красота увянет а что останется
Молодость и красота уходят, но кое-что остается взамен
Внешняя красота с годами уходит. А что остается? На самом деле очень многое. Спасибо автору за этот текст!
По легенде, самое страшное время для женщины это СОРОК лет. А все потому, что женщину где-то там плюс-минус эти ужасные сорок покидает много хорошего и честно нажитого: молодость лица и в целом, красота, энергия, любовь. Уходят в самостоятельное плавание старые мужья и подросшие дети. Исчезают красивые коленки. Воля совершать глупости. И только лишние килограммы преданно тут как тут, расположились где им удобно. Мужчины, кстати, в тот же период жизни вовсе наоборот — красиво покрываются сединой и банковскими счетами. Так гласит народная мудрость, а она, конечно, не врет, зачем ей врать.
Предусмотрительные девы готовятся к ужасному заранее, прямо со школы и по нарастающей. Но их можно понять: сорокалетием пугают маленьких девочек, если вы не в курсе. Девочки вырастают и прилежно боятся. Сталкиваясь со взрослыми женщинами, испуганно предлагают уступить место в трамвае и сочувствие. Женщины знаками сообщают, что не надо мол, читайте по губам: мы вполне себе счастливы. Господибоже мой, думают девочки и другая молодежь. Какая все-таки молодец! Бравада, конечно, но молодец. Да и что ей, собственно, остается. Выпей за любовь.
Потому что ну просто невозможно в 25 представить, что молодость, вокруг которой пляшет бешеные пляски твоя жизнь — не самое ценное. Поверить, что, когда она осыплется с тебя, как шелуха с ореха, останется что-то еще. И не так, секонд хэнд, несладкие остатки — а наоборот, нечто яркое, ясное. Что-то, что больше, чем твое тело и его неистовые глупости, которые сейчас руководят твоей жизнью.
Но правда в том (и сейчас я совсем по-стариковски научу вас жизни), что вся наша вселенная устроена в соответствии с третьим законом Ньютона. Я, простите, больше не в силах молчать — сила действия на полном серьезе равна силе противодействия. Чтобы не вдаваться в подробности, это история про баланс: молодость и красота уходят, будем честными. Но. Кое-что остается взамен.
Например, свобода быть таким, каким хочешь, не оглядываясь на других. Способность наслаждаться тем, что есть. Некоторое количество дзэна. Терпимость. Дружба с родителями. Навык слышать и слушать себя, свое тело и свои потребности. Умение быть прямо вот здесь и тотчас, и регулировать именно эти параметры пространства и времени, или (что требует большего просветления, но особенно прекрасно) забить и ничего больше не регулировать.
Приятно обнаружить в своем багаже еще стопятьсот способов победы над гордыней, которая, суко, хитрая и снова. Опыт про то, как бросить работу и уйти потому что начальник — больной человек и вообще дрянь (хотя все вокруг убеждены, что так везде). Другой опыт пойти искать другую работу, и чтобы от нее порхали бабочки (несмотря на то, что ты уже деда, а двадцатилетние соплюхи в этом твоем новом деле с детства). Опыт ничего не бросать, а переть как танк, и чтобы в результате вышел каменный цветок. Там, в этом багаже, вообще целые горы всякого, если что, одно удовольствие покопаться.
В сущности, старение, оно не про морщины, а про энергообмен. Энергия становится платной: за общение с чужими и гадкими, за самообман, за бессонную ночь, за пренебрежение физкультурой и спортом, за дешевую музыку и еду, за дурацкую ссору с любимыми — за все теперь надо платить, это больше не на халяву. Избежать энергопотерь не просто. Приходится быть решительным. Внимательным. Экономным. Отсекать. Уходить. Выкидывать лишнее. Забывать. Прощать. Это сплошной ратный подвиг, а не жизнь.
Прикинув, что такой расход, как раньше тебе больше не по карману и подлатав все возможные утечки, ты отправляешься на поиск новых источников энергии. И вот, жадно оглядываясь по сторонам, обнаруживаешь чудный новый мир. Мир, в котором время милосердно затихло, а у тебя наконец-то есть возможность разглядеть все повнимательнее. Ты больше не спешишь. Ты думал — это ради эргономики, но не заметил, как влюбился в этот новый способ жить.
Ты всматриваешься в детали бытия и поражен, какой пейзаж скрывался за размытой на скорости картинкой. На что способны мелочи. Как радостно бывает ни о чем не думать. Как сладко отпускать. Как много нежности для тех, кто улыбается, когда ты рядом. И до чего приятно быть благодарным этому миру — находить все новые поводы для благодарности каждый день. За то, что столько всего прошел, за то, что столько всего впереди, за то, что жив и за вот эти вот отличные 40.
Новое видео:
Красавица
Не та красавица, что всем нравится, а та, что милому мила.
Каждая женщина настолько красива, насколько она уверена в себе.
Плохо, когда женщина знает, что она красива, но ещё хуже, когда она думает, что она красива.
Красивая женщина радует мужской взгляд, а некрасивая женский.
Размер талии зависит от работы мозга.
Повышенное внимание к красивой женщине делает проблемной её самореализацию.
Красивые женщины делают мужчин глупее.
Красивые женщины редко бывают одни, но часто одиноки.
Уродливая жена будет тебе наказанием, красивая общим достоянием.
Если муж хорош и некрасивая станет красивой. (Киргизкая п.)
Красота не на век дадена.
Не та красавица, которая красивая, а та, которую любишь.
Хорошую ягодку издалека берут.
Расти коса до пят, женихов торопя.
Красивая женщина – женщина вдвойне.
Иногда в крапиве лилия растёт. (Украинская п.)
Была хороша, да по будням изношена.
Красота приглядится, а ум пригодится.
Красота увянет, а счастье не обманет.
Красота приглядится, а сердце всегда пригодится.
Милому мила – без белил бела.
Хороша, хоть бы сороки не урали.
Красота до венца, а ум на всю жизнь.
Не чай варить на красоте, не коня привязывать к косе.
Хороша очами, да нехороша речами.
Красавица без ума, что кошелёк без денег.
Чтобы быть красивой, надо быть мужественной.
Не дал Бог красы, у чёрта не проси. (Украинская п.)
Говорят, что худышки – злые, толстушки – добрые, а я средняя: я – вредная.
Только в детстве можно быть лысой, беззубой и при этом оставаться красавицей.
Французы говорят, что «женщина не может быть по-настоящему прекрасной, если в ней нет чего-нибудь гадкого».
Красивая – это когда красивая, а не когда трусы видно и грудь вываливается.
Красивая женщина не может быть глупой, потому что по-настоящему умная женщина не позволит себе быть некрасивой.
Дамы, не худейте… Оно вам надо. Уж лучше к старости быть румяной пышкой, чем засушенной мартышкой.
Фаина Раневская
Безусловно, Надька Романова была создана для бессмертных полотен, для кисти великого живописца. Есть люди красивые, а есть как бы наикрасивейшие среди всех людей. Такова она. Даже дыхание перехватывает, когда видишь её, слегка улыбающуюся тебе…
Олесь Гончар «Твоя заря»
…
Чисто русская красотка:
Одета плохо, тяжела
И неловка, но весела,
Добра, болтлива, как трещотка…
А.С. Грибоедов «Горе от ума».
Идеал женской красоты того времени (второй половины 16 века) заключался в том, чтобы не походить на себя, чтобы не оставить в лице своём ничего природного и естественного. В песне, в старой русской песне, пелось про красную девицу, что у неё было.
Белое лицо, как бы белый снег,
Ягодицы (на щеках), как бы маков цвет,
Чёрные брови, как соболи,
Будто колесом брови проведены,
Ясные очи, как бы у сокола…
Она ростом то высокая,
У неё кровь-то в лице, словно белого зайца,
А и ручки беленьки, пальчики тоненьки…
Ходит она, словно лебёдушка,
Глазом глянет, словно ясный день…
И вот каждая женщина желала быть такою, как героиня песни. Для этого на всё лицо накладывали белила, середину щеки красили в яркую краску, брови колесом выводили сажею, а в глаза, для пущего блеска, впускали тоже особенную краску. Красили в чёрный цвет и зубы, для того чтоб ярче выделялась белизна лица. И всё это делалось без малейшего искусства, так чтоб женщина выходила после косметической работы совсем не живым существом, а какою-то плохо размалёванной куклой; зато издали, в полусвете, всякая дурнушка казалась красавицей: черты лица сливались, неправельности их исчезали, оставалась только яркость сочетания чёрной, белой и красной красок да фосфорический странный блеск глаз.
Вс. С. Соловьёв «Царь-девица»
По нашему краю
Красавиц не счесть,
Но, сердце вперёд увлекая,
Стучит и стучит:
«У меня уже есть
Другая, другая, другая…»
Василий Фёдоров
Мы ещё оденем вас шелками,
Плечи вам согреем соболями.
Мы построим вам дворцы большие,
Милые красавицы России.
Мы о вас напишем сочиненья,
Полные любви и удивленья.
Я Смеляков «Милые красавицы России»
Задумавшись, сидит за рулём юноша-архитектор. Говорят, чем красивее женщина, тем сильнее жаждет она быть ещё более красивой…
Олест Гончар «Собор»
Амазия была очаровательно, даже в глазах европейца. Покрывала её голову шапочка из золотой парчи или белая муслиновая шаль, украшали ли её боб три ряда цехинов, всегда можно было видеть корону её роскошных чёрных волос. Амазия ничем не стремилась подчеркнуть свою красоту. Не подрисовывала брови, не подкрашивала тёмной краской ресниц, не подтушёвывала хной веки. Не пользовалась она ни висмутом, ни кармином, чтобы подрумянить лицо, ни жидким кермесом. Чтобы сделать более алыми губы. Любая восточная женщина, обихоженная по достойной сожаления моде, выглядела бы более яркой, чем она. Но её естественная грация, гибкий стан, изящество походки угадывались под её фередже – широкой кашемировой накидкой, которая мягкими складками ниспадала от шеи до пят, словно мантия.
Жюль Верн «Упрямец Керабан»
По торговым сёлам, по большим городам
Я недаром живал, огородник лихой,
Раскрасавиц девиц насмотрелся я там,
А такой не видал, да и нету такой.
Черноброва, статна, словно сахар бела.
Стало жутко, я песни своей не допел.
А она – ничего, постояла, прошла,
Оглянулась: за ней как шальной я глядел…
Н.А. Некрасов «Огородник» 1846 г.
— …Если говорить по-честному, то на лицо Катя ей нравилась, больше того, Лукерья, может быть, и не встречала девушки красивей этой. Перед тем как сесть за стол, Катя тоже переоделась и была теперь в голубом платье, высокий воротник которого аккуратно опоясывал её тонкую шею. В этом нарядном платье она была прямо как картинка, казалась нежным полевым цветочком, что выглядывал из голубой вазы. Но как раз это-то больше всего и пугало Лукерью, она считала, что такие вот писанные красавицы чаще и бывают непостоянные, сводят с ума мужиков, помыкают ими на свой лад. Вот и будет их Дмитрий несчастным, станет крутиться возле неё, как сторож вокруг колхозных амбаров. Этакую кралю будет боязно, как говорят, и по малой нужде одну отпустить.
Василий Андреев «Красное лето»
Всякого рода умственное превосходство – очень сильный обособляющий фактор: его берегут и ненавидят, а в качестве оправдания выдумывают у его обладателя всякого рода недостатки. Среди женщин почти то же самое бывает с красотой: очень красивые девушки не находят себе подруг, даже товарок.
А. Шопенгауэр
В дремотной тишине, на самом на краю
Земли моей, войною опалённой,
Увидел я её в последний раз
В опорках и в косынке запылённой.
Она и есть, ни пить уж не могла.
Она сошла с дороги и легла
Нескладно, как роженицы ложатся.
Я был тогда мальчишка, малышня,
Но больно сжалось сердце у меня
И долго, долго не могло разжаться.
Подросток лет двенадцати, не больше,
Не то от Умани, не то от самой Польши
Она бежала через всю Россию,
От голода и страха становясь
Всё призрачней и жальче…
И… красивей.
Леонид Завальнюк «Красота»
Иванов, Георгий Владимирович.
Туман. Передо мной дорога,
По ней привычно я бреду.
От будущего я немного,
Точнее — ничего не жду.
Не верю в милосердье Бога,
Не верю, что сгорю в аду.
Так арестанты по этапу
Плетутся из тюрьмы в тюрьму.
. Мне лев протягивает лапу,
И я ее любезно жму.
— Как поживаете, коллега?
Вы тоже спите без простынь?
Что на земле белее снега,
Прозрачней воздуха пустынь?
Вы убежали из зверинца?
Вы — царь зверей. А я — овца
В печальном положеньи принца
Без королевского дворца.
Без гонорара. Без короны.
Со всякой сволочью на «ты».
Смеются надо мной вороны,
Царапают меня коты.
Пускай царапают, смеются,
Я к этому привык давно.
Мне счастье поднеси на блюдце —
Я выброшу его в окно.
Стихи и звезды остаются,
А остальное — все равно.
* * *
В конце концов судьба любая
Могла бы быть моей судьбой.
От безразличья погибая,
Гляжу на вечер голубой.
Домишки покосились вправо
Под нежным натиском веков,
А дальше тишина и слава
Весны, заката, облаков
«Желтофиоль» — похоже на виолу,
На меланхолию, на канифоль.
Иллюзия относится к Эолу,
Как к белизне—безмолвие и боль.
И, подчиняясь рифмы произволу,
Мне все равно — пароль или король.
Поэзия — точнейшая наука:
Друг друга отражают зеркала,
Срывается с натянутого лука
Отравленная музыкой стрела
И в пустоту летит, быстрее звука.
«. Оставь меня. Мне ложе стелет скука»!
ЭТО ТОЛЬКО СИНИЙ ЛАДАН.
Это только синий ладан,
Это только сон во сне,
Звезды над пустынным садом,
Розы на твоем окне.
Это то, что в мире этом
Называется весной,
Тишиной, прохладным светом
Над прохладной глубиной.
Взмахи черных весел шире,
Чище сумрак голубой.
Это то, что в этом мире
Называется судьбой.
1930
ПОГОВОРИ СО МНОЙ О ПУСТЯКАХ.
И.О.
Поговори со мной о пустяках,
О вечности поговори со мной.
Пусть, как ребенок, на твоих руках
Лежат цветы, рожденные весной.
Так беззаботна ты и так грустна.
Как музыка, ты можешь все простить.
Ты так же беззаботна, как весна,
И, как весна, не можешь не грустить.
РАЗГОВОР (ГРУСТНО! ОТЧЕГО ВАМ ГРУСТНО. )
Грустно! Отчего Вам грустно,
Сердце бедное мое?
Оттого ли, что сегодня
Солнца нет и дождик льет?
Страшно? Отчего Вам страшно,
Бедная моя душа?
Оттого ли, что приходит
Осень, листьями шурша?
— Нет, погода как погода,
Но, наверно, веселей
Биться в смокинге банкира,
Чем скучать в груди твоей.
— Нет, но завтра, как сегодня,
И сегодня, как вчера,
Лучше б я была душою
Танцовщицы в Opera.
— Так нетрудно, так несложно
Нашу вылечить тоску —
Так нетрудно в черный кофе
Всыпать дозу мышьяку.
— Я Вам очень благодарен
За практический совет.
Я не меньше Вас скучаю
Целых двадцать восемь лет.
РАССКАЗАТЬ ОБО ВСЕХ МИРОВЫХ ДУРАКАХ.
Рассказать обо всех мировых дураках,
Что судьбу человечества держат в руках?
Рассказать обо всех мертвецах-подлецах,
Что уходят в историю в светлых венцах?
Тишина под парижским мостом.
И какое мне дело, что будет потом.
А люди? Ну на что мне люди?
Идет мужик, ведет быка.
Сидит торговка: ноги, груди,
Платочек, круглые бока.
Конечно, есть и развлеченья:
Страх бедности, любви мученья,
Искусства сладкий леденец,
Самоубийство, наконец.
СИНИЙ ВЕЧЕР, ТИХИЙ ВЕТЕР.
Синий вечер, тихий ветер
И (целуя руки эти)
В небе розовом до края,-
Догорая, умирая.
* * *
Прохладно. До-ре-ми-фа-соль
Летит в раскрытое окно.
Какая грусть, какая боль!
А впрочем, это все равно!
Любовь до гроба, вот недуг
Страшнее, чем зубная боль.
Тебе, непостоянный друг,
Тяну я до-ре-ми-фа-соль.
Ты королева, я твой паж,
Все это было, о юдоль!
Ты приходила в мой шалаш
И пела до-ре-ми-фа-соль.
* * *
Не о любви прошу, не о весне пою,
Но только ты одна послушай песнь мою.
И разве мог бы я, о, посуди сама,
Взглянуть на этот снег и не сойти с ума.
Обыкновенный день, обыкновенный сад,
Но почему кругом колокола звонят,
И соловьи поют, и на снегу цветы,
О, почему, ответь, или не знаешь ты?
И разве мог бы я, о, посуди сама,
В твои глаза взглянуть и не сойти с ума!
Не говорю — поверь, не говорю—услышь,
Но знаю: ты сейчас на тот же снег глядишь
И за плечом твоим глядит любовь моя
На этот снежный рай, в котором ты и я.
1921
Оттого и томит меня шорох травы,
Что трава пожелтеет и роза увянет,
Что твое драгоценное тело, увы,
Полевыми цветами и глиною станет.
Даже память исчезнет о нас. И тогда
Оживет под искусными пальцами глина
И впервые плеснет ключевая вода
В золотое, широкое горло кувшина.
И другую, быть может, обнимет другой
На закате, в условленный час, у колодца.
И с плеча обнаженного прах дорогой
Соскользнет и, звеня, на куски разобьется.
1921
* * *
Я вспомнил о тебе, моя могила,
Отчизна отдаленная моя,
Где рокот волн, где ива осенила
Глухую тень скалистого ручья.
Закат над рощею. Проходит стадо
Сквозь легкую тумана пелену.
Мой милый друг, мне ничего не надо,
Вот я добрел сюда и отдохну.
Старинный друг! Кто плачет, кто мечтает,
А я стою у этого ручья
И вижу, как горит и отцветает
Закатным облаком любовь моя.
1920
Душа черства. И с каждым днем черствей
— Я гибну. Дай мне руку. Нет ответа.
Еще я вслушиваюсь в шум ветвей,
Еще люблю игру теней и света.
Да, я еще живу. Но что мне в том,
Когда я больше не имею власти
Соединить в создании одном
Прекрасного разрозненные части.
Увяданьем еле тронут
Мир печальный и прекрасный,
Паруса плывут и тонут,
Голоса зовут и гаснут.
Как звезда — фонарь качает.
Без следа — в туман разлуки.
Навсегда? — не отвечает,
Лишь протягивает руки —
Ближе к снегу, к белой пене,
Ближе к звездам, ближе к дому.
. И растут ночные гени,
И скользят ночные тени
По лицу уже чужому.
1930
Закроешь глаза на мгновенье
И вместе с прохладой вдохнешь
Какое-то дальнее пенье,
Какую-то смутную дрожь.
И нет ни России, ни мира,
И нет ни любви, ни обид —
По синему царству эфира
Свободное сердце летит.
Холодно бродить по свету,
Холодней лежать в гробу.
Помни это, помни это,
Не кляни свою судьбу.
Ты еше читаешь Блока,
Ты еще глядишь в окно,
Ты еще не знаешь срока —
Все неясно, все жестоко,
Помни это, помни это
— Каплю жизни, каплю света.
«Донна Анна! Нет ответа.
Анна, Анна! Тишина».
1930
Страсть? А если нет и страсти?
Власть? А если нет и власти
Даже над самим собой?
Что же делать мне с*тобой?
Только не гляди на звезды,
Не грусти и не влюбляйся,
Не читай стихов певучих
И за счастье не цепляйся —
Счастья нет, мой бедный друг.
Счастье выпало из рук,
Камнем в море утонуло,
Рыбкой золотой плеснуло,
Льдинкой уплыло на юг.
Счастья нет, и мы не дети.
Вот и надо выбирать —
Или жить, как все на свете,
Или умирать.
1930
Не спится мне. Зажечь свечу?
Да только спичек нет.
Весь мир молчит, и я молчу,
Гляжу на лунный свет.
И думаю: как много глаз
В такой же тишине,
В такой же тихий, ясный час
Устремлено к луне.
Как скучно ей, должно быть, плыть
Над головой у нас,
Чужие окна серебрить
И видеть столько глаз.
Сто лет вперед, сто лет назад,
А в мире все одно —
Собаки лают, да глядят
Мечтатели в окно.
От синих звезд, которым дела нет
До глаз, на них глядящих с упованьем,
От вечных звезд—ложится синий свет
Над сумрачным земным существованьем.
И сердце беспокоится. И в нем —
О, никому на свете незаметный —
Вдруг чудным загорается огнем
Навстречу звездному лучу — ответный.
И надо всем мне в мире дорогим
Он холодно скользит к границе мира,
Чтобы скреститься там с лучом другим,
Как золотая тонкая рапира.
Да,— и то что зовется любовью,
Да,— и то что надеждой звалось,
Да,— и то что дымящейся кровью
На сияющий снег пролилось.
. Ветки сосен — они шелестели:
«Милый друг, погоди, погоди. »
Это призрак стоит у постели
И цветы прижимает к груди.
Приближается звездная вечность,
Рассыпается пылью гранит,
Бесконечность, одна бесконечность
В леденеющем мире звенит.
Это музыка миру прощает
То, что жизнь никогда не простит.
Это музыка путь освещает,
Где погибшее счастье летит.
Только всего — простодушный напев,
Только всего — умирающий звук,
Только свеча, нагорев, догорев.
Только. И падает скрипка из рук.
Падает песня в предвечную тьму,
Падает мертвая скрипка за ней.
И, неподвластна уже никому,
В тысячу раз тяжелей и нежней,
Слаще и горестней в тысячу раз,
Тысячью звезд, что на небе горит,
Тысячью слез из растерянных глаз —
Чудное эхо ее повторит
Только звезды. Только синий воздух,
Синий, вечный, ледяной.
Синий, грозный, сине-звездный
Над тобой и надо мной.
Тише, тише. За полярным кругом
Спят, не разнимая рук,
С верным другом, с неразлучным другом,
С мертвым другом — мертвый друг.
Им спокойно вместе, им блаженно рядом.
Тише, тише. Не дыши.
Это только звезды над пустынным садом,
Только синий свет твоей души.
Только темная роза качнется.
Лепестки осыпая на грудь.
Только сонная вечность проснется
Для того, чтобы снова уснуть.
Паруса уплывают на север,
Поезда улетают на юг,
Через звезды, и пальмы, и клевер,
Через горе и счастье, мой друг.
Все равно — не протягивай руки,
Все равно — ничего не спасти.
Только синие волны разлуки,
Только синее слово «прости».
И рассеется дым паровоза,
И плеснет, исчезая, весло.
Только вечность, как темная роза,
В мировое осыпется зло.
Это звон бубенцов издалека,
Это тройки широкий разбег,
Это черная музыка Блока
На сияющий падает снег.
. За пределами жизни и мира,
В пропастях ледяного эфира
Все равно не расстанусь с тобой!
И Россия, как белая лира,
Над засыпанной снегом судьбой.
В шуме ветра, в детском плаче,
В тишине, в словах прощанья
«А могло бы быть иначе»
Слышу я, как обещанье.
Одевает в саван нежный
Всю тщету, все неудачи —
Тень надежды безнадежной
«А могло бы быть иначе».
Заметает сумрак снежный
Все поля, все расстоянья.
Тень надежды безнадежной
Превращается в сиянье.
Все сгоревшие поленья,
Все решенные задачи,
Все слова, все преступленья.
А могло бы быть иначе
* * *
Что-то сбудется, что-то не сбудется.
Перемелется все, позабудется.
Но останется эта вот, рыжая,
У заборной калитки трава.
. Если плещется где-то Нева,
Если к ней долетают слова —
Это вам говорю из Парижа я
То, что сам понимаю едва.
Все неизменно, и все изменилось
В утреннем холоде странной свободы.
Долгие годы мне многое снилось,
Вот я проснулся — и где эти годы!
Вот я иду по осеннему полю,
Все, как всегда, и другое, чем прежде:
Точно меня отпустили на волю
И отказали в последней надежде.
* * *
1
Друг друга отражают зеркала,
Взаимно искажая отраженья.
Я верю не в непобедимость зла,
А только в неизбежность пораженья.
Не в музыку, что жизнь мою сожгла,
А в пепел, что остался от сожженья.
2
Игра судьбы. Игра добра и зла.
Игра ума. Игра воображенья.
«Друг друга отражают зеркала,
Взаимно искажая отраженья. »
Мне говорят — ты выиграл игру!
Но все равно. Я больше не играю.
Допустим, как поэт я не умру,
Зато как человек я умираю.
В награду за мои грехи,
Позор и торжество,
Вдруг появляются стихи —
Вот так. Из ничего.
Все кое-как и как-нибудь,
Волшебно на авось:
Как розы падают на грудь.
— И ты мне розу брось!
Нет, лучше брось за облака —
Там рифма заблестит,
Коснется тленного цветка
И в вечный превратит.
На грани таянья и льда
Зеленоватая звезда.
На грани музыки и сна
Полу-зима, полу-весна,
К невесте тянется жених
И звезды падают на них,
Летят сквозь снежную фату,
В сияющую пустоту.
Ты — это я. Я — это ты.
Слова нежны. Сердца пусты.
Я — это ты. Ты — это я
На хрупком льду небытия.
Ветер тише, дождик глуше,
И на все один ответ:
Корабли увидят сушу,
Мертвые увидят свет.
Ежедневной жизни муку
Я и так едва терплю.
За ритмическую скуку,
Дождик, я тебя люблю.
Барабанит, барабанит,
Барабанит,— ну и пусть.
А когда совсем устанет,
И моя устанет грусть.
В самом деле—что о я трушу:
Хуже страха вещи нет.
Ну и потеряю душу,
Ну и не увижу свет.
* * *
Еще я нахожу очарованье
В случайных мелочах и пустяках —
В романе без конца и без названья,
Вот в этой розе, вянущей в руках.
Мне нравится, что на ее муаре
Колышется дождинок серебро,
Что я нашел ее на тротуаре
И выброшу в помойное ведро.
* * *
Как обидно — чудным даром,
Божьим даром обладать,
Зная, что растратишь даром
Золотую благодать.
И не только зря растратишь,
Жемчуг свиньям раздаря,
Но еще к нему доплатишь
Жизнь, погубленную зря
Иду — и думаю о разном,
Плету на гроб себе венок,
И в этом мире безобразном
Благообразно одинок.
Но слышу вдруг: война, идея,
Последний бой, двадцатый век.
И вспоминаю, холодея,
Ч т о я уже не человек,
А судорога идиота,
Природой созданная зря,—
«Урра!» из пасти патриота,
«Долой!» из глотки бунтаря.
Все на свете не беда,
Все на свете ерунда,
Все на свете прекратится —
И всего верней — проститься,
Дорогие господа,
С этим миром навсегда.
Можно и не умирая,
Оставаясь подлецом,
Нежным мужем и отцом,
Притворяясь и играя,
Быть отличным мертвецом.
В Петербур1 е мы сойдемся снова,
Словно солнце мы похоронили в нем.
О. Мандельштам
Четверт ь века прошл о за границей,
И надеяться стало смешным.
Лучезарное небо над Ниццей
Навсегда стало небом родным.
Н о поет петербургская вьюг а
В занесенное снегом окно,
Ч т о пророчество мертвого друга
Обязательно сбыться должно.
Цветущих яблонь тень сквозная,
Косого солнца бледный свет,
И снова — ничего не зная,
Как в пять или в пятнадцать лет,—
Замученное сердце радо
Тому, что я домой бреду,
Тому, что нежная прохлада
Разлита в яблонном саду
На границе снега и таянья,
Неподвижности и движения,
Легкомыслия и отчаяния —
Сердцебиение, головокружение.
Голубая ночь одиночества —
На осколки жизнь разбивается,
Исчезают имя и отчество,
И фамилия расплывается.
Точно звезды, встают пророчества,
Обрываются. Не сбываются!
Я твердо решился и тут же забыл.
На что я так твердо решился.
День влажно-сиренево-солнечный был,
И этим вопрос разрешился.
Так часто бывает: куда-то спешу
И в трепете света и тени
Сначала раскаюсь, потом согрешу
И строчка за строчкой навек запишу
Благоуханье сирени.
* * *
Поэзия: искусственная поза,
Условное сиянье звездных чар,
Где, улыбаясь, произносят — «Роза»
И с содроганьем думают: «Анчар».
Где, говоря о рае, дыша т адом
Мучительных ночей и страшных дней,
Пропитанных насквозь блаженным ядом
Проросших в мироздание корней.
То, что было, и то, чего не было,
То, что ждали мы, то, что не ждем,
Просияло в весеннее небо,
Прошумело коротким дождем.
Это все. Ничего не случилось.
Жизнь, как прежде, идет не спеша.
И напрасно в сиянье просилась
В эти четверть минуты душа.
Чем дольше живу я, тем менее
Мне ясно, чего я хочу.
Купил бы, пожалуй, имение.
Да чем за него заплачу?
Порою мечтаю прославиться
И тут же над этим смеюсь,
Не прочь и «подальше» отправиться,
А все же боюсь. Сознаюсь.
* * *
— Когда-нибудь, когда устанешь ты,
Устанешь до последнего предела.
— Но я и так устал до тошноты,
До отвращения.
— Тогда другое дело.
Тогда—спокойно, не спеша проверь
Все мысли, все дела, все ощущенья,
И если перевесит отвращенье —
Завидую тебе: перед тобою дверь
Распахнута в восторг развоплощенья.
* * *
и.о.
И разве мог бы я, о посуди сама,
В твои глаза взглянуть и не сойти с ума
«Сады». 1921 г.
и.о.
Отзовись, кукушечка, яблочко, змееныш,
Весточка, царапинка, снежинка, ручеек.
Нежности последыш, нелепости приемыш,
Кофе-чае-сахарный потерянный паек.
Отзовись, очухайся, пошевелись спросонок,
В одеяльной одури, в подушечной глуши,
Белочка, метелочка, косточка, утенок,
Ленточкой, веревочкой, чулочком задуши.
Отзовись, пожалуйста. Да нет — не отзовется.
Ну и делать нечего. Проживем и так.
Из огня да в полымя. Где тонко, там и рвется.
Палочка-стукалочка, полушка-четвертак.
Зима идет своим порядком —
Опять снежок. Еще должок.
И гадко в этом мире гадком
Жевать вчерашний пирожок.
И в этом мире слишком узком,
Где все потеря и урон,
Считать себя с чего-то русским,
Читат ь стихи, считать ворон.
Разнежась, радоваться маю,
Когда растаяла зима.
О, Господи, не понимаю,
Как все мы, не сойдя с ума,
Встаем-ложимся, щеки бреем,
Гуляем или пьем-едим,
О прошлом-будущем жалеем,
А душу все не продадим.
Вот эту вянущую душку —
За гривенник, копейку, грош.
Дороговато? — За полушку.
Бери бесплатно! — Не берешь?
Накипевшая за годы
Злость, сводящая с ума.
Злость к поборникам свободы,
Злость к ревнителям ярма,
Злость к хамью и джентльменам —
Разномастным специменам
Той же «мудрости земной»,
К миру и стране родной.
Злость? Вернее, безразличье
К жизни, к вечности, к судьбе.
Нечто кошкино иль птичье,
Отчего не по себе
Верным рыцарям приличья,
Благонравным А и Б,
Что уселись на трубе.
* * *
Отвлеченной сложностью персидского ковра.
Суетливой роскошью павлиньего хвоста
В небе расцветают и темнеют вечера,
О, совсем бессмысленно и все же неспроста.
Голубая яблоня над кружевом моста
П од прозрачно-призрачной верленовской
луной —
Миллионнолегняя земная красота,
Вечная бессмыслица — она опять со мной.
В общем, это правильно, и я еще дышу.
Подвернулась музыка: ее я запишу.
Синей паутиною (хвоста или моста),
Линией павлиньей. И все же неспроста.
Где отцветают розы, где горит
Печальное полночное светило,
Источник плещется и говорит
О том, что будет, и о том, что было.
Унынья вздохи, разрушенья вид,
В пустынном небе облаков ветрила.
Здесь, в черных зарослях, меж бледных
Твоей любви заветная могила.
Твоей любви, поэт, твоей тоски.
На кладбище, в Шотландии туманной,
Осенних роз лелея лепестки,
Ей суждено остаться безымянной
И только вздохам ветра передать
Невыплаканной песни благодать!
1
Я не стал пи лучше и ни хуже.
Под ногами тот же прах земной,
Только расстоянье стало уже
Между вечной музыкой и мной.
Жду, когда исчезнет расстоянье,
Жду, когда исчезнут все слова
И душа провалится в сиянье
Катастрофы или торжества.
2
Ч т о ж, поэтом долго ли родиться.
Вот сумей поэтом умереть!
Собственным позором насладиться,
В собственной бессмыслице сгореть!
Разрушая, снова начиная,
Все автоматически губя,
В доказательство, что жизнь иная
Так же безнадежна, как земная,
Так же недоступна для тебя.
* * *
Собрание стихотворений. Книга первая
«ЛАМПАДА» 1922 год.
Неправильный круг описала летучая мышь,
Сосновая ветка качнулась над темной рекой,
И в воздухе тонком блеснул, задевая камыш,
Серебряный камешек, брошенный детской рукой. ‘
Я знаю, я знаю, и море на убыль идет,
Песок засыпает оазисы, сохнет река,
И в сердце пустыни когда-нибудь жизнь расцветет,
И розы вздохнут над студеной водой родника.
Но если синей в целом мире не сыщется глаз,
Как темное золото, косы и губы, как мед,
Но если так сладко любить, неужели и нас
Безжалостный ветер с осенней листвой унесет.
И, может быть, в рокоте моря и шорохе трав
Другие влюбленные с тайной услышат тоской
О нашей любви, что погасла, на миг просияв
Серебряным камешком, брошенным детской рукой.
Другие статьи в литературном дневнике:
Портал Стихи.ру предоставляет авторам возможность свободной публикации своих литературных произведений в сети Интернет на основании пользовательского договора. Все авторские права на произведения принадлежат авторам и охраняются законом. Перепечатка произведений возможна только с согласия его автора, к которому вы можете обратиться на его авторской странице. Ответственность за тексты произведений авторы несут самостоятельно на основании правил публикации и российского законодательства. Вы также можете посмотреть более подробную информацию о портале и связаться с администрацией.
Ежедневная аудитория портала Стихи.ру – порядка 200 тысяч посетителей, которые в общей сумме просматривают более двух миллионов страниц по данным счетчика посещаемости, который расположен справа от этого текста. В каждой графе указано по две цифры: количество просмотров и количество посетителей.
© Все права принадлежат авторам, 2000-2021 Портал работает под эгидой Российского союза писателей 18+