ад в моей голове обретает приметы рая
Ад в моей голове обретает приметы рая
Ад в моей голове обретает приметы рая — пол становится тёплым, и дети на нем играют, в меховые бока котов запускают пальцы, не устают смеяться. В доме пахнет травами, мёдом и пирогами — пироги едят горячими и руками, преломляют, как хлеб, волнуются: вкусно, вкусно? Чаепитие как искусство. Белый пёс глядит и просит себе кусочек, дочка морщит нос и тянет с ноги носочек, и любовь долготерпит, не ждёт никакой награды. Рай вокруг меня обретает приметы ада.
Словно счастье земное крошится в беззубой пасти, шамкает, вопрошая о прежней страсти, о разломе, одиночестве, непокое, о демоне, что не кормлен. Ну и где, говорит, твоя кровь, твоя спесь, твой голос, напоролась на то, за что так давно боролась, обросла хозяйством, осела, остепенилась, выцвела, словно снимок.
Правда в том, что пройдёт суббота и будет вторник.
Я большая выросла, крепко пустила корни.
Есть великая битва, я ее лучший воин.
Между адом и раем я берегу живое.
Мой смысл жизни хочет большой камаз, чтобы в него помещался большой кирпич, мой смысл жизни улыбчив и кареглаз, он любит конфеты, конструкторы и ключи, он любит стихи, которые я пишу, холодную воду и льва со значка Пежо. Я расскажу ему позже, когда решусь, чего мне стоил каждый его шажок, я расскажу ему позже, когда пойму, когда подействует в венах актовегин, что я могла быть другой вопреки всему, но только тогда он тоже бы был другим, я расскажу ему позже… пожалуй, нет, он есть — и не важно, в …
… показать весь текст …
Он ищет музыку во всем- в кофейных чашках, в медных крышках, и дерево, и камни слышит, и каждый звук в себе несёт. Играя на любом столе, руле, стекле, колене, книге, он состоит в великой лиге несущих истину земле. И, наблюдая этот свет, причастность, таинство и чудо, я знаю, кто он и откуда и почему не человек. И как, рождённый от людей, он неподвластен их законам, хозяин огненных драконов, летящих в вечной темноте. Я знаю боль его и страсть, созвучия, аккорды, песни, ступени древних нотных лестниц, сегодня, завтра и вчера. Он ищет музыку во мне, но кажется, не в этом дело. В его руках звучит не тело, а то, чему названий нет. И отдаваясь высоте — сверхзвуковой и безупречной — я становлюсь ему не речью, но музыкой небесных тел.
В четверг Ноэль решает умереть. Не запирает в сумерки дверей, молочнику не оставляет розу, коту, у миски ждущему с вопросом, велит искать добычу во дворе. Ноэль берет батистовый наряд — до пят сорочка, нитка янтаря, платок на плечи — слишком невесомый. Настало время не уйти из дома, настало то, о чем не говорят. Ноэль лежит — ладони на груди, и осязает вечность впереди, и отпускает все, что не успела. И боль смиренно покидает тело, и кто-то рядом шепчет: «Выходи». Ноэль лежит и слышит, как во дв…
… показать весь текст …
Когда вы все ушли, остался звук. Осенний мир в оконном горизонте, часы, ключи и неисправный зонтик, и сны, что происходят наяву. Остался звук, но выцвели слова, отныне нет знамений и пророчеств. Я постигаю тайны одиночеств, отринутости каждого из вас. Слова бледны, болезненны… Молчим. Строка теперь не терпит ударений.
Теряешь все — слова, людей и время.
И неисправный зонтик.
И в каждом сне, крадущемся из тени,
И в каждой сцене, сыгранной на бис,
Я слышу эхо наших преступлений,
Я вижу нас, стоящих на коленях
У края пропасти, а может быть, любви.
Бумага стерпит то, что звук не вынес,
И жизнь своё возьмёт, но не отдаст.
Стоят деревья — псы сторожевые —
И дом стоит, и тучи дождевые,
И наш залив, и горная гряда.
От каждой узнаваемой детали
Бросает в дрожь — так стоит ли смотреть?
… показать весь текст …
Мы друг без друга чувствовать перестали.
Это чертовски больно. И очень просто.
Придумано нами, написано нами —
все наши темы, тотемы, татами,
все наши битвы, безумства, бесчинства,
все, что когда-нибудь с нами случится,
все наши встречи, и речи, и ночи,
вся недосказанность всех многоточий,
вся неоправданность всех ожиданий,
наши секреты, сонеты, свиданья,
сладкие сказки и горькая правда,
… показать весь текст …
Август приходит, он ждет от тебя романов — сполна, на разрыв аорты, до нервной дрожи. Он в белой рубашке и пахнет таким Ungaro, который тебе не нравиться ну не может.
Август, конечно, будет твоим приморским, твоим мохито, твоей бесконечной party, он будет кроить купальники на полоски, горячим асфальтом твои босоножки гладить.
Август, конечно, будет. Конечно, будет. Он каждый год случается в это время. Он утром опять тебя поцелуем будит, люби его, но не пытайся ему поверить.
Август — кристаллик льда в ледяном торосе, он научился теплеть, притворяться нежным. Только за ним неизбежно приходит осень.
Это проверенно, девочка.
Разрифмуй ее, пожалуйста, отшепчи, мы друг другу давно конвойные, палачи, следопыты лайков, свидетели лунных фаз, переменные токи смыслов, случайных фраз. Отпиши ее побуквенно, отведи, вместо стука колёс верни метроном в груди, дай забыть мне названия станций, сезоны, сны. Я герой твоих текстов, и нет мне иной вины. Мы устали сбываться — не буквы, а белый шум, я смотрю сквозь слова и большего не прошу: дай ей счастья с другими, душе посули покой, лишь бы мне не видеть больше ее — такой. Разрифмуй нас, разбей на прозу и разбросай, если были слова моими, то я сказал, пусть чужие идут подстрочником, ждут главу.
Напиши мне иную сказку, где я — живу.
эта осень будет совсем другой, золотой от нежности и нагой, сумасшедшей, жаркой, берущей в плен: на скале, на темном земном столе. эта осень будет: впиваться в сок, не носить ни меток, ни поясов, отдаваться солнцу, лежать в песках, ничего иного и не искать. эта осень будет: в другом краю пережившим лето дают приют, учат петь, дышать, отпускать в поток все, что было не с теми и не о том. эта осень покажет резцами гор, сколько силы в смерти ее врагов, сколько жизни в тех, кто пришёл наверх говорить с ветрами, встречать рассвет. август мертворожденный, твоих недель хватит, чтобы сгинули в пустоте города, изменники, этажи, те, кому до осени не дожить.
у меня есть голос и лунный гонг, эта осень будет совсем другой, мои гордые звери, тропа, покой.
я так долго не знала себя — такой.
Даже если Бог достал тебя из глубин,
Если он тебя из тысячи выбирал,
Ты не знаешь смерти, если ты не любил.
И не знаешь жизни, если не умирал.
В Москве февраль, и нищенки в снегу, песок и пепел, сонная Тверская. Как долго я тебя не отпускаю, как слишком быстро отпустить могу. В Москве февраль, гидрометцентр врет, мы не готовы к утренней метели, мы не хотели так, не так хотели, но нам не совладать с календарем. Мы будем врозь, канатам вопреки, мы будем врозь — чем дальше, тем сильнее та воля, от которой цепенеют, едва рука касается руки. В Москве февраль, vivat ему, vivat. Идти без направления и цели, нести свои разорванные цепи тому, кто сможет их перековать.
Когда мое море стынет где-то в чужих руках,
когда мои песни кому-то поются всуе,
я делаю вид, что не знаю об этом и не понимаю,
как рушится равновесие наших судеб.
Я делаю вид, что все происходит само собой,
появляется кто-то, кого мы не называем,
и когда этот кто-то тебе причиняет боль,
я начинаю быть воздухом между вами.
Я умею не ревновать, я делю на три,
на четыре делю — мне привычен процесс деленья.
Но лучше всего я умею не говорить
о том, что не имеет определений.
Я умею не помнить моря, ушедшего в никуда,
умею не видеть поезд, не слышать его колеса.
… показать весь текст …
Что делает память с нами — хранит и мстит за то, что не может вовремя отпустить, за каждый крючок, забытый внутри историй. Что делаем с памятью мы? Из ее сетей мы острым ножом всегда достаём не тех, о ком говорили, когда выходили в море.
У рыбной деревни привычно шумел народ, торговля шла, улов высыпали в лёд, искали своё, бросали на стол монеты.
И я не узнал себя и людей вокруг, но стали весомы и рыба, и ловкость рук, и крепкая лодка, и всякий достойный друг, и легкое сердце, и нового дня приметы.
Мне нужно от тебя живое слово. Не олово случайного улова, не ржавые непрочные доспехи успеха, создающего помехи. Не видимость, не яркость, не созвучность с фальшивым, безъязыким, непевучим, не робость онемения изгоя. Мне нужно от тебя совсем другое.
Летящее, звенящее, иное, небесное, но все-таки земное, глубокое, но ясное до сути. Я дал тебе миры — так нарисуй их. Найди им имя в тысячах наречий, переведи меня на человечий, не подпусти к полету птицелова.
Мне нужно от тебя ЖИВОЕ слово.
Позвонить, голос сделать строже,
чтоб не слышалась эта боль…
«Выздоравливай, мой хороший.
Выздоравливай. Я с тобой.
Мои руки горят — и лечат,
ночь таинственна и нежна…»
Но молчание — безупречней.
И поэтому — тишина.
И поэтому в мониторе
провисеть до утра он лайн,
за страницы ее историй
продавая свои дела,
не обмолвиться — лишним взглядом,
сообщением ни о чем,
… показать весь текст …