощь. Фернан испросил разрешения отправиться в Грецию, продолжая в то же время числиться в армии.
Через некоторое время узнали, что граф де Морсер — он носил это имя — поступил на службу к Али-паше в чине генерал-инструктора. Али-паша, как вам известно, был убит; но перед смертью он щедро наградил Фернана; Фернан возвратился во Францию и был утвержден в чине генерал-лейтенанта.
— Так что теперь. — спросил аббат.
— Так что теперь, — продолжал Кадрусс, — он живет в великолепном особняке в Париже, по улице Эльдер, номер двадцать семь.
Аббат хотел что-то сказать, но остановился в нерешимости; наконец, сделав над собою усилие, он спросил:
— А Мерседес? Я слышал, что она скрылась?
— Скрылась! — отвечал Кадрусс. — Да, как скрывается солнце, чтобы утром вновь появиться в еще большем блеске.
— Уж не улыбнулось ли счастье и ей? — спросил аббат, иронически усмехаясь.
— Мерседес одна из первых дам парижского света, — сказал Кадрусс.
— Продолжайте, — сказал аббат, — я словно слушаю рассказ о каком-то сновидении. Но я сам видел столько необыкновенного, что ваш рассказ не очень меня удивляет.
— Мерседес сначала была в отчаянии от внезапного удара, разлучившего ее с Эдмоном. Я уже говорил вам о том, как она умоляла господина де Вильфора и как преданно заботилась об отце Дантеса. Отчаяние ее усугубилось новою горестью: отъездом Фернана в полк; она не знала об его преступлении и любила его как брата.
Фернан уехал, Мерседес осталась одна.
Три месяца провела она в слезах; никаких вестей ни об Эдмоне, ни о Фернане; никого, кроме умирающего от горя старика.
Однажды, просидев целый день, по своему обыкновению, на распутье двух дорог, ведущих из Марселя в Каталаны, она вернулась домой вечером, еще более убитая, чем когда-либо; ни ее возлюбленный, ни ее друг не вернулись к ней ни по одной из этих дорог, и она не получала вестей ни о том, ни о другом.
Вдруг ей послышались знакомые шаги. Она с волнением оглянулась, дверь отворилась, и она увидела перед собой Фернана в мундире подпоручика.
Хоть она тосковала и плакала не о нем, но ей показалось, что часть ее прежней жизни вернулась к ней. Мерседес схватила Фернана за руки с такой радостью, что он принял ее за любовь; но это была только радость от мысли, что она не одна на свете и что наконец после долгих дней одиночества видит перед собой друга. И притом надобно сказать, что Фернан никогда не внушал ей отвращения; он не внушал ей любви, только и всего. Сердце Мерседес принадлежало другому, этот другой был далеко. исчез. умер, быть может. При этой мысли Мерседес рыдала и в отчаянии ломала руки. Но эта мысль, которую она прежде отвергала, когда кто-нибудь другой высказывал ее, теперь сама собой приходила ей в голову. И старый Дантес не переставал твердить ей: «Наш Эдмон умер, если бы он был жив, то возвратился бы к нам».
Старик умер, как я вам уже сказал. Если бы он остался жив, то, может быть, Мерседес никогда не вышла бы за другого. Старик стал бы упрекать ее в неверности. Фернан понимал это. Узнав о смерти старика, он возвратился. На этот раз он явился в чине поручика. В первое свое возвращение он не сказал Мерседес ни слова о любви; во второе он напомнил ей, что любит ее. Мерседес попросила у него еще полгода срока на то, чтобы ждать и оплакивать Эдмона.
— Правда, — сказал аббат с горькой улыбкой, — ведь это составляло целых полтора года! Чего еще может требовать самый страстно любимый человек? — И он тихо прибавил про себя слова английского поэта: «Frailty, thy name is woman!» [Непостоянство, имя твое — женщина! (Шекспир. Гамлет, акт 1, сц. 2)].
— Через полгода, — продолжал Кадрусс, — они обвенчались в Аккульской церкви.
— Это та самая церковь, где она должна была венчаться с Эдмоном, — прошептал аббат, — она переменила жениха, только и всего.
— Итак, Мерседес вышла замуж, — продолжал Кадрусс. — Хоть она и казалась спокойной, она все же упала в обморок, проходя мимо «Резерва», где полтора года тому назад праздновали ее обручение с тем, кого она все еще любила в глубине своего сердца.
Фернан обрел счастье, но не покой; я видел его в эту пору, он все время боялся возвращения Эдмона. Поэтому он поспешил увезти жену подальше и уехать самому. В Каталанах было слишком много опасностей и слишком много воспоминаний.
Через неделю после свадьбы они уехали.
— А после вы когда-нибудь встречали Мерседес? — спросил священник.
— Да, я видел ее во время испанской войны, в Перпиньяне, где Фернан ее оставил; она тогда была занята воспитанием сына.
— Да, — отвечал Кадрусс, — маленького Альбера.
— Но если она учила сына, — продолжал аббат, — так, стало быть, она сама получила образование? Мне помнится, Эдмон говорил мне, что это была дочь простого рыбака, красавица, но необразованная.
— Неужели он так плохо знал свою невесту? — сказал Кадрусс. — Мерседес могла бы стать королевой, господин аббат, если бы корона всегда венчала самые прекрасные и самые умные головы. Судьба вознесла ее высоко, и она сама становилась все выше и выше. Она училась рисованию, училась всему. Впрочем, между нами будь сказано, по-моему, она занималась всем этим, только чтобы отвлечь свои мысли, чтобы забыться. Она забивала свою голову, чтобы не слышать того, чем было полно ее сердце. Но теперь со всем этим, должно быть, покончено, — продолжал Кадрусс, — богатство и почет, наверное, утешили ее. Она богата, знатна, а между тем.
— Что? — спросил аббат.
— Между тем я уверен, что она несчастлива, — сказал Кадрусс.
— Почему вы так думаете?
— А вот почему: когда я очутился в бедственном положении, я подумал, не помогут ли мне чем-нибудь мои прежние друзья. Я пошел к Данглару, но он даже не принял меня. Потом я был у Фернана: он выслал мне через лакея сто франков.
— Так что вы ни того, ни другого не видели?
— Нет; но графиня де Морсер меня видела.
— Когда я выходил, к моим ногам упал кошелек; в нем было двадцать пять луидоров. Я быстро поднял голову и увидел Мерседес: она затворяла окошко.
— А господин де Вильфор? — спросил аббат.
— Этот никогда не был моим другом, а я и не знал его вовсе и ни о чем не мог его просить.
— А не знаете ли вы, что с ним сталось и в чем заключалось его участие в беде, постигшей Эдмона?
— Нет; знаю только, что спустя некоторое время, после того как он арестовал Эдмона, он женился на мадемуазель де Сен-Меран и вскоре уехал из Марселя. Наверное, счастье улыбнулось ему так же, как и остальным; наверное, он богат, как Данглар, и занимает такое же высокое положение, как Фернан; вы видите, один только я остался в нищете, в ничтожестве, позабытый богом.
— Вы ошибаетесь, мой друг, — сказал аббат. — Нам кажется, что бог забыл про нас, когда его правосудие медлит; но рано или поздно он вспоминает о нас, и вот тому доказательство.
При этих словах аббат вынул алмаз из кармана и протянул его Кадруссу.
— Вот, мой друг, — сказал он, — возьмите этот алмаз, он принадлежит вам.
— Как! Мне одному? — вскричал Кадрусс. — Что вы, господин аббат! Вы смеетесь надо мной?
— Этот алмаз требовалось разделить между друзьями Эдмона. У Эдмона был один только друг, значит, дележа быть не может. Возьмите этот алмаз и продайте его; как я вам уже сказал, он стоит пятьдесят тысяч франков, и эти деньги, я надеюсь, спасут вас от нищеты.
— Господин аббат, — сказал Кадрусс, робко протягивая руку, а другою отирая пот, градом катившийся по его лицу, — господин аббат, не шутите счастьем и отчаянием человека!
— Мне знакомо и счастье и отчаяние, и я никогда не стал бы шутить этими чувствами. Берите же, но взамен.
Кадрусс, уже прикоснувшийся к алмазу, отдернул руку.
Кадрусс, все более удивляясь, подошел к большому дубовому шкафу, открыл его и подал аббату длинный кошелек из выцветшего красного шелка, стянутый двумя когда-то позолоченными медными кольцами.
Аббат взял кошелек и отдал Кадруссу алмаз.
— Вы поистине святой человек, господин аббат! — воскликнул Кадрусс. — Ведь никто не знал, что Эдмон отдал вам этот алмаз, и вы могли бы оставить его у себя.
«Ага! — сказал про себя аббат. — Сам-то ты, видно, так бы и поступил!»
Аббат встал, взял шляпу и перчатки.
— Послушайте! — сказал он. — Все, что вы мне рассказали, сущая правда? Я могу верить вам вполне?
— Вот, господин аббат, — сказал Кадрусс, — здесь в углу висит святое распятие; там, на комоде, лежит Евангелие моей жены. Откройте эту книгу, и я поклянусь вам на ней, перед лицом распятия, поклянусь вам спасением моей души, моей верой в Спасителя, что я сказал вам все, как было, в точности так, как ангел-хранитель скажет об этом на ухо господу богу в день Страшного суда!
— Хорошо, — сказал аббат, которого искренность, звучавшая в голосе Кадрусса, убедила в том, что тот говорит правду, — хорошо; желаю, чтобы эти деньги пошли вам на пользу! Прощайте. Я снова удаляюсь от людей, которые причиняют друг другу так много зла.
И аббат, с трудом отделавшись от восторженных излияний Кадрусса, сам снял засов с двери, вышел, сел на лошадь, поклонился еще раз трактирщику, расточавшему многословные прощальные приветствия, и ускакал по той же дороге, по которой приехал.
Обернувшись, Кадрусс увидел стоявшую позади него Карконту, еще более бледную и дрожащую, чем всегда.
— Верно я слышала? — сказала она.
— Что? Что он отдал алмаз нам одним? — сказал Кадрусс, почти обезумевший от радости.
— Истинная правда, алмаз у меня.
Жена посмотрела на него, потом сказала глухим голосом:
— А если он фальшивый?
Кадрусс побледнел и зашатался.
— Фальшивый! — прошептал он. — Фальшивый. А чего ради он стал бы давать фальшивый алмаз?
— Чтобы даром выманить у тебя твои тайны, болван!
Кадрусс, сраженный таким предположением, окаменел на месте. Минуту спустя он схватил шляпу и надел ее поверх красного платка, повязанного вокруг головы.
— Мы это сейчас узнаем, — сказал он.
— В Бокере ярмарка; там есть приезжие ювелиры из Парижа; я пойду покажу им алмаз. Ты, жена, стереги дом; через два часа я вернусь.
И Кадрусс выскочил на дорогу и побежал в сторону, противоположную той, куда направился незнакомец.
— Пятьдесят тысяч франков! — проворчала Карконта, оставшись одна. — Это деньги. но не богатство.