делез по каким критериям узнают структурализм

Делез по каким критериям узнают структурализм

По каким критериям узнают структурализм? 1

Спрашивали недавно; «Что такое экзистенциализм?». Теперь: «Что такое структурализм?». Эти вопросы имеют живой интерес, но при условии их актуальности, отнесенности к работам, которые находятся еще на пути к созданию. Мы в 1967 году. Стало быть, нельзя сослаться на незавершенный характер произведений, чтобы уйти от ответа: именно такой он и дает вопросу смысл. Однако с тех пор вопрос «что такое структурализм?» претерпел некоторые изменения. В первую очередь, кто структуралист? Есть привычки и в наиболее актуальном. Привычка указывает, отбирает, справедливо или нет, образцы: лингвиста, как Р. Якобсона; социолога, как К. Леви-Стросса; психоаналитика, как Ж. Лакана; философа, обновляющего эпистемологию, как М. Фуко; марксистского философа, занимающегося проблемой интерпретации марксизма, как Л. Альтюссера; литературного критика, как Р. Барта; писателей, как тех, кто объединился в группу «Тель Кель». Одни не отказываются от слова «структурализм» и используют понятия «структура», «структурный». Другие предпочитают соссюровский термин «система». Очень разные мыслители и разные поколения; некоторые оказали на своих современников реальное влияние. Но самым важным является крайнее разнообразие тех областей, в которых они осуществляют свои исследования. Каждый находит проблемы. Методы, решения, которые имеют аналогичные черты, как бы происходящие из вольного воздуха и духа этого времени, но которые также соразмерны открытиям и единичным творениям в каждой из этих областей. В этом смысле слова с «измом» вполне обоснованы.

Правильно считают лингвистику источником структурализма: не только Соссюра, но также Московскую школу и Пражский кружок. И если структурализм распространяется затем на другие области, то на этот раз речь идет не об аналогии: это происходит не для того, чтобы внедрить методы, «эквивалентные» имевшим ранее успех в анализе языка. В действительности существуют только языковые структуры, будь то эзотерический язык или даже невербальный. Структура бессознательного есть лишь в той мере, в какой бессознательное говорит и является языком. Структура тела—лишь в той мере, в какой тела полагаются говорящими, с языком, являющимся языком симптомов. Даже вещи имеют структуру, поскольку они содержат в себе тихий дискурс, который представляет собой язык знаков. Тогда вопрос «что такое структурализм?» изменяется еще раз: скорее следует спрашивать, по чему узнают тех, кого называют структуралистами? И что узнают сами структуралисты? Ибо верно, что видимым образом людей узнают только в невидимых и неощущаемых вещах, которые они узнают по- своему. Что они делают, структуралисты, чтобы узнать язык в некоторой вещи — язык, присущий одной области? Что они находят в этой области? Мы предлагаем, таким образом, извлечь некоторые формальные, самые простые критерии узнавания и будем всякий раз приводить примеры из работ вышеназванных авторов, независимо от различия их проектов и сочинений.

Для нас является привычным, почти что безусловным, некоторое различие, или корреляция, между реальным и воображаемым. Вся наша мысль поддерживает диалектическую игру между этими двумя понятиями. Даже когда классическая философия говорит об уме или чистом рассудке, речь идет также о способности, определяемой своей пригодностью схватывать реальное в его основании, реальное «по истине», каково оно есть, в противоположность, но также в связи с силой воображения. Назовем совсем разные творческие движения: романтизм, символизм, сюрреализм. Они взывают то к трансцендентному пределу, где реальное и воображаемое проникают друг в друга и соединяются: то к остроте их границы как лезвию различия. В любом случае останавливаются на оппозиции и дополнительности воображаемого и реального: по крайней мере, такова традиционная интерпретация романтизма, символизма и т.д. Даже фрейдизм интерпретируется в перспективе двух принципов: принципа реальности с его силой разочарования и принципа удовольствия с его возможностью галлюцинаторного удовлетворения. С уверенностью можно сказать, что методы, которые использовали, например, Юнг и Башляр, целиком вписываются в реальное и воображаемое, в рамки их сложных отношений: трансцендентного единства и предваряющей напряженности, слияния и острия.

Первый же критерий структурализма — это открытие и признание третьего порядка, третьего царства: царства символического. Именно отказ от смешения символического с воображаемым и реальным является первым измерением структурализма. Здесь также все началось с лингвистики: по ту сторону слова в реальности его звуковых частей и поту сторону связанных со словами образов и понятий, структуралистский лингвист открывает элемент совсем иной природы — структурный объект. Возможно, в этом-то символическом элементе романисты группы «Тель Кель» и хотели обосноваться, чтобы обновить как звуковые реальности, так и соответствующие повествования. По ту сторону истории людей и истории идей Мишель Фуко находит более глубокое, подземное основание, которое является предметом дисциплины, названной им археологией мысли. За реальными людьми и их реальными отношениями, за идеологиями и воображаемыми отношениями Луи Альтюссер открывает более глубокую сферу — объект науки и философии.

Источник

Делез по каким критериям узнают структурализм

Art Traffic. Культура. Искусство запись закреплена

Жиль Делез. «Марсель Пруст и знаки»

Работа известного французского философа является по сути серьёзной философской аналитикой знака и текста как таковых. Сборник включает также две статьи «По каким критериям узнают структурализм» и «Мистерия Ариадны по Ницше».

«Жиль Делёз это тот самый Жиль Делёз – философ-постструктуралист, — который ввел в философию понятия шизоанализа и тело без органов. Да-да! Тело без органов, то самое «виртуальное»’ измерение каждого из нас, не плоть, не кровь, не скелет, не изменения возрастные, а наши индивидуальные черты, движения и навыки, которые мы приобретаем в течении жизни, меняя себя, в теле без органов скрыты огромные возможности человека к изменению себя, Делёз назвал их «становлениями». Ну не ново, согласитесь, название и часть концепции позаимствованы у Арто, но даже в философии Делёз умудрялся креативить и развиваться, идти дальше. Его взгляды на кино и литературу, вообще на искусство оригинальны и не стандартны, очень живы и любопытны.
Определяя свою позицию историка философии, Ж. Делез писал: Я воображал себе, что за спиною автора делаю ему ребенка, который должен бы быть его ребенком, но в то же время чудовищем. Очень важно, чтобы ребенок был его, поскольку необходимо, чтобы автор в самом деле говорил то, что я его заставлял говорить

Вот об этом часто забывают очень многие литературоведы, в чьих работах так и пробивается на первый план не писатель, а сам литературовед, его жирное я, так и лезет, так и лезет, а автор уходит куда-то на второй план. Так вот у Делеза не так, Делез, разбирая некую книгу, некоего автора является участником сотворчества: автор – Делез – читатель, — являясь мостиком, соединяющим автора и читателя. Здесь можно возразить: Как? Ведь читатель без посредников может понять и проникнуться автором!

Да. Безусловно это так. Чтение — это творчество читателя. Но нам не дано заглянуть во все двери, приоткрываемые для нас автором, по ряду причин – углы обзора могут быть разными. Так вот, хороший литературовед или философ может помочь обнаружить скрытые от читателя двери и не столько объяснить что там за этой дверью, а просто обнаружить ее для читателя, чтобы он туда заглянул. Вот Делез это умеет прекрасно.

Казалось бы, рефлексия Прустовского цикла «В поисках утраченного времени» слишком индивидуальна для восприятия, слишком сама в себе, слишком интимна, чтобы разделять ее с другими, читая этот цикл, нужно включать чувствования, чтобы уловить вот это состояние, когда «мадлен», когда простое печенье является толчком к воспоминаниям, к некоей работе чувств и памяти. Это невозможно объяснить, это нужно самому прочитать, самому ощутить и самому найти свои воспоминания от аромата свежескошенной травы или аромата кофе. Делез и не предлагает расшифровывать эти чувствования, оставляя их читателю, он предлагает расшифровывать знаки, которые сопровождали на пути разочарований и откровений, который привел в итоге к обучению. То есть к познанию мира, самого себя и окружающих. Расшифровывать знаки трех миров:

Светский знак возникает в качестве заместителя действия или мысли. Он занимает место действия или мысли. Это — знак, который не отсылает к чему-либо иному, трансцендентному значению или идеальному содержанию, но узурпирует мнимую ценность своего смысла. Поэтому светскость, оцениваемая с точки зрения действий, оказывается обманчивой и жестокой; а сточки зрения мысли — глупой. Светские люди не думают и не действуют, но производят знак.

Влюбиться — означает индивидуализировать кого-либо посредством знаков, которые тот несет или излучает, то стать чувствительным к ним, обучиться этим знакам (такова медленная индивидуализация Альбертины в группе девушек). Возможно, дружба и питается наблюдением или беседой, но любовь рождается и питается безмолвной интерпретацией. Любимое существо является знаком, «душой»; оно выражает некий возможный мир, незнакомый нам. Любимый содержит в себе, утаивает, держит взаперти мир, который необходимо расшифровать, т. е. интерпретировать. Речь идет даже о множестве миров; плюрализм любви состоит не только во множестве любимых существ, но и во множестве душ или миров в каждом из них, Любить — это пытаться объяснить и развернуть те неведанные миры, что свернуты в любимом существе. Поэтому мы легко влюбляемся в женщин не из нашего «мира», они могут даже не принадлежать нашему типу.

3.Мира впечатлений и чувствований:

Случается, что некое чувственно воспринятое свойство одаривает нас несказанной радостью и, одновременно, передает нам что-то вроде безусловного требования. Мы «разворачиваем» это свойство, это чувственное впечатление, подобно маленькой японской бумажке, которая, впитывая влагу, открывалась бы, освобождая заключенную в ней форму. Примеры такого рода — самые известные в «Поисках», они устремлены к концу (финальное обнаружение «обретенного времени» заявляет о себе умножением знаков). Но какими бы ни были эти примеры, печенье «Мадлен», колокольни, деревья, мостовые, салфетка, звук брякающей ложки или водопровода, мы присутствуем при том же самом разворачивании. Сначала — несказанная радость, такая непосредственность впечатления, что отличает эти знаки от предыдущих. С другой стороны, нечто вроде прочувствованной обязанности, необходимость некоторой работы мысли — искать смысл знака.

Источник

Делез по каким критериям узнают структурализм

По каким критериям узнают структурализм? 1

Спрашивали недавно; «Что такое экзистенциализм?». Теперь: «Что такое структурализм?». Эти вопросы имеют живой интерес, но при условии их актуальности, отнесен­ности к работам, которые находятся еще на пути к созда­нию. Мы в 1967 году. Стало быть, нельзя сослаться на незавершенный характер произведений, чтобы уйти от от­вета: именно такой он и дает вопросу смысл. Однако с тех пор вопрос «что такое структурализм?» претерпел неко­торые изменения. В первую очередь, кто структуралист? Есть привычки и в наиболее актуальном. Привычка ука­зывает, отбирает, справедливо или нет, образцы: лингви­ста, как Р. Якобсона; социолога, как К. Леви-Стросса; пси­хоаналитика, как Ж. Лакана; философа, обновляющего эпистемологию, как М. Фуко; марксистского философа, занимающегося проблемой интерпретации марксизма, как Л. Альтюссера; литературного критика, как Р. Барта; писателей, как тех, кто объединился в группу «Тель Кель». Одни не отказываются от слова «структурализм» и исполь­зуют понятия «структура», «структурный». Другие предпо­читают соссюровский термин «система». Очень разные мыслители и разные поколения; некоторые оказали на своих современников реальное влияние. Но самым важ-

ным является крайнее разнообразие тех областей, в ко­торых они осуществляют свои исследования. Каждый на­ходит проблемы. Методы, решения, которые имеют ана­логичные черты, как бы происходящие из вольного воз­духа и духа этого времени, но которые также соразмерны открытиям и единичным творениям в каждой из этих обла­стей. В этом смысле слова с «измом» вполне обоснованы.

Правильно считают лингвистику источником струк­турализма: не только Соссюра, но также Московскую шко­лу и Пражский кружок. И если структурализм распрост­раняется затем на другие области, то на этот раз речь идет не об аналогии: это происходит не для того, чтобы внедрить методы, «эквивалентные» имевшим ранее успех в анали­зе языка. В действительности существуют только языко­вые структуры, будь то эзотерический язык или даже не­вербальный. Структура бессознательного есть лишь в той мере, в какой бессознательное говорит и является язы­ком. Структура тела – лишь в той мере, в какой тела пола­гаются говорящими, с языком, являющимся языком сим­птомов. Даже вещи имеют структуру, поскольку они со­держат в себе тихий дискурс, который представляет со­бой язык знаков. Тогда вопрос «что такое структурализм?» изменяется еще раз: скорее следует спрашивать, по чему узнают тех, кого называют структуралистами? И что уз­нают сами структуралисты? Ибо верно, что видимым об­разом людей узнают только в невидимых и неощущаемых вещах, которые они узнают по-своему. Что они делают, структуралисты, чтобы узнать язык в некоторой вещи – язык, присущий одной области? Что они находят в этой области? Мы предлагаем, таким образом, извлечь неко­торые формальные, самые простые критерии узнавания и будем всякий раз приводить примеры из работ выше­названных авторов, независимо от различия их проектов и сочинений.

Для нас является привычным, почти что безусловным, некоторое различие, или корреляция, между реальным и воображаемым. Вся наша мысль поддерживает диалек­тическую игру между этими двумя понятиями. Даже когда классическая философия говорит об уме или чистом рас­судке, речь идет также о способности, определяемой сво­ей пригодностью схватывать реальное в его основании, реальное «по истине», каково оно есть, в противополож­ность, но также в связи с силой воображения. Назовем со­всем разные творческие движения: романтизм, симво­лизм, сюрреализм. Они взывают то к трансцендентному пределу, где реальное и воображаемое проникают друг в друга и соединяются: то к остроте их границы как лезвию различия. В любом случае останавливаются на оппози­ции и дополнительности воображаемого и реального: по крайней мере, такова традиционная интерпретация ро­мантизма, символизма и т.д. Даже фрейдизм интерпре­тируется в перспективе двух принципов: принципа реаль­ности с его силой разочарования и принципа удовольствия с его возможностью галлюцинаторного удовлетворения. С уверенностью можно сказать, что методы, которые ис­пользовали, например, Юнг и Башляр, целиком вписыва­ются в реальное и воображаемое, в рамки их сложных от­ношений: трансцендентного единства и предваряющей напряженности, слияния и острия.

Первый же критерий структурализма – это открытие и признание третьего порядка, третьего царства: царства символического. Именно отказ от смешения символичес­кого с воображаемым и реальным является первым из­мерением структурализма. Здесь также все началось с лингвистики: по ту сторону слова в реальности его звуко­вых частей и поту сторону связанных со словами образов и понятий, структуралистский лингвист открывает элемент совсем иной природы – структурный объект. Возможно, в этом-то символическом элементе романисты группы «Тель Кель» и хотели обосноваться, чтобы обновить как звуковые реальности, так и соответствующие повество­вания. По ту сторону истории людей и истории идей Ми­шель Фуко находит более глубокое, подземное основание, которое является предметом дисциплины, названной им археологией мысли. За реальными людьми и их реаль­ными отношениями, за идеологиями и воображаемыми отношениями Луи Альтюссер открывает более глубокую сферу – объект науки и философии.

Мы увидим, почему это так. Первый же критерий со­стоит в следующем: в полагании символического поряд-

3 Несомненно, Лакан идет дальше других в оригинальном анализе различения воображаемого и символического. Но это различение в разнообразных формах присутствует у всех структуралистов.

Структурализм агрессивен когда он разоблачает по­всеместное непризнание этой символической категории, по ту сторону воображаемого и реального. Он интерпретативен когда обновляет, исходя из этой категории, нашу интерпретацию произведений и претендует открыть исходный пункт, где производится язык, создаются эти произ­ведения, откуда ведут свое начало идеи и действия. Ро­мантизм, символизм, но также фрейдизм, марксизм, та­ким образом, становятся предметом глубоких новых трак­товок. Более того, структуралистской интерпретации под­лежат мифические, поэтические, философские и даже практические произведения. Но эта новая интерпретация годится лишь в той мере, в какой она вдохновляет на со­здание новых современных произведений – как если бы символическое было общим источником и интерпретации, и живого творчества,

5 Althusser L. Lire le Capitale. Т.Н. Р. 157.

6 Фуко М. Слова и вещи. М.,1977. С. 41 0 и след.

лим от новой трансцендентальной философии, где места берут верх над тем, что их заполняет. Отец, мать, т.д. суть прежде всего места в структуре; и если мы смертны, то вставая в вереницу и приходя в это место, отмеченное в структуре в соответствии с данным топологическим по­рядком соседства [даже в том случае, когда мы опережа­ем свой черед).

8 Levi-Strauss C. Esprit. Novembre 1963.

3. третий критерий: дифференциальное и единичное

Так в чем же состоят эти символические элементы, или позиционные единицы? Вернемся к лингвистичес­кой модели. То, что отлично и от звуковых частей слова, и от связанных с ним образов и понятий, называется фонемой. Фонема – наименьшая лингвистическая еди­ница, способная различать два слова с разными зна­чениями, например, глас и глаз. Ясно, что фонема воп­лощается в буквах, слогах и звуках, но она не сводится к ним. Более того, буквы, слоги и звуки предоставляют ей независимость, хотя в самой себе она неотделима от фонетического отношения, которое соединяет ее с дру­гими фонемами: с/з Фонемы не существуют вне отно­шений, в которые они вступают и через которые взаимоопределяются.

Единичности соответствуют символическим элемен­там и их отношениям, но они им не подобны. Сказали бы, скорее, что они «символизируют» с ними. Они происходят из них, потому что любая детерминация дифференциаль­ных отношений влечет за собой распределение единич-

3 Леви-Стросс К. Структурная антропология. М.,1985. С. 189 и след.

Рассмотрим интерпретацию марксизма Альтюссером и его группой: прежде всего производственные отноше­ния определяются в качестве дифференциальных, уста­навливающихся не между реальными людьми, или конк­ретными индивидами, но между объектами и агентами, имеющими символическую ценность [предмет производ­ства, орудие производства, рабочая сила, непосредствен­ный работник, непосредственный неработник, взятые в от­ношениях собственности и присвоения 12 ). Тогда каждый способ производства характеризуется единичностями, со­ответствующими характеру отношений. Очевидно, что конкретные люди займут места и осуществят элементы структуры, если будут исполнять ту роль, которая предназ­начена им структурным местом [например, роль «капита­листа»), и будут поддержкой структурных отношений: так

10 Там же. С. 279 и след.

11 Leclaire S. Compter avec la psychanalyse // Cahiers pour l’anaeyse N 8.

что «истинные субъекты не оккупанты, занявшие места, и не эти функционеры. но определение и распределение этих мест и этих функций». Истинный субъект – это сама структура: дифференциальное и единичное, дифференци­альные отношения и единичные точки, взаимная детер­минация и детерминация полная.

структуру области в качестве ансамбля виртуального со­существования и подструктуры, которые соответствуют различным актуализациям в данной области. О структуре как виртуальности мы должны сказать, что она еще не различена [ indifferenciee ], хотя совсем и полностью диффе­ренцирована [ differentiee ]. О структурах, которые вопло­щаются в той или иной актуальной форме [настоящей или прошлой), мы должны сказать, что они различаются [ se differencient ] и что для них актуализироваться означает именно различаться. Структура неотделима от этого двой­ного аспекта, комплекса, который можно обозначить име­нем дифференцирование / различение [ differentiation / differenciation = different / ciation ), где ( t / c ) 15 образует универсально определенное фонематическое отношение.

Любое различение [differenciation], любая актуализа­ция происходят двумя путями: виды и части. Дифферен­циальные отношения воплощаются в качественно различ­ных видах, тогда как соответствующие единичности – в протяженных частях и фигурах, которые характеризуют каждый вид. Так, виды языков – и части каждого в сосед­стве единичностей лингвистической структуры; специфи­чески определенные способы общественного производ­ства – и организованные части, соответствующие каж­дому из этих способов, и т.д. Отметим, что процесс актуа­лизации содержит всегда внутреннюю временность, ко­торая изменяется в связи с тем, что актуализируется. Не только каждый тип общественного производства облада­ет внутренней глобальной временностью, но и его орга­низованные части имеют частные ритмы. Позиция струк­турализма относительно времени является, таким обра-

15 Непереводимая игра слов: если для перевода француз­ского слова differenciation (различение] введем неологизм дифференсиация, то данное фонематическое отношение бу­дет выглядеть так: дифференц/сиация, или ц/с. Прим.перевод.

17 Cf. Les Temps modernes. Juillet. 1965.

Дело в том, что бессознательное продолжает быть проблемой. Не потому, что его существование сомнитель­но. Но оно само ставит проблемы и вопросы, которые ре­шаются в той мере, в какой соответствующая структура реализуется, причем решаются всегда в соответствии со способом этой реализации. Ибо проблема всегда имеет то решение, которое она заслуживает согласно способу постановки и символическому полю, которым располага­ют для того, чтобы ее поставить. Альтюссер может пред­ставлять экономическую структуру общества в качестве поля проблем, которые она ставит, которые ей определе­но поставить и которые она решает сообразно линиям различения, по которым актуализируется структура. Учи­тывая абсурд, низости и жестокости, которые эти «реше­ния» содержат на основании данной структуры. Серж Леклер, следуя Лакану, также может различать психозы и не­врозы, затем сами неврозы не столько по типам конф­ликтов, сколько по способам вопросов, которые всегда на­ходят тот ответ, который заслуживают в зависимости от

20 Леви-Стросс К. Структурная антропология. М., 1988, С. 181

5. пятый критерий: серийное

биологическая; и т.д. Вопросы о том, является ли первая серия базовой и в каком смысле, является ли она означа­ющей, а другие – означаемыми, – сложные вопросы, при­роду которых мы пока еще не можем уточнить. Должны только констатировать, что любая структура серийна, мультисерийна и не функционирует без этого условия.

Бессознательное, согласно Лакану, является не ин­дивидуальным, не коллективным, а интерсубъективным. Это значит, что оно предполагает развитие в сериях: не только означающее и означаемое, но как минимум две серии организуются весьма переменчивым способом в соответствии с рассматриваемой областью. В одном из самых известных текстов Лакан комментирует «Украден­ное письмо» Эдгара По, показывая, как «структура» осу­ществляет постановку двух серий, места в которых заня­ты меняющимися субъектами: король, который не видит

22 Леви-Стросс К. Тотемизм сегодня // Леви-Стросс К. Первобытное мышление. М.,1994. С. 90.

Ясно, что организация конститутивных серий струк­туры предполагает действительную постановку и требует в каждом случае оценок и точных интерпретаций. Не су­ществует общего правила; здесь мы затрагиваем пункт, где структурализм содержит в себе то действительное творчество, то инициативу или открытие, которые случа­ются не без риска. Структура определяется не только вы­бором базовых символических элементов и дифференци­альных отношений, в которые они входят; тем более не только распределением единичных точек, которые им со­ответствуют; но еще созданием по меньшей мере второй серии, которая поддерживает сложные отношения с первой. И если структура определяет проблемное поле, поле проблем, то это следует понимать в том смысле, что при­рода проблемы обнаруживает собственную объективность в этой серийной конституции, которая иногда приближает структурализм к музыке. Филипп Соллер пишет сочинен­ный в ритме выражений «Проблема» и «Нехватка» роман Драма, который содержит развитие взятых наугад серий [«цепь морских воспоминаний проникает в его правую

23 Lacan J. Ecrits. P. 15.

24 Lacan J. Le Mythe individuel du nevrose.

руку. левая нога наоборот как бы находится во власти минеральных групп»]. Или же попытка Жан-Пьера Фея в Аналогичных, касающаяся серийного сосуществования способов рассказов.

25 Леви-Стросс К. Тотемизм сегодня. С. 91.

пятствуют оживляемым сериям смешивать или раздваи­вать воображаемым образом свои термины. Но что же такое эти относительные перемещений, если они распо­лагают места в структуре?

Кажется, что структура заключает в себе совершен­но парадоксальный объект, или элемент. Рассмотрим, как Лакан комментирует случай с письмом в истории Эдгара По, или же случай с долгом в Человеке с крысами. Оче­видно, что этот объект является в высшей степени сим­волическим. Но мы говорим «в высшей степени» потому, что он не принадлежит никакой серии в частности: пись­мо, однако, представлено в двух сериях Эдгара По; долг представлен в двух сериях Человека с крысами. Такой объект всегда представлен в соответствующих сериях, он пробегает по ним и движется в них, не прекращает цирку­лировать и внутри них, и от одной к другой с исключитель­ной ловкостью. Можно было бы сказать, что он является своей собственной метафорой, своей собственной мето­нимией. В каждом случае серии состоят из символичес­ких терминов и дифференциальных отношений; но он, ка­жется, имеет другую природу. Действительно, разнообра­зие терминов и вариация дифференциальных отношений определяются всякий раз по отношению к нему. Две се­рии структуры всегда являются расходящимися [в силу законов различения). Но этот единичный объект представ­ляет собой точку схождения серий, расходящихся в каче­стве таковых. Он является «в высшей степени» символи­ческим, но именно потому, что имманентен двум сериям сразу. Как же назвать его, если не Объектом = х, загадочным объектом или великим Двигателем? Однако мы мо­жем усомниться: особенная роль письма или долга, кото­рую Лакан приглашает нас открыть в двух случаях, не яв­ляется ли уловкой, строго применимой только к этим слу­чаям, или же она означает действительно общий метод, пригодный для всех подлежащих структурированию обла­стей, как если бы структура не определялась без объекта = х, который не прекращает бегать по ее сериям? Как если бы, к примеру, литературное произведение или произве­дение искусства, равно как и социальное творчество, бо­лезненные действия и в целом творения жизни скрывали этот весьма особенный объект, который управляет их структурой. И как если бы речь шла всегда о том, чтобы обнаружить, кто есть Н, или открыть х, скрытый в произ­ведении. Так обстоит дело с песенками: припев имеет от­ношение к объекту =х, а куплеты образуют расходящиеся серии, по которым от циркулирует. Вот почему песни дей­ствительно представляют элементарную структуру.

отождествления, но наоборот, в высшей степени симво­лический термин, который пробегает по всем сериям – по­зорной серии Фальстафа и великой королевской – и по­зволяет переход от одной к другой внутри той же самой структуры. Мы видели, в чем состоит первое различие между воображаемым и символическим: способствующая различению роль символического противоположна спо­собствующей уподоблению, отражающей, раздваиваю­щей и удваивающей роли воображаемого. Но вторая гра­ница между ними лучше видна в следующем: воображе­ние, имеющее характер двойственного числа, противопо­ложно Третьему, который существенным образом явля­ется посредником в символической системе, распределяет серии, перемещает их относительно друг друга, застав­ляя сообщаться, мешая одной перегнуться воображаемым образом в сторону другой.

28 Фуко М. Слова и вещи. М., 1994. Гл.1.

29 Miller J.A. La suture. Cahier pour I ‘ analyse. № 1.

31 Cf. Foucault M. Raymond Fioussel.

В чем же состоит этот объект = х? Является и должен ли он оставаться вечным загадочным объектом, вечным двигателем? Это был бы способ напомнить об объектив­ной устойчивости, которую проблематичная категория имеет внутри структуры. И наконец, хорошо, что вопрос «по чему узнают структурализм?» ведет к положению о некотором предмете, который нельзя узнать и отожде­ствить. Рассмотрим психоаналитический ответ Лакана: объект»‘ х определяется как фаллос. Но этот фаллос – не реальный орган, не серия ассоциированных образов, это символический фаллос. Однако именно о сексуальности здесь идет речь, а не о чем-то другом, в противополож­ность постоянно возобновляющимся набожным тенден­циям в психоанализе, состоящим в том, чтобы отречься или минимизировать сексуальные отсылки. Но фаллос по­является не как сексуальное данное, не как эмпиричес­кая определенность одного из полов, но как символичес­кий орган, который обосновывает полностью всю сексу­альность в качестве системы, или структуры: по отноше­нию к которому распределяются места, занимаемые пе­ременным образом мужчинами и женщинами, а также се­рии образов и реальностей. При обозначении объекта = х как фаллоса речь не идет об отождествлении этого объек­та, о сообщении ему тождества, которое несовместимо с его природой, ибо, наоборот, символический фаллос – это то, что манкирует свое собственное тождество, всегда на­ходится там, где его нет, так как его нет там, где ищут, все­гда перемещается относительно себя, со стороны мате­ри. В этом смысле он то же, что письмо и долг, платок или корона, Снарк и «мана». Отец, мать, т.д. являются симво­лическими элементами, взятыми в дифференциальных отношениях, но фаллос – совсем другое, это объект = х, который определяет относительное место элементов и пе­ременную значимость отношений, делая из полностью всей сексуальности структуру. Именно в зависимости от перемещений объекта = х изменяются отношения в каче­стве отношений между конститутивными «частными им­пульсами» сексуальности.

Отсюда вытекает более общее следствие, касающе­еся различных «порядков». Несомненно, не следует в структуралистской перспективе воскрешать следующую проблему: существует ли структура, которая определяет в последней инстанции все прочие? Например, что первич­но, стоимость или фаллос, экономический фетиш или фе­тиш сексуальный? По многим основаниям эти вопросы не имеют смысла. Все структуры являются базисами [ infra ­ structures ]. Порядки лингвистических, семейных, эконо-

И в каждой структуре объект =х должен учесть: 1) спо­соб, которым он подчиняет себе в своем порядке другие структурные порядки, так как последние вмешиваются тогда лишь в качестве измерений актуализации: 2) спо­соб, которым он сам подчинен другим порядкам в их по­рядке [и вмешивается лишь в их собственную актуализа­цию): 3) способ, которым все объекты = х и все структур­ные порядки сообщаются друг с другом, так как каждый порядок определяет направление пространства, где он является абсолютно первым: 4) условия, при которых в данный момент истории или в данном случае данное из­мерение, соответствующее данному порядку структуры, не развертывается для самого себя и остается послушным актуализации другого порядка (лакановское понятие «про-сроченности» здесь имело бы решающее значение).

Если же пустое место не занято термином, оно тем не менее сопровождается – не будучи ни оккупированным,

34 Фуко М. Слова и вещи. С.438.

Исходя из этого могут определиться две важные ак­циденции структуры. Или пустая клетка и двигатель более не сопровождаются кочующим субъектом, который под­черкивает их пробег; и пустота клетки становится лаку­ной, действительной нехваткой. Или наоборот, клетка за­полнена, оккупирована тем, кто ее сопровождает, и ее под-

Отсюда в структурализме встает ансамбль сложных проблем, касающихся структурных «мутаций» (Фуко) или «форм перехода» от одной структуры к другой (Альтюс­сер). Всегда в зависимости от пустой клетки дифферен­циальные отношения приобретают новые значимости или вариации, а также единичности, пригодные для новых кон­ститутивных распределений другой структуры. Вдобавок нужно, чтобы противоречия были «разрешены», то есть чтобы пустое место было освобождено от символических событий, которые его скрывают или заполняют, чтобы оно было отдано субъекту, который должен его сопровождать на новых дорогах, не занимая и не опустошая его. Поэто­му существует структуралистский герой: ни Бог, ни чело­век, ни личный, ни универсальный, он – без тождества, сделанный из неперсональных индивидуальностей и до-индивидуальных единичностей. Он обеспечивает расщеп­ление структуры, затронутой избытком или недостатком, он противопоставляет свое собственное идеальное собы-

Эти последние критерии – от субъекта к праксису – являются самыми неясными, это критерии будущего. В шести предшествующих характеристиках мы хотели толь­ко собрать в систему то общее, что есть у весьма незави­симых друг от друга авторов, обращаясь при этом к со­вершенно разным областям. И также собрать теорию, ко­торую предлагают сами авторы относительно этого обще­го. На различных уровнях структуры реальное и вообра­жаемое, реальные существа и идеологии, смысл и проти­воречие являются «эффектами», которые следует понять в результате «процесса», собственно структурного разли­чаемого производства: странный статический генезис для

физических «эффектов» [оптических, звуковых и т.д.). Книги против структурализма [или против нового романа) не имеют ровно никакого значения; они не могут поме­шать продуктивности структурализма, которая есть про­дуктивность нашего времени. Никакая книга против чего бы то ни было ничего не значит: имеют значение только книги «за» что-то новое, книги, которые могут его создать.

Источник