крапивин с чего начать

Крапивин с чего начать

Предыдущая тема :: Следующая тема
Автор	Сообщение
Веда Блоггер года 2013

На сайте с 30.11.05
Сообщения: 5162
В дневниках: 6994

Соответственно возникли вопросы к знатокам творчества:

На сайте с 12.09.08
Сообщения: 1644
В дневниках: 4815
Откуда: Новосибирск, Кировский р-н

Не пройти мимо: «Оранжевый портрет в крапинку»

Если за то время, пока я его не читала (со времён «Голубятни на жёлтой поляне»), он написал что-то кроме фэнтезийных циклов, буду признательна за информацию.

На сайте с 31.01.03
Сообщения: 5448
В дневниках: 13110
Откуда: Академгородок (Демакова)
Карта № 077770

Я практически ничего не читала после «Синего города на Садовой» (1991). Поэтому советую, исходя из того, что сама читала в детстве.

Список продолжу, только подумаю еще.

Благодарностей: (3)abarat
Профессор

На сайте с 23.05.09
Сообщения: 1364
В дневниках: 4510
Откуда: Барнаул, Молодёжная

На сайте с 30.11.05
Сообщения: 5162
В дневниках: 6994

abarat
посмотрю, спасибо.
А Юра читал уже Крапивина, ему нравится?

У меня дуэт Пастернак-Жвалевский в общем-то идеологического противоречия не вызывает, мне скорее не очень нравится традиция чересчур вольного обращения с историческим материалом, я как-то сразу начинаю таким книгам не верить.

На сайте с 23.05.09
Сообщения: 1364
В дневниках: 4510
Откуда: Барнаул, Молодёжная

Я вообще подумала, что надо у него сначала читать реалистичные ранние вещи. Уже упомянутого «Оруженосца Кашку», ещё мне вспомнилась «Колыбельная для брата». «Журавлёнка», кстати ИДМ будет издавать в серии «Библиогид рекомендует».

А чем дальше, тем неоднозначнее.

Юра ещё не читал. У меня дома есть на бумаге только «Голубятня на жёлтой поляне» (перечитывала несколько лет назад, в детстве нравилась безумно и сейчас отторжения не вызвала). Надо бы и правда кое-чего купить. Хорошо было бы, если бы ИДМ издал ещё и «Летящие сказки».

Что касается Жвалевского и Пастернак, мне тут недавно в беседе о новой их книге сказали буквально следующее:

Откровенно говоря, я вообще к истории не могу относиться как к объективной научной дисциплине. Учитывая даже не столько трактовки историков, отстаивавших разные точки зрения, а сколько то, что тысячелетиями шел отбор на уровне первоисточников.

и что я сильно придираюсь

На сайте с 30.11.05
Сообщения: 5162
В дневниках: 6994

На сайте с 31.01.03
Сообщения: 5448
В дневниках: 13110
Откуда: Академгородок (Демакова)
Карта № 077770

Источник

Книги Владислава Крапивина: почему не стоит прятать их от детей

Приблизительное время чтения: 6 мин.

Споры о творчестве Владислава Крапивина ведутся еще с советских лет. Причем спорят не о художественном уровне — в нем мало кто сомневается. Претензии высказывают содержательные. Кому-то не нравятся педагогические взгляды известного детского писателя (мол, поощряет подростковый максимализм и учит детей спорить со взрослыми), кому-то — его политическая позиция (простить не могут самого разного: того, что в советские годы был членом КПСС, того, что в 90-е годы был противником войны в Чечне, того, что в 2014 году назвал Севастополь русским городом). Но есть еще одна тема, по которой вокруг крапивинских книг ведутся споры. Это — религия. И здесь тоже Крапивину достается с разных сторон. Атеисты гвоздят его за мистику и симпатии к христианству, а иные православные публицисты обвиняют в пропаганде оккультизма. Такие обвинения могут смущать воцерковленных людей, которые начинают сомневаться: а стоит ли разрешать детям читать эти «подозрительные» книги?

Приходилось в этих спорах принимать участие и мне, в середине 90-х годов я даже написал пространную (и, как сейчас вижу, переполненную неофитским пафосом) статью. А сейчас, накануне 80-летнего юбилея Владислава Петровича, решил снова высказаться на эту тему — но обратиться не к знатокам крапивинского творчества, а к тем, кто краем уха что-то о нем слышал. Для чего? Чтобы предостеречь от поспешных оценок.

Сразу скажу: в творчестве Крапивина присутствует мощная религиозная подоплека — подчас вопреки и общепринятому прочтению этих книг, и, возможно, авторскому замыслу.

Как тут не вспомнить знаменитую фразу Сергея Довлатова:

«Всякая литературная материя делится на три сферы:

Но тут надо сразу пояснить несколько моментов.

Наличие в творчестве писателя религиозной подоплеки вовсе не означает, что перед нами религиозная проповедь. Для Крапивина (судя по его многочисленным интервью) первично именно общечеловеческое содержание его книг, а потребности проповедовать религиозные постулаты у него явно нет.

Поэтому нельзя ни воспринимать его книги как беллетризированные учебники богословия, ни как рассадник ересей (а такой взгляд, к сожалению, мне приходилось встречать у некоторых православных публицистов).

Если говорить уже не конкретно о книгах Крапивина, а вообще о художественной литературе, то если уж кому-то хочется рассматривать ее с религиозной точки зрения, делать это надо методологически правильно. А именно: оценивать не те или иные фрагменты, а произведение в целом. Оценивать его, так сказать, вектор — ведет ли оно читателя к Богу, или в противоположную сторону. Если какие-то фразы, образы, сюжеты представляются нам сомнительными с вероучительных позиций, то не стоит сразу же отвергать книгу. Нужно прочитать ее целиком, обдумать и тогда уже только вычислять ее вектор. Понимая, что никакого четкого алгоритма для такого вычисления не существует. Принципиально. Это литература, а не химия. Тут только чутьем, а чутье может и обманывать.

Если говорить о том, как в духовном отношении воздействуют книги Крапивина на читателя, надо учитывать его реальную целевую аудиторию. Крапивин традиционно считается детским писателем, но, насколько мне известно, практика последних лет такова, что в основном его читает молодежь условно студенческого возраста. Также его охотно читают люди средних лет, полюбившие крапивинские книги еще в отрочестве. А вот современные дети читают его крайне редко, потому что вообще практически перестали читать художественную литературу (почему так — отдельная тема, вынесем ее за скобки). В религиозном же отношении аудитория Крапивина — в большинстве своем люди религиозно неопределившиеся. Глубоко верующих, воцерковленных христиан среди них немного, пламенных атеистов — тоже считанные проценты. Поэтому воцерковленным людям не стоит бояться, будто дети из книг Крапивина почерпнут что-то неправославное. Дети будут черпать это «что-то» из другого: из интернета, компьютерных игр, сериалов и фэнтези. А лучше бы из Крапивина.

И самое главное: художественная литература это художественная литература, у нее свои законы, ее нельзя воспринимать, как публицистические очерки или богословские трактаты. Она использует в качестве приемов образы, метафоры, которые глупо было бы рассматривать самостоятельно, в отрыве от всего произведения. Скажем, если взять у Крапивина образы Дороги, или Безлюдных Пространств, или Великого Кристалла и начать их разбирать по косточкам — да, можно найти аналогии с чем-то оккультным, гностическим. Но поступать так — означает абсолютно не понимать, что такое художественная литература.

Теперь по сути: в чем, собственно, заключается религиозная подоплека в книгах Крапивина? Мой тезис: она заключается не в образах священников, не в разговорах героев на религиозные темы, не в характере фантастического допущения (если речь идет о крапивинской фантастике: у него и реалистических вещей ничуть не меньше).

А заключается религиозная составляющая в том, как показан внутренний мир героев (преимущественно героев-детей), как они относятся друг к другу, к себе самим, к миру в целом.

Кстати, это основная особенность прозы Крапивина: ее смысловым центром оказывается внутренний мир человека, его восприятие жизни — а вовсе не те или иные внешние декорации, которые могут быть и достоверно выписаны, и аляповато сделаны. Но какими бы декорации ни были — они всегда играют вспомогательную роль. Достоверность там не в непротиворечивости придуманных миров, а в поступках и, главное, мыслях и чувствах героев.

Бессмысленно также пенять автору на незнание каких-то реалий (в том числе и церковных). Бессмысленно ломиться в открытую дверь, доказывая, например, как непохожи выведенные в его книгах православные священники на реальных батюшек (причем безотносительно к тому, нравятся ли они нам или нет).

Но вот в том, что касается изображения человеческой души, отражения в ней правды Божией и искажения ее грехом, Крапивин — в высшей степени реалист.

Оттого и настолько силен эффект сопереживания, возникающий при чтении его книг. Душа читателя — и юного, и взрослого! — узнаёт что-то очень близкое ей, и потому текст уже не отпускает, потому и держит в таком напряжении, потому отношение к героям как к реальным людям.

И вот в этом пространстве человеческой души Крапивин рисует то, что имеет непосредственное отношение к религии, и прежде всего к христианской. А именно — такую любовь, о которой писал апостол Павел в 1-м послании к Коринфянам (вся 13-я глава), грех, покаяние и прощение, молитву, сострадание, самопожертвование, служение Истине. не говоря уже об ощущении растворенной в мире красоты, а если точнее — об ощущении Премудрости Божией, присутствующей в тварном мире.

Еще один важный момент — многие люди, в том числе даже воцерковленные христиане, не понимают разницы между смирением и униженностью, между послушанием и тупой покорностью, между человеческим достоинством и гордыней. Так вот, в своих книгах, на примере взаимоотношений героев, Крапивин эти различия показывает мастерски, причем в совершенно точном христианском понимании! Уже поэтому его книги не следует прятать от воцерковленных детей. И это не только мое мнение — об этом мне приходилось слышать и от православных священников.

И точно так же в этом пространстве души Крапивин — не знаю уж, в какой степени сознательно — показывает существование и действие темных, инфернальных сил. Которые могут проявляться внешне (как Манекены в романе «Голубятня на желтой поляне»), а могут обходиться и без внешних форм, воздействуя на душу грешника (как в романе «Кораблики, или помоги мне в пути»).

Да, конечно, все эти утверждения надо доказывать — и в той старой статье я это делал подробно, может, даже слишком подробно — с примерами, цитатами. Думаю, нет смысла сейчас это повторять. В конце концов, это интересно лишь тем, кто любит творчество Крапивина и хорошо его знает.

А весь смысл моей колонки — если уж обсуждать религиозные мотивы в книгах Крапивина, давайте это делать грамотно, без пафоса, без восторгов и обвинений. Давайте не искать черную кошку там, где ее нет. И давайте видеть белую кошку там, где она есть.

Источник

Салют Командору: чему учат книги Владислава Крапивина

Страшно обидно, хотя, возможно, и символично, что один из самых ярких отечественных детских писателей ушел от нас в День знаний. Ушел педагог, наставник и самый настоящий Командор — символ и рулевой для мальчишек и девчонок огромной страны. «Известия» свидетельствуют: для большинства из тех, кто читал в детстве его книги, герои Владислава Крапивина стали надежными друзьями и соратниками на всю жизнь.

Крапивинское ноу-хау

Умение сочинять необычные истории открылось у Владислава Крапивина еще в школе, а учеба в Уральском университете на факультете журналистики и вся последующая журналистская работа филигранно отточили его авторский почерк — яркий, образный, прямой, дотошный в деталях и построении сюжета, подводящий к выводам, который каждый делает сам. Никаких скидок на юный возраст читателя Крапивин не делал.

Среди своих любимых писателей он неизменно называл Константина Паустовского, а нюансы детской прозы познавал в литературной секции под руководством Льва Кассиля. В 1962 году вышла его первая книга «Рейс «Ориона», потом было членство в Союзе писателей СССР, в редколлегии журналов — «Уральского следопыта», где он начинал свой путь, и всесоюзного любимца «Пионера». Строгого учета написанному Крапивин не вел. Многие из его произведений экранизировались, но шедеврами детского кино не стали. Может, потому, что за увлекательными поворотами сюжета режиссеры не смогли сохранить главного — доверительного, ритмичного и насыщенного языка. Настоящего крапивинского ноу-хау.

Точно можно утверждать, что у каждого из почитателей творчества Владислава Петровича свой Крапивин. Штука в том, что реальные ситуации, в которые попадают Сережа Каховский с ребятами из отряда «Эспада» («Мальчик со шпагой») и Юра «Журка» Журавлев («Журавленок и молнии»), разительно отличаются от тех, что случаются в «Голубятне на желтой поляне» или «В глубине Великого Кристалла». Но все они единое целое. Как и удивительный «Фрегат «Звенящий» — об устройстве парусников и тонкостях корабельного дела, названный романом-справочником.

Владислав Крапивин беседует с юными актерами Свердловского театра юного зрителя, 1966 год

Самым выдающимся, по-настоящему поколенческим романом Крапивина стал «Мальчик со шпагой», первый в трилогии «Паруса «Эспады». Главный герой Сережа Каховский — бескомпромиссный борец с несправедливостью, даже в самых трудных ситуациях не допускающий выбора между честью и бесчестьем. Он живет в мире взрослых, но если этот мир вдруг идет на него войной и попирает им же придуманные высокие принципы, Сережа неизменно готов дать отпор.

Лев Пирогов, издатель детского журнала «Лучик»

Я рос с его книгами. Кусок жизни отвалился. Больно. Кажется, всё уходит. Всё лучшее, светлое, честное, доброе — в прошлом. Но знаете что? Недавно мы разговаривали по телефону, и я спросил: «Владислав Петрович, а дети сильно изменились за пятьдесят лет?» И он сказал: «Да совсем не изменились они!» Этот простой ответ тогда придал мне сил и помогает сейчас. Ничего не уходит, если держать, не отпускать. Он всю жизнь работал, всю жизнь отдавал нам, потом нашим детям. И мы тоже должны: когда трудно — работа спасает. И пока мы работаем, он жив.

Впрочем, на его маршрутах встречается куда больше людей настоящих, порядочных, искренних и честных — журналист Алексей Иванов, вожатый Олег Московкин, всадники со станции Роса, с которых всё и начинается. Именно они формируют характер Сережи, и потому перечисление их так важно. Описанный в «Мальчике со шпагой» потрясающий мушкетерско-пионерский отряд «Эспада» стал предметом белой зависти сотен тысяч мальчишек и девчонок СССР и прообразом детского отряда «Каравелла», который возглавлял сам Владислав Крапивин.

Вперед, «Каравелла»

Много ли найдется в мире детских писателей, ставших для своих читателей не только создателями занимательных произведений, но и командирами — мудрыми и грамотными? Кроме Аркадия Гайдара, пожалуй, навскидку никого и не назвать. Путь Крапивина и его «Каравеллы», в которой удивительным образом прививали целый спектр умений и качеств — от навыков морского дела до человеческой порядочности, — явление уникальное. Сколько ребят за многие десятилетия прошло через этот отряд, подскажут только вахтенные журналы, а они толстенные и их много.

Владислав Крапивин со своими читателями, пионерами отряда «Каравелла», Свердловск, 1974 год

Удивительное дело, но, живя в социалистических реалиях, Крапивин умудрялся уверенно вести свои книжки-корабли мимо глупых идеологических догм. Он как никто находил нужные сюжеты и слова, благодаря которым мальчишкам и девчонкам открывались подлинно глубокое и ценное — понятия достоинства, чести, взаимовыручки, плеча друга, романтики костров, походов и правильных песен.

К «Мальчику со шпагой» Крапивин вернется спустя годы, продолжив цикл книгами «Бронзовый мальчик» и «Рыжее знамя упрямства». Сменились герои и времена, но не идеалы. В 2014-м Крапивину вручали президентскую премию в области литературы и искусства за произведения для детей и юношества. И так совпало, что как раз в это время его любимый Севастополь снова стал по-настоящему русским городом. Конечно, нашлись и те, кто немедленно упрекнул Крапивина в искренней радости, на что он ответил: «Ребята, что я могу сказать? Это моя вторая родина. Я не влезаю в политику, но я счастлив, что Севастополь снова стал частью нашей страны. Когда узнал о том, что он снова наш, я налил стопочку коньяка, включил запись песни «Легендарный Севастополь», позвонил своим севастопольским друзьям-парусникам и сказал: «Ребята, это все-таки случилось. Мы дожили!»

Юрий Поляков, писатель и драматург

Владислав Крапивин — один из самых ярких представителей замечательного явления советской литературы. Его книги любимы, читаемы, издаваемы. Это особый дар, ведь навязать ребенку какую-либо историю или сказку невозможно, если они не сочинены по вербальным законам его восприятия мира. А крапивинские книги — «Мальчик со шпагой», «Мушкетер и фея», «Тень каравеллы», «Алые перья стрел» — из таких.

Думаю, ему было очень тяжело наблюдать крушение и исчезновение феномена детской литературы, которой активно занималось советское государство. Но, слава Богу, он дожил до дня, когда на нее вновь обратили внимание российские власти и была учреждена премия «За достижения в искусстве для детей и юношества». Он стал ее первым лауреатом. Владислав Крапивин успел сделать очень много для детской литературы. Он останется классиком советских и постсоветских лет еще и потому, что много времени уделял подготовке своей смены — искал талантливых пишущих ребят, более полувека вел свою студию, давшую им творческую путевку в жизнь.

Если говорить о его предшественниках и современниках, то это Аркадий Гайдар, Лев Кассиль, Виктор Драгунский, Анатолий Алексин, Владимир Железников, Евгений Велтистов — передовой отряд, без всякого боя завоевавший умы, сердца и, главное, души нескольких поколений. Придет ли кто-то им на смену?

Владислав Крапивин на закладке традиционной монеты в остов кораблика для Севастополя, 2014 год

Источник

5 романов Владислава Крапивина об отношениях взрослых и детей

Приблизительное время чтения: 7 мин.

Известный советский и российский детский писатель Владислав Крапивин скончался во вторник 1 сентября на 82-м году жизни.

Традиционно его творчество ассоциируется с парусами, шпагами, мальчишеской дружбой. Но, кроме того, в его книгах тревожно и настойчиво звучит тема взаимоотношений детей и взрослых — на всех социальных уровнях. Дети и родители, ученики и учителя, члены ребячьего коллектива (фехтовального или парусного клуба, самодеятельного театра и пр.) — и их взрослый руководитель… И отношения эти, как и жизни, непросты и драматичны.

Заметим, что книги, о которых пойдет речь ниже, написаны в советское время и многие бытовые реалии могут быть непонятны современному ребенку. Поэтому родителям стоило бы читать их вместе с детьми и объяснять такие места. Эти пояснения могут быть полезными не только для расширения кругозора ребенка, но и для поддержания формата доверительного общения с ним.

«Мальчик со шпагой»

В этой трилогии обозначены основные векторы взаимодействия взрослых и детей, которые будут возникать в каждой новой книге Крапивина. Старший друг, надежный и мудрый (журналист Алексей Борисович, руководитель фехтовального отряда «Эспада» Олег). Учителя, требующие от школьников безусловного подчинения. Жестокий родитель, воспитывающий ребенка с помощью ремня (отец Стасика Грачева)… Общение с каждым из них для главного героя, 12-летнего Сергея Каховского, — это школа взросления. Есть там еще один персонаж — дальний родственник Сергея дядя Витя, с чьей ханжеской, шкурной, потребительской философией Сережа вступает в открытое противостояние. И, как заведено в крапивинских книгах, побеждает.

«Трое с площади Карронад»

Эта повесть наполнена не только чудесными картинами летнего Севастополя и психологически точными описаниями перипетий взаимоотношений друзей-мальчишек. В ней Крапивин коснулся темы, о которую боятся обжечься детские писатели: что чувствует ребенок, чья молодая и красивая мама, овдовев, вновь собирается замуж. А избранник ее воспринимает будущего пасынка как конкурента и начинает его люто ненавидеть. «Ты мне жизнь изломал, змееныш. На кой черт ты появился? Мне свой сын был нужен, а не такая пиявка…» Нет, пятиклассник Славка Семибратов не провоцировал претендента на руку и сердце матери, а был терпелив и вежлив… до того момента, когда было задето его человеческое достоинство. И тогда конфликт доходит до точки кипения. И как бы критика 80-х ни ахала о «вызывающем поведении этих крапивинских мальчиков, которые не уважают авторитет старших», читатели и тогда, и сегодня солидарны с героем, давшим отпор психопату и негодяю.

«Журавленок и молнии»

Этот роман весь — о трудных отношениях отцов и детей.

Несколько семей, и в каждой проблемы. Отец Горьки-Горислава — старшина милиции, воспитывающий сына с холодным ожесточением, причем исключительно ремнем. Отец Иринки и мама Валерика выпивают, а заложниками «зеленого змия» становятся дети.

Даже в благополучной семье Журки разражается конфликт между отцом и сыном. Поначалу там все вполне идиллично. до тех пор, пока Журавин-старший, чтобы поправить материальное положение семьи, не сдал в комиссионку старинную книгу, которая дорога Журке как память о дедушке. Крапивин глубоко и точно показывает, что бывает, когда происходит нарушение границ личности и пренебрежение интересами ближних.

Сын в сердцах называет отца вором. Отец порет сына. Тот уходит из дома. Крапивин, который априори на стороне своих юных героев, здесь максимально объективен: и у отца есть своя правда. И взрослый имеет у него право на выражение эмоций и чаяний, его поступки анализируются писателем досконально и с долей сочувствия.

Его реплики: «Вы особые! Тонкая кость, нежное воспитание! А я бык, дубина неотесанная! Знай свой баранку…», «где, мол, ему, необразованному шоферу, до мамы с ее художественными вкусами» — свидетельство глубоко затаенного комплекса неполноценности. И хотя он любит сына, но частенько подшучивает над его утонченностью и мечтательностью. А Журка при всей своей «солнечности», подчеркнутой уже при первом появлении его на страницах романа — не избавлен от гордыни, эгоизма и мстительного упрямства, что проявилось в его отношениях с отцом, который всячески пытался загладить вину, а сын не желал простить его.

В этом романе Крапивин лишь обозначает проблему: «Откуда берутся такие отцы?» Чтобы ответить на него, надо писать еще один роман — о семьях, в которых эти отцы выросли, о семейных сценариях и поведенческих программах, которые закладывают в детей вольно или невольно родители. И о том, как цепочка унижений, шантажа того, кто слабее, транслируется из поколения в поколение…

Учителя в романе разные. Добрые и понимающие, как литераторша Вероника Григорьевна или первая учительница Журки Лидия Сергеевна. И другие, олицетворяющие репрессивную машину отечественной школы прошлого века. Это завуч Виктор Борисович («К доске, вот сюда! Чтобы все видели паршивцев, которым не место в советской школе!»). Это другой завуч, по внеклассной работе, Алла Геннадьевна, которая использует печально памятную идеологическую риторику: «Тебя вышибут из пионеров. — За что?! — крикнул Журка. — Что я сделал? Воровал или хулиганил? Или предал кого-нибудь. Отряд не даст! А без отряда нельзя! — Отряд проголосует, как нужно… — А я галстук не отдам. Зубами вцеплюсь. — Цепляйся, цепляйся. Доцепляешься… до колонии…» Но воплощение цинизма и холодной жестокости — директриса Нина Семеновна, транслирующая установки определенной части педагогической общественности: «Если мы его сейчас не сломаем, что будет потом? В шестом классе, в седьмом, в восьмом? То, что он делает, — неподчинение. Для школы это хуже хулиганства и воровства».

Для Крапивина это вообще очень важная тема. В советское время его традиционно обвиняли в очернении светлого образа учителя, в подрыве авторитета педагогов. Но такой взгляд слишком поверхностный. На самом деле Крапивин воюет не с «плохими учителями», а с той педагогической идеологией, олицетворением которой и оказываются его отрицательные герои-учителя. Суть этой идеологии (которая возникла задолго до советской власти и вполне себе жива до сих пор) — что задача педагогики состоит в изготовлении взаимозаменяемых винтиков для государственного механизма. Этой идеологии Крапивин противопоставляет обычную человечность, уважение к детям, чувство человеческого достоинства. И таких учителей в его книгах тоже немало, просто на фоне монструозных педагогов они менее заметны.

«Острова и капитаны»

В следующем большом произведении Крапивина — трилогии «Острова и капитаны» — поиски причин разрушительных отношений между родителями и детьми становятся подробнее и скрупулезнее. Почему хороший мальчишка Егор Петров становится одним из лидеров криминальной компании и издевается над теми, кто слабее? Откуда в нем «съеженная душа звереныша»? Потому что с десяти лет его регулярно порол отчим (которого он считал родным отцом) — не в гневе, а холодно, расчетливо, методично. И парнишка решает «за свое унижение расплачиваться унижением других».

Но в прозе Крапивина неизменно злыдням-взрослым противопоставлены взрослые — друзья ребят. Как Михаил Гаймуратов, милиционер, работающий в детском приемнике-распределителе, душой болеющий за беспризорников. Или Толик Нечаев, родной отец Егора…

«Голубятня на желтой поляне»

Этот роман в трех частях — о том, как сквозь пространства и времена два человека, отец и сын, пробиваются навстречу друг другу. Два одиноких человека, никогда не видевших друг друга, но шестым каким-то чувством угадывающих один другого в фантастическом сплетении времен, планет, городов. Это, может быть, наиболее мощное и знаковое произведение Крапивина, потому что в самые глухие времена застоя в нем внятно и чеканно прозвучала характеристика всей советской системы: жизнь под гнетом Тех, Которые Велят. И герои «Голубятни» восстают против такой жизни — и побеждают, хотя и.дорогой ценой. Челябинская писательница Тамара Михеева рассказывала, что в детстве переписала всю трилогию от руки в библиотеке, чтобы всегда иметь под рукой. Такой — настольной — книгой была «Голубятня» и для людей того времени.

А вообще, все книги Крапивина — призыв к юному читателю сохранять свое достоинство и не изменять голосу совести. Даже под давлением старших быть верным себе. Как в завещании дедушки внуку в романе «Журавленок и молнии».

«Самое трудное знаешь что? Когда ты считаешь, что надо делать одно, а тебе говорят: делай другое. И говорят хором, говорят самые справедливые слова, и ты сам уже начинаешь думать: а ведь, наверно, они и в самом деле правы. Может случиться, что правы. Но если будет в тебе хоть капелька сомнения, если в самой-самой глубине души осталась крошка уверенности, что прав ты, а не они, — делай по-своему. Не оправдывай себя чужими правильными словами».

Так книги Крапивина воспитывают в детях ответственность, широту взглядов и независимость.

Источник