на какой территории проживали усуни

Территория расселения усуней, кангюев, их социально-экономическая история и военно-политическая организация.

Усуни имели тесные взаимосвязи со своими соседями: Китаем, канглами, гуннами, уйгурами, енисейскими кыргызами; имели торговые отношения с народами Поволжья; под властью усуней находился ряд племен и народов Восточного Туркестана.

Кангюи занимались земледелием с искусственным орошением ( сеяли просо, ячмень, пшеница), выращивали бахчевые культуры, фрукты. Занимались скотоводством ( разводили лошадей, коров, овец, коз), охотились на горных козлов, архаров, ланей, маралов, птицу. Было развито рыболовство, ремесла, денежное обращение, добыча руд (золото, серебро, железо), выплавка металла, кузнечное дело, керамическое производство, обработка камня, кости, строительное дело, внутренняя и внешняя торговля. Во главе усуней стоял великий хан, у которого было 3 заместителя-визиря. Страна делилась на пять владений со своим главным городом (во главе владения – младший хан). Им подчинялись вожди родов и племен. Основная масса населения – рядовые скотоводы и земледельцы. Известны рабы из военнопленных. Появляются первые признаки государства. У кангюев была развита самобытная развитая культура и искусство – песни, музыка, кюи, танцы, распространены струнные и духовые музыкальные инструменты. Кангюи верили в сверхъестественные силы, культ природы, предков, поклоненялись Солнцу, Луне, звездам.

Кангюи имели тесные связи с Древним Китаем, Римом, Кушаном. У них была развита торговля с соседними странами. Они стремились сохранить под своим контролем участок Шелкового пути от Ферганы до Приаралья. В 46-36 гг. до н.э. поддержали северных гуннов во главе с Чжи-Чжи, затем выступили против них, объединившись с усунями и китайцами.

Великое переселение народов. Гунны (хунну, сюнну)

Первое упоминание хунну в письменных источниках относится к 822 г. до н.э., когда они совершают грандиозный поход на Китай. Согласно китайской исторической традиции предком хуннов является Шуке Вэй.

В III в. до н.э. хуннские нападения усиливаются, что заставило китайских императоров построить Великую стену. Хунну в этот период представляли собой союз родственных родов, возглавляемых выборным вождем. В 209 г. до н.э. сын вождя Тумана Моде объявил себя сенгиром – «высочайшим», и начал активную деятельность по созданию хуннской державы. Модэ взошел на престол, убив брата и отца.

Вначале были разбиты восточные соседи дунху. Племя дунху потребовало от Модэ лучшего коня и его жену, что и получили. Но еще и участок земли, но Модэ сказал: «Нет – земля основание государства». Он разбил дунху.

В 174 г. до н.э. умирает Модэ, правителем становится его сын Ги Юй (Лаошань). Главной задачей для него стала защита западных границ. Он вытеснил юэчжи со своей территории. В 165 году до н.э. умирает Лаошань. Усуни пытаются отделиться от хунну.

Модэ и Лаошань использовали информацию китайских перебежчиков, которые научили хунну обложить народ налогами, завести книги. Новый титул вождя – шаньюй (рожденный небом и солнцем). Значительная часть налогов оказывалась у хунну, они стали жить богаче.

Часть северных хунну в I в. н.э. проникли на территорию Казахстана. Вскоре они оказались между Волгой, Доном и Аральским морем. Здесь на небольшом пространстве хунну, аланы и кангары в течение трех веков кочевали, вступая в политические отношения (как мирные, так и военные) с великими державами древности Ираном и Римской империей. К этому времени они потеряли свое этническое своеобразие и ассимилировались с местными кочевыми племенами. Образовался новый этнос, который мы в отличие от хунну будем называть гуннами. Так их называли и западные источники. В 375 г. гунны под предводительством Баламбера, кочевавшего тогда по степям нижнего Поволжья, переправились через Дон и разбили племенной союз остготов. Жившие к западу от остготов вестготы, спасаясь от гуннов, форсировали Дунай и поселились во Фракии, в пределах Восточно-Римской империи. Так началось «Великое переселение народов». Постепенно гунны проникали все дальше на запад, нередко вторгались в пределы Восточно-римской империи. В 305 г. они подводили к стенам Константинополя, в том же году совершали набег на Закавказье и Мессопотамию. От неорганизованных грабительских набегов гунны переходят к крупным завоеваниям. Особенно усиливается натиск гуннов на римские земли при царе Ругиле (первая треть V в.), которому удалось захватить богатые римские придунайские провинции. Отныне Паннония (территория современной Венгрии) становится центром гуннской державы. Восточно-Римский император обязался ежегодно платить Ругиле 350 фунтов золота, спешные войны с римлянами обогатили гуннскую знать, что позволило жить в роскоши, владеть большим количеством скота, рабов.

Аттила свои первые удары обрушил на Восточно-Римскую империю, которую заставил выплачивать в 448 г. ежегодную дань. Затем, объединив германские племена герулов, остготов и гепидов, начал войну против Западно-Римской империи, в союзе с которой выступили вестготы, аланы, бургунды, франки. Битва, произошедшая в 451 г. между двумя армиями, закончилась поражением Аттилы, но уже в следующем году его войска подошли к Риму и заставили императора бежать из столицы. После смерти Аттилы в 453 г. его держава распалась.

С массовым проникновением гуннов на территорию Казахстана и дальнейшим движением гуннских и кангарских племен на запад связано изменение антропологического типа коренного населения и распространение протокипчакского диалекта тюркского языка.

Относительно национальности гуннов существуют различные взгляды. Одни считают, что они монгольского происхождения; другие признают их финнами, предками мадьяр. Предание, считающее гуннов прямыми предшественниками мадьяр, вероятно, возникло впервые в XII веке, под влиянием немецких героических сказаний, особенно Нибелунгов.

Шаньюй был просто главным среди прочих и не имел никакой реальной власти, кроме личного авторитета. Главной формой престолонаследия было завещание, хотя часто власть передавалась сыну. Нередки были также факты узурпации власти и выборов шаньюя знатью. Шаньюй выполнял военные, дипломатические, культовые функции, являясь не только правителем, но и первосвященником хуннского народа.

Основным занятием племен хунну было скотоводство, как отмечает китайский историк Сыма Цянь (145-87 гг. до н. э.): «они переходят со скотом с места на место, смотря по достат­ку в траве и воде. Постоянного пребывания не знают. Живут в круглых юртах, из коих выход обращен к востоку.Питаются мясом, пьют кумыс, одежду делают из разношерстных тканей».

Таким образом, у хунну господствовало кочевое скотоводство, как основ­ной вид хозяйственной деятельности, но были также небольшие оча­ги оседлости и земледелия. Наряду со скотоводством и земледелием у гуннов были развиты домашние про­мыслы и ремесла. Особенно широко было развито ювелирное ис­кусство, гончарное дело, кузнечество. Находки разнообразных метал­лических изделий в курганах говорят о развитии металлургического ремесла. Часть населения постоянно занимается добычей железных и полиметаллических руд, разработкой золота и серебра.

В хуннском обществе уживались различные религиозные системы, это объяснялось тем, что миросозерцание хунну было четко разграничено, космическое божество было так огромно, что не замечало демонов, а демоны занимались своим делом, не касаясь мироздания.

Источник

http://gumilevica.kulichki.net/articles/Article26.htm#Article26text_24
Динлинская проблема
Пересмотр гипотезы Г.Е. Грумм-Гржимайло в свете новых исторических и археологических материалов
Лев Николаевич Гумилёв

«Приближаясь по языку к народам индокитайской группы, динлины по своим физическим признакам и психическим особенностям принадлежали к той же белокурой расе, которая некоторыми антропологами считается первобытной в Европе»

по характеру жизни динлинов напоминают алгонкинские племена Северной Америки, бедуины доисламской Аравии и черноволосые иберы античной Испании. Они также были воинственны, продавали шпагу, не терпели деспотизма и легко переселялись из страны в страну. Но ясно, что сходство тут только внешнее.

нюансы, отличавшие динлинов от арийцев, были, по-видимому, настолько значительны, что современникам и в голову не приходило считать Половцев народом, родственным европейцам. Надо полагать, что наряду со сходством азиатской и европейской белокурых рас существовали и различия, достаточно глубокие для того, чтобы эти расы не смешивать.

палеоантропология: Дебец считает долихоцефальный южносибирский тип, т.е. динлинов, протоевропеоидным, «близким к кроманьонскому»

«Все эти четыре народа имели голубые (зеленые) глаза и белокурые (рыжие) волосы. Все эти народы были более или менее смешаны с соседями. К динлинам относятся енисейские остяки-кеты»

БАДИ (бай-ди)
Они обнаруживаются, как ни странно, на Памире, в Ишкашиме и на склонах Гиндукуша, причем здесь они называются «бади», что местными персоязычными жителями осмысляется как «ветреные», от слова ветер. Нужно ли говорить, что это обычная попытка осмысления чужого слова. Столицей их был впоследствии город Бадиян, и к их числу принадлежали эфталиты; видимо, поэтому их называли «белые хунны» [*6]. Внешний вид бади вполне соответствует предполагаемому типу ди: светлые волосы, плотное сложение, голубые глаза. Бади и их южные соседи африди напоминают больше кельтов, чем своих соседей афганцев и таджиков.

Источник

Усуни

Племена усуней, которые наследовали земли саков тиграхауда, пришли в Семиречье из глубин Центральной Азии. Во II в. до н. э. усуньи подчинили сакские племена и основали владение во главе с предводителем, носившим титул “гуньмо” (кунь-баг — князь над князьями).

В китайских источниках оно называлось “Усунь-го (усуньское государство).

Основная территория усуней располагалась в Илийской долине. Западная граница с кангюем проходила по Чу и Таласу. На Востоке усуни имели общую границу с Хунну, а на юге их владение соприкасалось с Ферганой (Даванью).

Посол Китайского императора У-ди, князь Чжан Цянь, в 138 г., отправленный на Запад, пишет о том, что владение Усунь насчитывало по 630000 человек и могло выставить 188000 воинов.

Этническая принадлежность усуней еще до конца не выяснена. Одни исследователи считают, что усуни принадлежали к восточно- иранским племенам. Другие предполагают, что усуни были предками тюрок. Название “уйсун” носит одно из крупных казахских племен.

На территории Семиречья раскопаны десятки курганов усуней, исследованы их поселения. Могильники усуней распологались в предгорьях, в горных долинах, на берегах рек. Как правило, они представляют собой цепочки курганов, которые располагались по течении рек.

Китайские источники характеризуют усуней как кочевников. В то же время доказательством оседлости и занятия земледелием усуней являются поселения с их стационарными жилищами.

Питались усуни мясной и молочной пищей, из собранного зерна выпекали хлеб.

Одежда знатных была из шелка и тонких шерстяных тканей, рядовые люди одевались в одежду из грубошерстных тканей, кожи, овчин.

Усуни разрабатывали месторождения меди, свинца, олова, золота. Они умели плавить железо, из которого изготавливали ножи, мечи и кинжалы, наконечники стрел.

Частная собственность распространялась не только на скот, но и на землю. Источники свидетельствуют о развитой системе должностей у верхушки общества. Наряду со свободными общинниками в обществе усуней имелись рабы, которые, в основном, состояли из военнопленных.

Таким образом, письменные, источники и археологический материал свидетельствуют о том, что общество усуней достигло уровня государственности.

Источник

Государство усуней

Государственное устройство усуней.
В конце первого тысячелетия до нашей эры на территории Жетысу, Тянь-Шаня и Тарбагатая складывается государство, известное из китайских источников, как «Страна Усунь». Усуни обитали первоначально в районе реки Данхэ, но в III в. до н.э. под натиском племен юэчжи вынуждены были откочевать в Монголию, а после ряда поражений, нанесенных им хуннами, в Семиречье и Джунгарию. Здесь усуни, признав зависимость от хуннов, основали в 177 г. до н.э. собственное государство, объединившее потомков сакских племен Семиречья, Восточного Казахстана и Джунгарии. Уже в середине II в. до н.э. усуни фактически отделились от империи Хунну и начали сближаться с Китаем. В 53 г. до н.э. Усунь распалась на две части.

Во главе государства стоял правитель, носивший титул куньбек — «великий правитель», передававший престол по наследству. С 53 г. до н.э., когда государство разделилось, появились независимые друг от друга великий куньбек и малый куньбек. Кроме верховного правителя существовали еще восемь категорий чиновников. Помощник правителя носил титул дуглу и был фактически главой исполнительной власти. Ниже находились два великих полководца и три правителя уделов, именовавшиеся князьями. Помощники военачальников носили титул дарту. Кроме того, были чиновники, ведавшие делами ставки куньбека, сбором налогов, исполнением законов и т.п.

Политическая история усуней.
С начала образования усуньское государство находилось в зависимости от хунну, но сумело быстро освободиться и стать одним из сильнейших государств региона. Китайцы, ища союзников в борьбе с хунну, обращаются к усуням и выдают за усуньского куньбека свою царевну. Хунну, обеспокоенные этим, начинают в 80-м г. до н.э. набеги на восточные границы государства, но после длительной борьбы терпят поражение от объединенных сил усуней и Китая. После этого связи Жетысу с Поднебесной Империей еще более упрочились.

Китайские эмиссары стали открыто вмешиваться во внутренние дела Усуньского государства, что привело к усилению в стране прохуннской партии. В 60 г. до н.э. к власти пришел Найби, не пользующийся популярностью в народе и опирающийся на китайские гарнизоны. Против него было поднято восстание, возглавленное представителем царского рода Ожетом. Найби был убит, но пятнадцатитысячная армия китайцев заставила Ожета пойти на компромисс. В 53 г. до н.э. Усуньское государство было разделено на две части. 40 тыс. семейств и титул Малого куньбека получил Ожег, 60 тыс. семейств и титул Великого кунька получил Ян-гуйби, ставленник Китая. Ставка великого куньбека находилась на берегах Иссык-Куля, малого — в северной части страны, в Жетысу.

Дальнейшая история усуней полна междоусобных войн Великих и Малых куньбеков, причем первые опирались в этой борьбе на Китай, вторые — на кангаров и хунну. Однако после распада империи Хунну отношения северных усуней с ней испортились. В 49 году до н.э. Ожег потерпел поражение в нескольких пограничных сражениях. В 44 г. хунну напали на южных усуней и разграбили столицу — город Чигу. Эти события привели к сближению усуней с Китаем, в союзе с которым в 36 г. до н.э. был совершен поход против северных хунну.

В 30-х годах отношения между великим и малым куньбеками вновь обострились. После смерти Ожета трон занял его сын Жини, однако, великий куньбек Силыби (33-36 гг. до н.э.) изгнал его и посадил на его место своего ставленника. Силыбию удалось восстановить единство усуньского государства, но в 17 г. до н.э. брат малого куньбека Уйжинжан начал войну с ним. Силыби был убит, попытки вооруженного вмешательства китайцев не имели успеха. В 12 г. до н.э. Уйжинжан был убит, его младший брат с 80 тысячами усуней ушел к кангарам и начал войну против обоих куньбеков. Оба владения практически потеряли самостоятельность и управлялись фактически китайским наместником.

Во II в. н.э. усуньские владения окончательно обособились от Китая. В начале IV в. Жетысу попадает под власть сяньби, монголоязычного народа. С конца IV в. н.э. до середины VI в. н.э. гегемония в степях переходит к жужаням, центр империи которых был в Монголии.

Постоянные набеги жужаней заставили усуньские племена переселиться из равнинной части Жетысу, на Тянь-Шань. В 425 г. усуни направили в Китай посольство, а в 436 г. принимают ответное посольство империи Вэй. После этого усуни ежегодно отправляли в Китай послов с дарами. В начале V в. имя усуней окончательно сходит со страниц исторических хроник. Остается добавить, что этноним «усунь» сохранился и по сей день. Один из родов Старшего жуза казахов называется «уйсун».

Хозяйство усуней
Древние усуни Жетысу разводили различные виды животных. Источники отмечают, что у них было развито коневодство. Богатые усуни имели до 5 тыс. голов лошадей. Наряду со скотоводством развивалось земледелие. Растительная пища входила в постоянный рацион питания усуней. Они использовали как богарные, так и орошаемые поля. Огородно-бахчевые культуры выращивали на небольших участках площадью до 150 кв.м. снабженных оросительными системами.

Земледелие и оседлость древних усуней зафиксированы в письменных источниках. Так, китайский историк Банк Гу сообщает, «что придворная дама Фынь, приставленная к китайской принцессе, выданной замуж заусуньского правителя, раздала подарки усуньским оседлым владетелям», жившим в самой столице Чигу и ее окрестностях. Другой источник XIX в. Хэ Цю-Тао, ссылаясь на древние источники, пишет, что, хотя древние усуни и не «устраивают полей», но «сеют деревья».
Таким образом, археологический материал и письменные источники свидетельствуют о том, что оседлость и земледелие развивались у древних усуней еще в первых веках до н.э и более широко в III-V вв. н.э. Однако в усуньской экономике все же доминирующую роль играло скотоводство. К. Акишев утверждает, что у древних усуней на всех этапах развития хозяйство было скотоводческо-земледельческим.

Социальный строй усуней.
В усуньском обществе существовали имущественное и социальное расслоение, частная собственность на скот. Каждая семья отмечала свои стада отличительным знаком-тамгой. Существование частного землевладения находит подтверждение в письменных источниках.
О социальном неравенстве в усуньском обществе говорят и археологические источники. Многочисленные курганы усуньского времени на территории Жетысу по богатству захоронения неодинаковы. Среди них встречаются большие земляные курганы диаметром 50-80 метров и небольшие курганы-насыпи.

Источник

Усуни

Усуни (кит. 烏孫 Wu-sun, пиньинь: Wūsūn, транскрип. Wū-sūn, букв.: ‘потомки ворона’) или асиане, асии [5] — кочевое племя индоевропейского [5] [6] [2] [3] [7] [8] [9] [10] [11] (или, что менее вероятно, тюркского [12] [13] [14] ) происхождения. Предположительно, потомки ираноязычных [15] [16] [17] [18] [19] [20] саков-тиграхауда обитавших в древности на территории современных Синьцзяна, Киргизии и Семиречья. Говорили на восточноиранских или тохарских диалектах. Об усунях писал китайский историк Сыма Цянь и (предположительно) Геродот («скифское племя» исседонов [21] ).

Этноним асиане (собственно, это и было самоназванием этого народа, искажённое китайцами как Wu-sun, т.е. ‘потомки ворона’) можно сближать с другими этнонимами кочевых и оседлых индоевропейских племён (ясы, осы (овсы), языги, аспургиане).

Позднее были завоёваны и ассимилированы пришлыми тюрками.

Содержание

Антропологический облик

Этническая принадлежность

Сегодня подавляющее большинство научных авторитетов России и Европы и практически все археологи и лингвисты считают усуней индоевропейским (или даже индоиранским) народом, родственным тохарам. [7] [8] [9] [10] [38] [2] [3] [24]

История

Расселение

В I в. до н. э. их численность достигала 630 тыс. человек [46] или 120 000 юрт. Основная территория усуней располагалась в Илийской долине, а западная граница проходила по рекам, Чу и Талас, где усуни граничили с Кангюй. На востоке они имели общую границу с хунну, а на юге их владения граничили с Ферганой. Ставка верховного правителя находилась на берегу озера Иссык-Куль, в городке Чигу в 8 900 ли от столицы Хань Чанани.

В 170-х годах до н. э. вождь хунну Модэ разбил асиан и присоединил Восточный Туркестан к своему государству. Усуни был вынуждены признать власть Модэ кагана. По легенде, хунну убили правителя усуней, но Модэ вырастил и вернул править асианами его малолетнего сына Елсау. В письме 176 г. до н. э. Модэ извещал ханьского императора:

Вмешательство Хань (64 год — 51 год до н. э.)

: неверное или отсутствующее изображение

В 64 году до н. э. начались переговоры о свадьбе Юаньгуйми и китайской принцессы. При императорском дворе были разные мнения: одни (Сяо Ванчжи) считали союз с усунями ненадёжным по причине значительности расстояния. Но Император решил поддержать связь. 300 усуней приехали в Китай для организации свадьбы. Император выбрал младшую сестру Лю Цзею и поселил её во дворце повелев учить усуньский язык. Император лично присутствовал на пиру, где продемонстрировал хуннской знати серьёзность намерений Хань в отношении укрепления связей с усунями. До отправки невесты пришло извести о смерти правителя асиан (усуней) Вэнгуйми и избрании Ними (сын хуннки) под именем Куанван (狂王). Сяо Ванчжи предложил императору отменить свадьбу и прекратить отношения с усунями, как бесперспективные. При таких условиях император согласился.

После смерти обоих правителей, Цзею, в 51 году до н. э. попросила разрешить ей вернуться в Хань. Император разрешил и она вернулась с тремя выжившими своими детьми и внуками, ей было 70 лет. Ий дали дворец и содержание, через два года она умерла.

Междоусобная война и покорение Китаем (51 год до н. э. — 3 год н. э.)

: неверное или отсутствующее изображение

Китайцы поставили малолетнего правителя Синми, сына Юаньгуйми. Усуньским князьям дали китайские золотые печати. Синми был слабым владетелем асиан, но царствовал спокойно. Ему наследовал сын Цылими. Другим князьями асиан (усуней) был Фули, сын Уцзюту, он был убит своим братом Жиэром. Младшим правителем был назначен китайский ставленник Аньжи, сын Фули. Жиэр бежал в Кангюй, но был убит там подосланными старейшинами. Вскоре Аньжи также был убит. Китайцы возвели на престол его брата Мочжэньцзяня. На какое-то время в стране усуней воцарился мир. Мочжэньцзянь боялся Цылими и послал старейшину Ужилина заколоть его кинжалом. Старшим князем китайцы поставили внука Цылими — Ичжими. Мочжэньцзянь также вскоре был убит и его сменил племянник Аньжицзы. Фаньцю — старший сын Мочжэньцзяня был обезглавлен китайцами за преступление отца в 11 году до н. э.

К этому времени китайцы установили свою администрацию в стране усуней из примерно 15 чиновников во главе с сянь-далу.

Общественное устройство

Хозяйство

Культура

Список правителей

: неверное или отсутствующее изображение

Между 64 и 51 годом до н. э. по требованию китайцев усуни разделились в пропорции 60 к 40 между старшим и младшим «кунби». Номинальным правителем был старший «кунби» (князь).

Археологические памятники усуней

Казахи

Башкиры

Узбеки

: неверное или отсутствующее изображение

См. также

Напишите отзыв о статье «Усуни»

Литература

Отрывок, характеризующий Усуни

После обеда все домашние Ростовых с восторженной поспешностью принялись за дело укладки вещей и приготовлений к отъезду. Старый граф, вдруг принявшись за дело, всё после обеда не переставая ходил со двора в дом и обратно, бестолково крича на торопящихся людей и еще более торопя их. Петя распоряжался на дворе. Соня не знала, что делать под влиянием противоречивых приказаний графа, и совсем терялась. Люди, крича, споря и шумя, бегали по комнатам и двору. Наташа, с свойственной ей во всем страстностью, вдруг тоже принялась за дело. Сначала вмешательство ее в дело укладывания было встречено с недоверием. От нее всё ждали шутки и не хотели слушаться ее; но она с упорством и страстностью требовала себе покорности, сердилась, чуть не плакала, что ее не слушают, и, наконец, добилась того, что в нее поверили. Первый подвиг ее, стоивший ей огромных усилий и давший ей власть, была укладка ковров. У графа в доме были дорогие gobelins и персидские ковры. Когда Наташа взялась за дело, в зале стояли два ящика открытые: один почти доверху уложенный фарфором, другой с коврами. Фарфора было еще много наставлено на столах и еще всё несли из кладовой. Надо было начинать новый, третий ящик, и за ним пошли люди.
– Соня, постой, да мы всё так уложим, – сказала Наташа.
– Нельзя, барышня, уж пробовали, – сказал буфетчнк.
– Нет, постой, пожалуйста. – И Наташа начала доставать из ящика завернутые в бумаги блюда и тарелки.
– Блюда надо сюда, в ковры, – сказала она.
– Да еще и ковры то дай бог на три ящика разложить, – сказал буфетчик.
– Да постой, пожалуйста. – И Наташа быстро, ловко начала разбирать. – Это не надо, – говорила она про киевские тарелки, – это да, это в ковры, – говорила она про саксонские блюда.
– Да оставь, Наташа; ну полно, мы уложим, – с упреком говорила Соня.
– Эх, барышня! – говорил дворецкий. Но Наташа не сдалась, выкинула все вещи и быстро начала опять укладывать, решая, что плохие домашние ковры и лишнюю посуду не надо совсем брать. Когда всё было вынуто, начали опять укладывать. И действительно, выкинув почти все дешевое, то, что не стоило брать с собой, все ценное уложили в два ящика. Не закрывалась только крышка коверного ящика. Можно было вынуть немного вещей, но Наташа хотела настоять на своем. Она укладывала, перекладывала, нажимала, заставляла буфетчика и Петю, которого она увлекла за собой в дело укладыванья, нажимать крышку и сама делала отчаянные усилия.
– Да полно, Наташа, – говорила ей Соня. – Я вижу, ты права, да вынь один верхний.
– Не хочу, – кричала Наташа, одной рукой придерживая распустившиеся волосы по потному лицу, другой надавливая ковры. – Да жми же, Петька, жми! Васильич, нажимай! – кричала она. Ковры нажались, и крышка закрылась. Наташа, хлопая в ладоши, завизжала от радости, и слезы брызнули у ней из глаз. Но это продолжалось секунду. Тотчас же она принялась за другое дело, и уже ей вполне верили, и граф не сердился, когда ему говорили, что Наталья Ильинишна отменила его приказанье, и дворовые приходили к Наташе спрашивать: увязывать или нет подводу и довольно ли она наложена? Дело спорилось благодаря распоряжениям Наташи: оставлялись ненужные вещи и укладывались самым тесным образом самые дорогие.
Но как ни хлопотали все люди, к поздней ночи еще не все могло быть уложено. Графиня заснула, и граф, отложив отъезд до утра, пошел спать.
Соня, Наташа спали, не раздеваясь, в диванной. В эту ночь еще нового раненого провозили через Поварскую, и Мавра Кузминишна, стоявшая у ворот, заворотила его к Ростовым. Раненый этот, по соображениям Мавры Кузминишны, был очень значительный человек. Его везли в коляске, совершенно закрытой фартуком и с спущенным верхом. На козлах вместе с извозчиком сидел старик, почтенный камердинер. Сзади в повозке ехали доктор и два солдата.
– Пожалуйте к нам, пожалуйте. Господа уезжают, весь дом пустой, – сказала старушка, обращаясь к старому слуге.
– Да что, – отвечал камердинер, вздыхая, – и довезти не чаем! У нас и свой дом в Москве, да далеко, да и не живет никто.
– К нам милости просим, у наших господ всего много, пожалуйте, – говорила Мавра Кузминишна. – А что, очень нездоровы? – прибавила она.
Камердинер махнул рукой.
– Не чаем довезти! У доктора спросить надо. – И камердинер сошел с козел и подошел к повозке.
– Хорошо, – сказал доктор.
Камердинер подошел опять к коляске, заглянул в нее, покачал головой, велел кучеру заворачивать на двор и остановился подле Мавры Кузминишны.
– Господи Иисусе Христе! – проговорила она.
Мавра Кузминишна предлагала внести раненого в дом.
– Господа ничего не скажут… – говорила она. Но надо было избежать подъема на лестницу, и потому раненого внесли во флигель и положили в бывшей комнате m me Schoss. Раненый этот был князь Андрей Болконский.

Берг, зять Ростовых, был уже полковник с Владимиром и Анной на шее и занимал все то же покойное и приятное место помощника начальника штаба, помощника первого отделения начальника штаба второго корпуса.
Он 1 сентября приехал из армии в Москву.
Ему в Москве нечего было делать; но он заметил, что все из армии просились в Москву и что то там делали. Он счел тоже нужным отпроситься для домашних и семейных дел.
Берг, в своих аккуратных дрожечках на паре сытых саврасеньких, точно таких, какие были у одного князя, подъехал к дому своего тестя. Он внимательно посмотрел во двор на подводы и, входя на крыльцо, вынул чистый носовой платок и завязал узел.
Из передней Берг плывущим, нетерпеливым шагом вбежал в гостиную и обнял графа, поцеловал ручки у Наташи и Сони и поспешно спросил о здоровье мамаши.
– Какое теперь здоровье? Ну, рассказывай же, – сказал граф, – что войска? Отступают или будет еще сраженье?
– Один предвечный бог, папаша, – сказал Берг, – может решить судьбы отечества. Армия горит духом геройства, и теперь вожди, так сказать, собрались на совещание. Что будет, неизвестно. Но я вам скажу вообще, папаша, такого геройского духа, истинно древнего мужества российских войск, которое они – оно, – поправился он, – показали или выказали в этой битве 26 числа, нет никаких слов достойных, чтоб их описать… Я вам скажу, папаша (он ударил себя в грудь так же, как ударял себя один рассказывавший при нем генерал, хотя несколько поздно, потому что ударить себя в грудь надо было при слове «российское войско»), – я вам скажу откровенно, что мы, начальники, не только не должны были подгонять солдат или что нибудь такое, но мы насилу могли удерживать эти, эти… да, мужественные и древние подвиги, – сказал он скороговоркой. – Генерал Барклай до Толли жертвовал жизнью своей везде впереди войска, я вам скажу. Наш же корпус был поставлен на скате горы. Можете себе представить! – И тут Берг рассказал все, что он запомнил, из разных слышанных за это время рассказов. Наташа, не спуская взгляда, который смущал Берга, как будто отыскивая на его лице решения какого то вопроса, смотрела на него.
– Такое геройство вообще, каковое выказали российские воины, нельзя представить и достойно восхвалить! – сказал Берг, оглядываясь на Наташу и как бы желая ее задобрить, улыбаясь ей в ответ на ее упорный взгляд… – «Россия не в Москве, она в сердцах се сынов!» Так, папаша? – сказал Берг.
В это время из диванной, с усталым и недовольным видом, вышла графиня. Берг поспешно вскочил, поцеловал ручку графини, осведомился о ее здоровье и, выражая свое сочувствие покачиваньем головы, остановился подле нее.
– Да, мамаша, я вам истинно скажу, тяжелые и грустные времена для всякого русского. Но зачем же так беспокоиться? Вы еще успеете уехать…
– Я не понимаю, что делают люди, – сказала графиня, обращаясь к мужу, – мне сейчас сказали, что еще ничего не готово. Ведь надо же кому нибудь распорядиться. Вот и пожалеешь о Митеньке. Это конца не будет?
Граф хотел что то сказать, но, видимо, воздержался. Он встал с своего стула и пошел к двери.
Берг в это время, как бы для того, чтобы высморкаться, достал платок и, глядя на узелок, задумался, грустно и значительно покачивая головой.
– А у меня к вам, папаша, большая просьба, – сказал он.
– Гм. – сказал граф, останавливаясь.
– Еду я сейчас мимо Юсупова дома, – смеясь, сказал Берг. – Управляющий мне знакомый, выбежал и просит, не купите ли что нибудь. Я зашел, знаете, из любопытства, и там одна шифоньерочка и туалет. Вы знаете, как Верушка этого желала и как мы спорили об этом. (Берг невольно перешел в тон радости о своей благоустроенности, когда он начал говорить про шифоньерку и туалет.) И такая прелесть! выдвигается и с аглицким секретом, знаете? А Верочке давно хотелось. Так мне хочется ей сюрприз сделать. Я видел у вас так много этих мужиков на дворе. Дайте мне одного, пожалуйста, я ему хорошенько заплачу и…
Граф сморщился и заперхал.
– У графини просите, а я не распоряжаюсь.
– Ежели затруднительно, пожалуйста, не надо, – сказал Берг. – Мне для Верушки только очень бы хотелось.
– Ах, убирайтесь вы все к черту, к черту, к черту и к черту. – закричал старый граф. – Голова кругом идет. – И он вышел из комнаты.
Графиня заплакала.
– Да, да, маменька, очень тяжелые времена! – сказал Берг.
Наташа вышла вместе с отцом и, как будто с трудом соображая что то, сначала пошла за ним, а потом побежала вниз.
На крыльце стоял Петя, занимавшийся вооружением людей, которые ехали из Москвы. На дворе все так же стояли заложенные подводы. Две из них были развязаны, и на одну из них влезал офицер, поддерживаемый денщиком.
– Ты знаешь за что? – спросил Петя Наташу (Наташа поняла, что Петя разумел: за что поссорились отец с матерью). Она не отвечала.
– За то, что папенька хотел отдать все подводы под ранепых, – сказал Петя. – Мне Васильич сказал. По моему…
– По моему, – вдруг закричала почти Наташа, обращая свое озлобленное лицо к Пете, – по моему, это такая гадость, такая мерзость, такая… я не знаю! Разве мы немцы какие нибудь. – Горло ее задрожало от судорожных рыданий, и она, боясь ослабеть и выпустить даром заряд своей злобы, повернулась и стремительно бросилась по лестнице. Берг сидел подле графини и родственно почтительно утешал ее. Граф с трубкой в руках ходил по комнате, когда Наташа, с изуродованным злобой лицом, как буря ворвалась в комнату и быстрыми шагами подошла к матери.
– Это гадость! Это мерзость! – закричала она. – Это не может быть, чтобы вы приказали.
Берг и графиня недоумевающе и испуганно смотрели на нее. Граф остановился у окна, прислушиваясь.
– Маменька, это нельзя; посмотрите, что на дворе! – закричала она. – Они остаются.
– Что с тобой? Кто они? Что тебе надо?
– Раненые, вот кто! Это нельзя, маменька; это ни на что не похоже… Нет, маменька, голубушка, это не то, простите, пожалуйста, голубушка… Маменька, ну что нам то, что мы увезем, вы посмотрите только, что на дворе… Маменька. Это не может быть.
Граф стоял у окна и, не поворачивая лица, слушал слова Наташи. Вдруг он засопел носом и приблизил свое лицо к окну.
Графиня взглянула на дочь, увидала ее пристыженное за мать лицо, увидала ее волнение, поняла, отчего муж теперь не оглядывался на нее, и с растерянным видом оглянулась вокруг себя.
– Ах, да делайте, как хотите! Разве я мешаю кому нибудь! – сказала она, еще не вдруг сдаваясь.
– Маменька, голубушка, простите меня!
Но графиня оттолкнула дочь и подошла к графу.
– Mon cher, ты распорядись, как надо… Я ведь не знаю этого, – сказала она, виновато опуская глаза.
– Яйца… яйца курицу учат… – сквозь счастливые слезы проговорил граф и обнял жену, которая рада была скрыть на его груди свое пристыженное лицо.
– Папенька, маменька! Можно распорядиться? Можно. – спрашивала Наташа. – Мы все таки возьмем все самое нужное… – говорила Наташа.
Граф утвердительно кивнул ей головой, и Наташа тем быстрым бегом, которым она бегивала в горелки, побежала по зале в переднюю и по лестнице на двор.
Люди собрались около Наташи и до тех пор не могли поверить тому странному приказанию, которое она передавала, пока сам граф именем своей жены не подтвердил приказания о том, чтобы отдавать все подводы под раненых, а сундуки сносить в кладовые. Поняв приказание, люди с радостью и хлопотливостью принялись за новое дело. Прислуге теперь это не только не казалось странным, но, напротив, казалось, что это не могло быть иначе, точно так же, как за четверть часа перед этим никому не только не казалось странным, что оставляют раненых, а берут вещи, но казалось, что не могло быть иначе.
Все домашние, как бы выплачивая за то, что они раньше не взялись за это, принялись с хлопотливостью за новое дело размещения раненых. Раненые повыползли из своих комнат и с радостными бледными лицами окружили подводы. В соседних домах тоже разнесся слух, что есть подводы, и на двор к Ростовым стали приходить раненые из других домов. Многие из раненых просили не снимать вещей и только посадить их сверху. Но раз начавшееся дело свалки вещей уже не могло остановиться. Было все равно, оставлять все или половину. На дворе лежали неубранные сундуки с посудой, с бронзой, с картинами, зеркалами, которые так старательно укладывали в прошлую ночь, и всё искали и находили возможность сложить то и то и отдать еще и еще подводы.
– Четверых еще можно взять, – говорил управляющий, – я свою повозку отдаю, а то куда же их?
– Да отдайте мою гардеробную, – говорила графиня. – Дуняша со мной сядет в карету.
Отдали еще и гардеробную повозку и отправили ее за ранеными через два дома. Все домашние и прислуга были весело оживлены. Наташа находилась в восторженно счастливом оживлении, которого она давно не испытывала.
– Куда же его привязать? – говорили люди, прилаживая сундук к узкой запятке кареты, – надо хоть одну подводу оставить.
– Да с чем он? – спрашивала Наташа.
– С книгами графскими.
– Оставьте. Васильич уберет. Это не нужно.
В бричке все было полно людей; сомневались о том, куда сядет Петр Ильич.
– Он на козлы. Ведь ты на козлы, Петя? – кричала Наташа.
Соня не переставая хлопотала тоже; но цель хлопот ее была противоположна цели Наташи. Она убирала те вещи, которые должны были остаться; записывала их, по желанию графини, и старалась захватить с собой как можно больше.

Во втором часу заложенные и уложенные четыре экипажа Ростовых стояли у подъезда. Подводы с ранеными одна за другой съезжали со двора.
Коляска, в которой везли князя Андрея, проезжая мимо крыльца, обратила на себя внимание Сони, устраивавшей вместе с девушкой сиденья для графини в ее огромной высокой карете, стоявшей у подъезда.
– Это чья же коляска? – спросила Соня, высунувшись в окно кареты.
– А вы разве не знали, барышня? – отвечала горничная. – Князь раненый: он у нас ночевал и тоже с нами едут.
– Да кто это? Как фамилия?
– Самый наш жених бывший, князь Болконский! – вздыхая, отвечала горничная. – Говорят, при смерти.
Соня выскочила из кареты и побежала к графине. Графиня, уже одетая по дорожному, в шали и шляпе, усталая, ходила по гостиной, ожидая домашних, с тем чтобы посидеть с закрытыми дверями и помолиться перед отъездом. Наташи не было в комнате.
– Maman, – сказала Соня, – князь Андрей здесь, раненый, при смерти. Он едет с нами.
Графиня испуганно открыла глаза и, схватив за руку Соню, оглянулась.
– Наташа? – проговорила она.
И для Сони и для графини известие это имело в первую минуту только одно значение. Они знали свою Наташу, и ужас о том, что будет с нею при этом известии, заглушал для них всякое сочувствие к человеку, которого они обе любили.
– Наташа не знает еще; но он едет с нами, – сказала Соня.
– Ты говоришь, при смерти?
Соня кивнула головой.
Графиня обняла Соню и заплакала.
«Пути господни неисповедимы!» – думала она, чувствуя, что во всем, что делалось теперь, начинала выступать скрывавшаяся прежде от взгляда людей всемогущая рука.
– Ну, мама, все готово. О чем вы. – спросила с оживленным лицом Наташа, вбегая в комнату.
– Ни о чем, – сказала графиня. – Готово, так поедем. – И графиня нагнулась к своему ридикюлю, чтобы скрыть расстроенное лицо. Соня обняла Наташу и поцеловала ее.
Наташа вопросительно взглянула на нее.
– Что ты? Что такое случилось?
– Ничего… Нет…
– Очень дурное для меня. Что такое? – спрашивала чуткая Наташа.
Соня вздохнула и ничего не ответила. Граф, Петя, m me Schoss, Мавра Кузминишна, Васильич вошли в гостиную, и, затворив двери, все сели и молча, не глядя друг на друга, посидели несколько секунд.
Граф первый встал и, громко вздохнув, стал креститься на образ. Все сделали то же. Потом граф стал обнимать Мавру Кузминишну и Васильича, которые оставались в Москве, и, в то время как они ловили его руку и целовали его в плечо, слегка трепал их по спине, приговаривая что то неясное, ласково успокоительное. Графиня ушла в образную, и Соня нашла ее там на коленях перед разрозненно по стене остававшимися образами. (Самые дорогие по семейным преданиям образа везлись с собою.)
На крыльце и на дворе уезжавшие люди с кинжалами и саблями, которыми их вооружил Петя, с заправленными панталонами в сапоги и туго перепоясанные ремнями и кушаками, прощались с теми, которые оставались.
Как и всегда при отъездах, многое было забыто и не так уложено, и довольно долго два гайдука стояли с обеих сторон отворенной дверцы и ступенек кареты, готовясь подсадить графиню, в то время как бегали девушки с подушками, узелками из дому в кареты, и коляску, и бричку, и обратно.
– Век свой все перезабудут! – говорила графиня. – Ведь ты знаешь, что я не могу так сидеть. – И Дуняша, стиснув зубы и не отвечая, с выражением упрека на лице, бросилась в карету переделывать сиденье.
– Ах, народ этот! – говорил граф, покачивая головой.
Старый кучер Ефим, с которым одним только решалась ездить графиня, сидя высоко на своих козлах, даже не оглядывался на то, что делалось позади его. Он тридцатилетним опытом знал, что не скоро еще ему скажут «с богом!» и что когда скажут, то еще два раза остановят его и пошлют за забытыми вещами, и уже после этого еще раз остановят, и графиня сама высунется к нему в окно и попросит его Христом богом ехать осторожнее на спусках. Он знал это и потому терпеливее своих лошадей (в особенности левого рыжего – Сокола, который бил ногой и, пережевывая, перебирал удила) ожидал того, что будет. Наконец все уселись; ступеньки собрались и закинулись в карету, дверка захлопнулась, послали за шкатулкой, графиня высунулась и сказала, что должно. Тогда Ефим медленно снял шляпу с своей головы и стал креститься. Форейтор и все люди сделали то же.
– С богом! – сказал Ефим, надев шляпу. – Вытягивай! – Форейтор тронул. Правый дышловой влег в хомут, хрустнули высокие рессоры, и качнулся кузов. Лакей на ходу вскочил на козлы. Встряхнуло карету при выезде со двора на тряскую мостовую, так же встряхнуло другие экипажи, и поезд тронулся вверх по улице. В каретах, коляске и бричке все крестились на церковь, которая была напротив. Остававшиеся в Москве люди шли по обоим бокам экипажей, провожая их.
Наташа редко испытывала столь радостное чувство, как то, которое она испытывала теперь, сидя в карете подле графини и глядя на медленно подвигавшиеся мимо нее стены оставляемой, встревоженной Москвы. Она изредка высовывалась в окно кареты и глядела назад и вперед на длинный поезд раненых, предшествующий им. Почти впереди всех виднелся ей закрытый верх коляски князя Андрея. Она не знала, кто был в ней, и всякий раз, соображая область своего обоза, отыскивала глазами эту коляску. Она знала, что она была впереди всех.
В Кудрине, из Никитской, от Пресни, от Подновинского съехалось несколько таких же поездов, как был поезд Ростовых, и по Садовой уже в два ряда ехали экипажи и подводы.
Объезжая Сухареву башню, Наташа, любопытно и быстро осматривавшая народ, едущий и идущий, вдруг радостно и удивленно вскрикнула:
– Батюшки! Мама, Соня, посмотрите, это он!
– Кто? Кто?
– Смотрите, ей богу, Безухов! – говорила Наташа, высовываясь в окно кареты и глядя на высокого толстого человека в кучерском кафтане, очевидно, наряженного барина по походке и осанке, который рядом с желтым безбородым старичком в фризовой шинели подошел под арку Сухаревой башни.
– Ей богу, Безухов, в кафтане, с каким то старым мальчиком! Ей богу, – говорила Наташа, – смотрите, смотрите!

Источник