на каком бастионе сражался л н толстой
На каком бастионе сражался л н толстой
В 1855 году, после Инкерманского дела, наша батарея (3-я легкая 11-й бригады), участвовавшая в этом деле, была помещена в Бельбеке (в 15–20 верстах от Севастополя) и стояла в резерве, когда прибыл в нее граф Л. Н. Толстой, в чине поручика, с которым я тут лично познакомился впервые (раньше же я, как и другие офицеры, конечно, слыхал о Толстом как писателе и читал его произведения). Командиром 3-й батареи был тогда капитан Филимонов (впоследствии начальник артиллерии одесского военного округа), а в батарее, кроме меня (я был старшим поручиком), в числе офицеров, которых знал граф Толстой, были: подпоручик Проценко (которого Толстой, в статье «Севастополь в августе», изобразил в лице офицера, находившего, что «пушки в Севастополе не на месте»), прапорщик Балакшей, поручик Борисенко, старший офицер I дивизиона батареи штабс-капитан Броневский, подпоручик Демьянович. Затем, в госпитале, уже раненый, граф Толстой познакомился с поручиком нашей батареи Кречинским, тяжело раненным в Инкерманском деле и которого поэтому он и не застал в Бельбеке.
Стоянка в Бельбеке была очень скучная. Батарея в Инкерманском сражении понесла большой урон и стояла без дела. Каждый офицер имел свой барак, наскоро сколоченный из досок солдатами. Обедали все вместе, по обычаю, у командира батареи капитана Филимонова. Обилие свободного времени наталкивало на более близкое знакомство, сближало, и прибывший граф Толстой скоро сделался душой нашего небольшого кружка.
Наружность Толстого была некрасивой; особенно его портили огромные, оттопыренные в стороны уши. Но говорил он хорошо, быстро, остроумно и увлекал всех слушателей беседами и спорами.
Толстой сражался часто с нами в карты, но постоянно проигрывал. Впрочем, игра была у него несерьезная, «от нечего делать», так как, кроме офицеров батареи, в ней никто не участвовал. Толстой по ночам играл в карты, днем же сидел в своем бараке один и писал: я заходил к нему в барак и часто заставал его за литературной работой, но о работе этой с ним не заговаривал. После обеда у Филимонова Толстой обыкновенно затевал какие-либо игры, придумывал развлечения и шутки. Например, мы, по его почину, играли в игру «палта» (в роде «бабок»). Затем он же придумал особую игру: по очереди мы должны были становиться на одной ноге на один из колышков палатки, к которому прикреплялась палатка, и кто дольше мог простоять на колышке (назначалось известное число минут, по счету «раз, дна, три»), тот получал выигрыш – пряники, апельсины и т. п. Становились «на пэ», «на транспорт», «на угол» и т. п. Толстой так умел увлечь всех в свои проказы, что даже неуклюжий, огромного роста, командир батареи капитан Филимонов (занятый главным образом набиванием своих карманов на счет лошадиного овса и сена) стоял на таком колышке наравне со всеми нами, а потом удивлялся, как это с ним, командиром батареи, могло случиться.
Графа Толстого все очень полюбили за его характер. Он не был горд, а доступен, жил как хороший товарищ с офицерами, но с начальством вечно находился в оппозиции (хотя на Бельбеке у него больших столкновений не выходило), вечно нуждался в деньгах, спуская их в карты. Он говорил мне, что растратил все свое состояние во время службы на Кавказе и получает субсидию от своей тетки графини Толстой.
По временам на Толстого находили минуты грусти, хандры: тогда он избегал нашего общества. Это бывало в то время, когда он начинал у себя в бараке усиленно заниматься литературным писанием или получал деньги.
На Бельбеке мы простояли сравнительно недолго – с 24 октября по 27 марта, встретили там Новый год и приняли присягу. Затем нас двинули в Севастополь, осада которого была в полном ходу. Двенадцать орудий нашей батареи были распределены так: 4 орудия были поставлены на Язоновский редут; остальные 8 находилась в резерве, на Графской, на случай вылазок. Я и граф Толстой очутились в резерве, то есть в бездействии. Офицеры батареи, в том числе и Толстой, разместились по отдельным квартирам, на Екатерининской улице, у главной Екатерининской пристани.
Скоро капитана Филимонова назначили на Северную сторону – командиром всех батарей Северной стороны, а я был назначен старшим над оставшимися орудиями, офицерами и людьми (нижними чинами) Продовольствие офицеров и людей батареи, таким образом, перешло ко мне; Филимонов же оставил за собою продовольствие батарейных лошадей 3-й батареи сеном и овсом (с целью получать по-прежнему доходы). На свои средства стал я кормить офицеров батареи (в этом отношении я не мог, конечно, сравняться с капитаном Филимоновым, у которого, как сказано выше, были свои «побочные доходы»). Ежедневно на обед в мою квартиру собирались граф Толстой и другие, свободные от службы (вылазок, дежурства) офицеры, хотя редкий день мы могли сойтись все вместе. Эти обеды соединяли наше общество. Обеды отлично готовил мой денщик. После обеда начинались оживленные беседы, споры, шутки. Приходили ко мне и посторонние офицеры, как, например, граф Тотлебен – тогда еще простой инженерный подполковник. Граф Толстой и другие нападали на Тотлебена, критикуя построенные им и инженерами укрепления (например, Язоновский редут, находя, что он слишком выдвинут), а Тотлебен нападал на артиллеристов и, в свою очередь, критиковал их действия. Все подобные споры происходили в мирном, товарищеском тоне. Во время обедов рассказывались севастопольские новости, и граф Толстой собирал материал для своих будущих произведений. В квартире моей стоял рояль. Обыкновенно, после того как выпьем водочки и прилично закусим, граф Толстой садился за этот рояль – играл нам и пел шутовские песни, им же сочиненные, под аккомпанемент рояля, рассказывал анекдоты, читал нам сочиненные им в Севастополе на злобы дня и на начальство стихотворения, придумывал новые игры и забавы, рассказывал о своих похождениях. Вообще по-прежнему, как и в Бельбеке, он был душой нашего общества.
Стоянка с батареей в резерве, видимо, томила графа Толстого: он часто, без разрешения начальства, отправлялся на вылазки с чужими отрядами, просто из любопытства, как любитель сильных ощущений, быть может, и для изучения быта солдат и войны, а потом рассказывал нам подробности дела, в котором участвовал.
Иногда Толстой куда-то пропадал – и только потом мы узнавали, что он или находился на вылазках как доброволец, или проигрывался в карты. И он нам каялся в своих грехах.
Часто Толстой давал товарищам лист бумаги, на котором были набросаны окончательные рифмы: мы должны были подбирать к ним остальные, начальные слова. Кончалось тем, что Толстой сам подбирал их, иногда в очень нецензурном смысле. В таких шутках, в обществе Толстого, мы коротали послеобеденное время.
Стихи, которые я вам, Александр Владимирович, передал, все записаны со слов Толстого мною и офицерами батареи – в послеобеденные часы, в моей квартире. Стихотворение «Как четвертого числа нас нелегкая несла горы занимать» граф Толстой, сочинив в Севастополе, принес нам и затем раз пять при мне читал его всем присутствующим. Иногда, записав с его слов стихотворения, мы показывали их Толстому, и он их исправлял, а затем они распространялись в военном обществе. Начальство знало о том, что шутовские солдатские песни (в которых были выставлены все генералы) пишет Толстой, но не трогало его. У меня было много стихов Толстого, даже им собственноручно написанных, но с либеральным содержанием: восстание 1863 года заставило меня из предосторожности сжечь их, о чем теперь жалею.
В то время граф Толстой писал «Севастополь в августе» и «Севастополь в мае». Куда девался «Севастополь в мае» – не знаю; но про этот рассказ были разговоры в Севастополе между офицерами.
Из посторонних, не батарейных офицеров бывали часто у графа Толстого и у меня (на обедах) штабной – князь Мещерский и штабной же, из штаба графа Остен-Сакена, Бакунин. Сестра Бакунина была сестрою милосердия, и я видел ее впоследствии раненной во время взрыва. Бакунин тоже – со слов графа Толстого – записывал его стихотворения.
В Севастополе начались у графа Толстого вечные столкновения с начальством. Это был человек, для которого много значило застегнуться на все пуговицы, застегнуть воротник мундира, человек, не признававший дисциплины и начальства. Всякое замечание старшего в чине вызывало со стороны Толстого немедленную дерзость или едкую, обидную шутку.
Так как граф Толстой прибыл с Кавказа, то начальник штаба всей артиллерии Севастополя генерал Крыжановский (впоследствии генерал-губернатор) назначил его командиром горной батареи. Назначение это было грубой ошибкою, так как Лев Николаевич не только имел мало понятия о службе, но никуда не годился как командир отдельной части: он нигде долго не служил, постоянно кочевал из части в часть и более был занят собой и своею литературой, чем службою. Это назначение разлучило меня с Толстым.
Тут, во время командования горною батареей, у Толстого скоро и произошло первое серьезное столкновение с начальством. Дело в том, что, по обычаю того времени, батарея была доходной статьею, и командиры батареи все остатки от фуража клали себе в карман. Толстой же, сделавшись командиром батареи, взял да и записал на приход весь остаток фуража по батарее. Прочие батарейные командиры, которых это било по карману и подводило в глазах начальства, подняли бунт: ранее никаких остатков никогда не бывало и их не должно было оставаться. Принялись за Толстого. Генерал Крыжановский вызвал его и сделал ему замечание. «Что же это вы, граф, выдумали? – сказал он Толстому. – Правительство устроило так для вашей же пользы. Вы ведь живете на жалованье. В случае недостачи по батарее чем же вы пополните? Вот для чего у каждого командира должны быть остатки. Вы всех подвели». – «Не нахожу нужным оставлять эти остатки у себя! – резко отвечал Толстой. – Это не мои деньги, а казенные!» После бурного объяснения Крыжановский отнял у графа Толстого горную батарею.
Сдав батарею, Толстой должен был явиться к начальнику всей артиллерии Севастополя, генералу Шейдеману.
(Это про него-то в своих стихах писал Толстой, подлаживаясь под солдатский язык: «А как Шейсман генерал в море пушки затоплял. вовсе неглубоко, вовсе неглубоко».) Лев Николаевич не торопился являться, а когда явился (это было уже после отступления с Южной стороны на Северную), то генерал Шейдеман напал на него со словами: «Что вы так опоздали? Вы должны были явиться раньше!» Толстой же, не смутившись, отвечал: «Я, ваше превосходительство, переправлялся через реку. Думал, затоплять ли орудия?» (намек на действия генерала Шейдемана).
Насколько любили Льва Николаевича сослуживцы его, видно уже из того, что однажды у меня за обедом, на Екатерининской улице Севастополя, я при Толстом обратился к товарищам со словами: «Господа! дадим слово не играть с Толстым! Он вечно проигрывает. Жаль товарища!» Толстой же на это преспокойно ответил: «Я и в другом месте проиграюсь». И действительно, как только мы перестали с ним играть, он стал уходить в город и играть с пехотными и кавалеристами, а после нам же рассказывал, как те его обыгрывали.
Толстой был бременем для батарейных командиров и поэтому вечно был свободен от службы: его никуда нельзя было командировать. В траншеи его не назначали; в минном деле он не участвовал. Кажется, за Севастополь у него не было ни одного боевого ордена, хотя во многих делах он участвовал как доброволец и был храбр. В «аристократию» Толстой не лез, любил поговорить по душе, умно; недалеких товарищей, вроде Проценко, сторонился. С солдатами Толстой жил мало, и солдаты его мало знали. Но, бывало, у него хватит духа сказать солдату: «Что ты идешь расстегнутый?!» (Сам был либералом по этой части.) В обращении Лев Николаевич был ровен со всеми, хотя дружбы ни с кем не заводил; готов был поделиться последним с товарищами; любил выпить, но пьян никогда не был. Часто беседовал я с ним на разные темы: это был истинно русский человек; он любил свою веру и свой родной язык, но во всяком человеке прежде всего видел человека. Толстой поражал нас знанием языков. Он знал и польский язык, о чем я заключаю из бесед с ним.
В общем я был знаком с графом Толстым около семи месяцев — время, когда в севастопольской обстановке можно было хорошо узнать товарища.
Толстой находился на позиции при р. Бельбеке с 5 января по 1 апреля 1855 г.
Как Лев Толстой защищал Севастополь
13 сентября 1854 года (25 сентября по н. ст.) началась первая героическая оборона Севастополя. 349 дней русские моряки и солдаты отстаивали город при численном превосходстве противника и продемонстрировали всему миру свой героизм, мужество и отвагу. Среди защитников города был и молодой подпоручик Лев Николаевич Толстой – в будущем знаменитый русский писатель.
Почти мировая война
4 октября 1853 года Турция в очередной раз объявила России войну, и вновь Россия ответила тем же. Но в этот раз Турцию поддержали Англия и Франция, которые очень внимательно следили за развитием событием и совсем не были заинтересованы в усилении России на Черном море. В феврале 1854 года они заключили военный союз с Турцией и сразу же выдвинули России ультиматум о выведении войск из Дунайских княжеств. Россия, естественно, не стала выполнять такие требования, и 15 марта союзники объявили ей войну. Англия и Франция попыталась начать боевые действия с провокаций на Балтике, в Белом море и на Тихом океане. Действия их оказались не очень удачными, и они начали готовить десант в Крыму. 12 сентября захватчики высадили 62-тысячный десант возле Евпатории и двинулись в сторону Севастополя. 25 сентября в Севастополе объявили осадное положение, а руководство обороны принял на себя вице-адмирал Владимир Корнилов. 27 сентября, выступая перед гарнизоном, он сказал о чести, которая выпала всем, – защищать Севастополь. Сказал и о том, что отступать некуда – позади море.
По зову сердца
Вот теперь мы переходим к главной теме: как Лев Толстой оказался в Севастополе и что он там делал. Начнем почти по порядку. В 1844 году Лев Толстой поступил в Императорский Казанский университет, но учеба на факультете арабско-турецкой словесности не произвела на него должного впечатления, и в результате он был оставлен на второй год. Теперь Лев Николаевич решил поучиться на юридическом факультете, но и здесь не все у него заладилось. Через два года он вообще покинул учебное заведение.
Очень к месту состоялась встреча со старшим братом Николаем, который служил в армии. Брат убедил Льва поступить в армию в качестве юнкера. Братья вместе попали на Кавказ и активно участвовали во многих стычках с горцами. Боевые заслуги молодого графа были замечены, и он заслужил Георгиевский крест, который великодушно отдал простому солдату, посчитав, что тому он больше пригодится, так как давал существенные льготы.
После того как начались военные действия в Молдавии, Толстой переводится в действующую армию, а после высадки англо-французского десанта – переводится в Крым. В письме брату Толстой пишет, что просился в Крым в основном из патриотизма. В молодости Лев Толстой придерживался высказанного однажды постулата: «Будь полезен, сколько ты можешь, Отечеству». Эта фраза была для него основополагающей, и он неоднократно подтверждал ее на деле. Толстой провел в городе практически все время до окончания боевых действий. Служа артиллеристом, он участвовал во многих боевых операциях, из прапорщиков был произведен в подпоручики.
В апреле 1855 года Толстой служил на знаменитом четвертом бастионе, где стал душой батареи. Сослуживцы говорили, что он редкий товарищ и честнейшая душа. Здесь он встречался с Нахимовым, Истоминым и Тотлебеном. Некоторое время командовал горным взводом на реке Бельбек и показал себя хорошим командиром, заботящимся о своих солдатах. 4 августа он принял участие в сражении на реке Черной. Бой был проигран, и это очень плохо повлияло на Толстого. Он до самого падения города оставался на боевых позициях и после признавался, что этот день был самым печальным в его жизни. За участие в боях Лев Толстой был награжден орденом святой Анны 4-й степени и медалями.
Севастопольские рассказы
Участник Крымской войны и писатель Лев Толстой создает яркий документ, который, по его мнению, должен быть верен действительности. Таким документом становятся «Севастопольские рассказы» – летопись героической обороны русскими войсками осажденного Севастополя. Рассказы – это не исторический документ, но в них автор показывает точно и детально офицерский и солдатский быт, обмундирование, передает живую разговорную речь. А все эти мелочи подтверждают их документальную основу.
Он сам говорил, что столько узнал и испытал, что даже не знает с чего начать. Многое из его рассказов написано по его же дневниковым записям, а они написаны по горячим следам и во многом пропитаны личными впечатлениями и наблюдениями. В то же время в военных произведениях активно звучат темы русского солдата и Родины, а противовес им – мысли против войны и ее ужасов. Правда войны так ярко прозвучала в его рассказах, что вызвала определенное недовольство у цензоров и их начальства. Тем не менее уже в 1855 году рассказы печатает журнал «Современник».
Лев Толстой на Крымской земле
Лев Николаевич Толстой был в Крыму трижды. В действующую армию подпоручика Толстого перевели после его настойчивых требований. Сюда, в сражающийся Севастополь, он стремился «больше всего из патриотизма», как рассказывал позднее брату.
7 ноября 1854 г. Толстой впервые побывал на севастопольских бастионах. На подступах к городу уже два месяца велись кровопролитные бои. Осматривая город, превратившийся в крепость, Толстой бродил «лабиринтами батарей», беседовал с солдатами, офицерами. И все, что он увидел и услышал, говорило ему: стойкость и храбрость севастопольцев намного выше, чем представлялось до приезда в Крым. В письме к брату он говорит о своих первых впечатлениях: «Дух в войсках выше всякого описания. Во времена древней Греции не было такого геройства… Рота моряков чуть не взбунтовалась за то, что их хотели сменить с батареи, на которой они простояли тридцать дней под бомбами. Чудное время!»
Молодому офицеру-артиллеристу долго не удается побывать «в деле». Почти два месяца его держали на тыловых позициях под Симферополем, в деревне Эски-Орда (ныне Лозовое). Жил он в «удобном помещичьем доме». Сохранившееся до сих пор легкое двухэтажное здание видно с Алуштинского шоссе. Оно четко выделяется на фоне окружающих темно-серых гор и густой зелени садов. В память о пребывании Л. Н. Толстого в этих местах на шоссе установлен его скульптурный бюст.
В последних числах марта 1855 г. батарею Толстого перебрасывают на одну из самых важный позиций обороны города – на 4-й бастион. Переезд Толстого совпал с мартовско-апрельским штурмом Севастополя. Н 4-м бастионе не было места, куда бы не попадали снаряды. Однако бастион жил и не допускал врага в город. С честью и славой выдержали его защитники испытание.
За храбрость и стойкость, проявленные на бастионе, Толстой досрочно получил чин поручика и был награжден орденом.
Находясь на 4-м бастионе, Толстой пишет рассказ «Севастополь в декабре месяце», который затем публикует журнал «Современник». В основу рассказа положены впечатления Толстого от первого знакомства с обороняющимся городом и его защитниками и картины, которые он наблюдал в Севастополе в декабре 1854 г., когда был послан в Эски-Орду со взводом солдат за орудиями. Главная мысль рассказа заключена в словах, что каждый, кто побывал в осажденном городе, мог вынести «убеждение в невозможности взять Севастополь» и что это убеждение видели «в глазах, речах, приемах, в том, что называется духом защитников Севастополя».
Участвовал Толстой и в знаменитом сражении с 10 на 11 мая, когда летящие бомбы, по выражению военного историка, образовали огненный свод над головами сражавшихся. Майские события на 4-м бастионе послужили Толстому основой для второго севастопольского рассказа – «Севастополь в мае».
В последние дни боев Толстой снова был переведен на городские позиции и огнем своей батареи прикрывал эвакуацию войск на Северную сторону. Он оставил Севастополь одним из последних. Свои чувства, которые отражали чувства всех защитников города, Толстой выразил в третьем рассказе – «Севастополь в августе 1855 года».
Рассказы Толстого о защитниках города обратили на себя внимание всех передовых людей страны. Толстой был признан писателем, от которого можно было ожидать произведения огромной силы. И сам он поверил, что его призвание – литература.
Второе пребывание Льва Николаевича в Крыму было совсем кратковременным – всего десять дней. Он приехал сюда тридцать лет спустя, в марте 1885 г., сопровождая больного друга князя Урусова. Остановился Толстой в Симеизе в имении крупного землевладельца-капиталиста Мальцева, но находился в нем мало, больше путешествовал по Крыму.
«Удивительно, прекрасно и пустынно», – писал он о видах Крыма. И в то же время он как бы сам себя останавливает: «Не могу я любоваться природой… Здесь радостно, что не видать бедных и пьяных, но дурно то, что много безумных богачей».
В третий раз Лев Николаевич прожил в Крыму около десяти месяцев в 1901 – 1902 гг. Поездка Толстого была вызвана необходимостью укрепить здоровье после тяжелой болезни, которую писатель перенес летом 1901 г. Владелица имения в Гаспре Панина предложила семье Толстых свою пустовавшую дачу.
Для переезда Толстому предоставили специальный вагон. Молва о его путешествии сразу разнеслась по стране. На каждой станции писателя встречала масса народу. Большая манифестация состоялась и на севастопольском вокзале, куда Толстой прибыл 7 сентября. Не зная точной даты его приезда, жители города собирались на вокзале несколько дней подряд. По приходе поезда встречавшие направились к вагону, но цепи жандармов во главе с полицмейстером не допустили их к Толстому.
С большим вниманием осмотрел Толстой город, намного выросший и преобразившийся. Писатель побывал в здании офицерского собрания, в котором когда-то размещался перевязочный пункт, описанный в первом и втором севастопольских рассказах, у памятника адмиралу Нахимову, на Приморском бульваре, где во времена обороны располагалась Николаевская батарея…
По дороге в Ялту Толстой узнавал знакомые места, объяснял спутникам расположение укреплений и войск в дни сражений за Севастополь.
Во время пребывания в Гаспре Толстой часто встречался с А. П. Чеховым, находившимся тогда в «крымской ссылке» близ Гаспры.
Таврическому губернатору было дано секретное указание захватить рукописи писателя. Толстой, кроме дневника, в котором находим резкие суждения о самодержавном строе, писал в Гаспре повесть «Хаджи Мурат», ряд статей, а также письма к Николаю II с призывом уничтожить «тот гнет, который мешает народу высказывать свои пожелания и нужды», отменить «те исключительные законы, которые ставят рабочий народ в положение пария», и ликвидировать частное землевладение.
Когда писателю в 1908 г. исполнилось 80 лет, общественность Севастополя решила избрать его почетным гражданином города – «как бывшего защитника Севастополя и за заслуги не только перед Севастополем, не только перед Родиной, но и перед человечеством».
Было решено также назвать именем Толстого одну из школ города. Но Министерство внутренних дел царской России эти решения не утвердило.
Лишь в 1928 г. увековечили мемориальной доской пребывание Толстого на севастопольских позициях. Имя писателя присвоено улицам, школам, библиотекам в городах и селах Крыма.
Источник: Р. Вуль. «Лев Толстой на Крымской земле»
На каком бастионе сражался л н толстой
Под Четвёртым бастионом Севастополя обнаружили подземный ход, неизвестный ранее. На этом укреплении во время обороны города 1854–1855 гг. сражался Лев Толстой.
Археологи нашли подземный ход под Четвёртым бастионом Севастополя – укреплением времён Крымской войны (1853-1856 гг.). Сооружение не обозначено на планах укреплений города и ранее было неизвестно историкам и археологам.
Ход выкопан из рва, по которому передвигались защитники бастиона. Его высота – около 1,7 м. Коридор вырублен в скале на глубине около четырёх метров. Пока расчищено только начало подземного хода, то есть его длина и «пункт назначения» неизвестны.
Между тем Сергей Соловьёв, руководитель экспедиции Института истории материальной культуры РАН, уже готов делать выводы. По его мнению, ход проходит под бастионом и ведёт во внутреннюю часть укреплений. «По нему незаметно проходили наши войска […], перебирались в ров и контратаковали французов», – полагает археолог. Он добавил, что галерея могла быть освещена.
Дальнейшие исследования подземного хода затруднены: его нужно дополнительно укреплять. Планируют ли археологи заняться этим, не сообщается.
Напомним, что та же экспедиция ранее обнаружила подземный ход у Малахова кургана. Однако он был отмечен на чертежах Э.И. Тотлебена – инженера, который создавал укрепления Севастополя. Предполагается что «малаховский» подземный ход шёл под всем бастионом и выходил в ров с той стороны, где располагались позиции неприятеля. Скорее всего, это была минная галерея – через неё защитники бастиона могли пробраться к позициям противника и заминировать их.
Сообщалось, что от подземного коридора на Малаховом кургане открыт только проход и три ступени, ведущие вниз. Раскрыли ли его полностью, пока неизвестно. Похожие минные галереи ранее находили и в других местах в Севастополе.
Четвёртый бастион (другое название – Мачтовый) был одним из самых важных укреплений Южной стороны города. Сейчас на его месте находится Исторический бульвар.
По материалам пресс-службы ИИМК РАН
Автор: Егор Антонов
Источник: Наука и жизнь (nkj.ru)
Читайте также:
Севастопольский бастион не поддался истории
Конструкции знаменитого четвертого бастиона сохранились неизменными со времён Крымской войны.