на каком языке были написаны мемуары екатерины 2 ответ
На каком языке были написаны мемуары Екатерины II?
На каком языке были написаны мемуары Екатерины II?
Слово кофта, скорее всего, пришло в русский язык из немецкого языка, где слово kuft означало «кафтан из грубой шерсти».
Но есть и другие версии.
К примеру, как вариант, рассматривают связь слова «кофта» с персидским kufter, что означает «ткань».
Змеи обладают острым раздвоенным языком, который быстро высовывается из пасти и столь же быстро скрывается. впрочем это не угроза, ведь таким образом змеи пытаются определить окружающие их запахи. Язык змеи выполняет у них роль органа обоняния. Но в народе этот острый язычок почему-то прозвали ЖАЛО, хотя сам язык конечно не может ни ужалить, ни укусить.
Мне кажется, что речь любого человека уникальна. У каждого свои интонации, произношение, словарный запас, особенности выражения мысли и т. д. По половому признаку я бы не выявила очевидных различий.
Но, если взять среднестатистическог о мужчину и женщину, то можно отметить большую эмоциональность и многословность в женской речи. Речь мужчин более сдержанна и лаконична.
Еще у женщин более развита детализация и стремление к подробности в описании предметов и образов. В то же время, мужчины более поверхностны в своих суждениях.
Записки императрицы Екатерины II
Записки императрицы Екатерины II
Автор: Екатерина II
Год и место первой публикации: 1859, Лондон
Издатель: Искандер (Александр Герцен)
Литературная форма: мемуары
Записки императрицы Екатерины II известны в нескольких редакциях, между которыми существуют немаловажные концептуальные расхождения. В первом, лондонском, издании публикуется последний по времени, правленный императрицей вариант записок. Здесь в основе повествования — противопоставление Екатерины II и ее мужа, Петра III. Эта оппозиция заявлена в начале записок; в первой фразе текста воедино слиты эпиграф и эпилог:
«Счастие не так слепо, как обыкновенно думают. Часто оно есть не что иное как следствие верных и твердых мер, не замеченных толпою, но тем не менее подготовивших известное событие. Еще чаще оно бывает результатом личных качеств, характера и поведения. […]
И вот тому два разительных примера:
Петр III — Екатерина II».
«Записки охватывают первые пятнадцать лет жизни Екатерины в России: с момента приезда принцессы Ангальт-Цербстской, будущей Екатерины II, в Москву в 1744 году, — до 1758 года. Будущая императрица прерывает мемуары накануне самых любопытных событий: смерти императрицы Елизаветы Петровны, восшествии на престол Петра III и перевороте 1762 года, возведшем на престол великую княгиню, убийстве Петра III.
«В мемуарах Екатерины описанию государственной жизни с позиции историка-аналитика предпочитается наблюдение за жизнью двора из собственных покоев. Жизнь двора — это хроника его перемещений, главным образом, из Петербурга и его окрестностей в Москву — и обратно. Посты сменяются балами и пирушками, придворные интриги ведут к ссылкам и свадьбам. Образчик эпизода из частной жизни двора, которыми не пренебрегает Екатерина, — история о том, как вошедший в фавор у императрицы Елизаветы полковник Бекетов потерял милость из-за подозрений в педофилии:
«…он очень скучал и от нечего делать заставлял у себя петь мальчиков-певчих Императрицы. Некоторых из них он особенно полюбил за их прекрасный голос. Бекетов и друг его Елагин были оба стихотворцы, и сочиняли для мальчиков песни, которые те распевали. Этому дано было самое мерзкое истолкование. Все знали, что Императрица ни к чему не чувствовала такого отвращения, как к порокам этого рода. Бекетов, по невинности сердца, беспрестанно гулял с певчими по саду. Эти прогулки были ему вменены в преступление…»
Однако главное внимание автора воспоминаний сосредоточено на том, как сама Екатерина справлялась с неизбежным одиночеством и постоянными интригами против нее при дворе. Уже в пятнадцать лет поняв, что неравнодушна к русской короне, она «старалась снискать расположение всех вообще больших и малых»: «Я показывала великую почтительность матушке, беспредельное послушание императрице, отличную внимательность великому князю, и одним словом всеми средствами старалась снискать любовь публики». Сделать это, учитывая тяжелый нрав всех трех перечисленных особ, было нелегко. Однако матушку вскоре удалили из России, а милость императрицы стоила терпения и трудов. Больше всего достается великому князю, племяннику Елизаветы и наследнику престола.
Екатерина быстро увидела, «что он мало ценил народ, над которым ему суждено было царствовать, что он держался лютеранства, что не любил своих приближенных, и что был очень ребячлив». Изуродованный оспой, играющий со своими лакеями в куклы, пропахший табаком и псиной, Петр вызывал у Екатерины отвращение. «Сердце не предвещало мне счастия; одно честолюбие меня поддерживало», — говорит она о своих ощущениях накануне их свадьбы. Не удивительно поэтому, что умный и «прекрасный как день» камергер Сергей Салтыков быстро завоевал расположение великой княгини, — раньше, чем Петр начал, по воле императрицы, половую жизнь. Именно от Салтыкова, если верить рассказчице, родился Павел, будущий российский император.
Петр давно понял, что «ни он годен для русских, ни русские для него», поэтому, когда с болезнью императрицы усилились дворцовые интриги, Екатерина увидела перед собой три пути: «1-е — разделить судьбу В. князя, какая она ни будет; 2-е — находиться в постоянной зависимости от него и ждать, что ему угодно будет сделать со мною; 3-е — действовать так, чтобы не быть в зависимости ни от какого события». Разумеется, будущая императрица избирает третий путь. «Записки» обрываются на первом после всех несправедливостей откровенном разговоре Екатерины с императрицей Елизаветой.
Французская рукопись с самой полной редакцией «Записок» попала к Павлу I вместе с завещанием Екатерины II в пакете, надписанном «Его Императорскому Высочеству Великому князю Павлу Петровичу, моему любезнейшему сыну». В начале ноября 1796 года ее запечатывают особой печатью, которую сломать можно только по распоряжению царя. Вряд ли Павел хотел, чтобы тайная политическая история России, в которой ставится под сомнение его принадлежность к династии Романовых, стала достоянием общественности. Однако по старой дружбе он разрешил познакомиться с рукописью князю Александру Куракину. Последний не замедлил ее скопировать — списки распространились среди дворян.
Николай I Екатерину не любил: считал, что она «позорит род», — он попытался конфисковать все до единого списки ее мемуаров и запрещал читать «позорный документ» своим родственникам.
Император Александр II, в отличие от брата, наоборот заинтересовался мемуарами своей бабки. Сразу по восшествии на престол в 1855 году он потребовал доставить их из Московского архива иностранных дел в столицу. Тогда появились новые списки. В 1858 году некий русский, маленького роста и слегка прихрамывающий, привез рукопись «Записок» в Лондон и передал ее политическому эмигранту Александру Герцену. В сентябре в русской газете «Колокол», которую Герцен издавал в Лондоне, появляется анонс:
«Спешим известить наших читателей, что Н. Трюбнер издает в октябре месяце на французском языке мемуары Екатерины II, написанные ею самой (1744–1758). Записки эти давно известны в России по слухам и, хранившиеся под спудом, печатаются в первый раз. Мы взяли меры, чтобы они тотчас были переведены на русский язык».
«Колокол» в России был запрещен, как и все сочинения политического эмигранта Герцена. Но это не мешало повсеместному распространению журнала на родине Искандера. Говорят, что император читал его так же внимательно, как студенты-радикалы. Может быть поэтому в «Библиографических записках» в 1858 году появились два коротеньких отрывка из мемуаров Екатерины. В конце осени 1858 года мемуары вышли на французском, затем на русском, немецком, шведском, датском языках. Последовали переиздания. Позже стало известно, что некто, переправивший «Записки» в Европу — это Петр Бартенев, известный историк и архивист. Он-то и перевел сочинение на русский язык. Впоследствии этот перевод перепечатывался пять раз за границей и три раза в России.
Российские послы и консулы по приказу правительства бросились скупать и уничтожать издания — а Герцен умножал тиражи. Книга нашумела в Европе. Кое-кто утверждал, что «Записки» вышли из-под пера самого Герцена. В России искали злоумышленника, доставившего рукопись в Лондон, но не нашли. Любопытно, что впоследствии Бартенев был убежденным монархистом и очень сердился, когда ему напоминали об этой истории, пресекая любые намеки на его участие в публикации «Записок».
В 1891 году мемуары прочитал Александр III и наложил на них «дополнительный запрет». После 1905 года в России стали издавать «Записки», перепечатанные с герценовского издания. В 1907 году вышел 12-й том академического издания сочинений императрицы, где из французского текста все же исключили несколько отрывков.
«Записки Екатерины II»
«Записки Екатерины II»
Императрица Екатерина II любила заниматься литературным творчеством. Она написала с десяток нравоучительных пьес, которые ставились в придворном театре. Для своих внуков, Александра и Константина, она написала несколько детских сказок. Затем она решила написать воспоминания о прожитых годах (правда, в описании ограничилась лишь годами своей молодости — до 30 лет).
Обычно в мемуарах исторических деятелей факты их биографии сопровождаются субъективной авторской оценкой и даже некоторой долей вымысла. Автор допускает вымысел либо из-за провалов памяти, либо чтобы выглядеть более симпатичным. В воспоминаниях Екатерины II вымысла, пожалуй, больше, чем следовало бы, и больше не по объему, а по значению.
Царица писала свои «Записки» не для широкой публики, а для очень узкого круга лиц. На сопроводительном конверте указан единственный адресат:
Екатерина II, Павел I и Александр I
«Его Императорскому Высочеству великому князю Павлу Петровичу, моему любезному сыну». Вероятно, Екатерина II предполагала, что ее «Записки» прочтут и другие члены семейства. Поскольку своего «любезного сына» она вовсе не любила, то сочла возможным включить в свои мемуары такие сведения, которые Павлу были бы крайне неприятны. При этом себя она выставляла в неприглядном свете, ничуть не смущаясь, ибо знала, что «Записки» будут читать только после ее смерти.
Что же столь страшного было в «Записках» Екатерины II? Царица собственной рукой написала о своем любовном романе с князем Сергеем Салтыковым, который-де и являлся отцом цесаревича Павла (а не Петр III, как официально считалось). Это выглядело довольно правдоподобно. От одного из своих фаворитов, Григория Орлова, у нее был сын, названный Алексеем Бобринским. От другого фаворита, Григория Потемкина, родилась дочь, названная Елизаветой Темкиной. Эти двое, как побочные дети государыни, не имели никаких прав на российский престол. Павел же с детских лет воспитывался как цесаревич, — двор, гвардия, вся страна и заграница воспринимали его именно в таком качестве.
Зачем Екатерине II надо было себя оговаривать? Ведь достаточно внимательно всмотреться в портреты Петра III и Павла I, чтобы найти много сходных черт лица, присущих близким родственникам.
Конечно, истинные намерения Екатерины II никому не известны, но очень похоже, что это была тонкая месть нелюбимому сыну. Сама Екатерина II заняла российский престол, устранив двоих более законных претендентов — Петра III, которого убили с ее ведома, и Ивана VI, которого убили согласно составленной ею инструкции (при попытке его освобождения). Павел, полагая себя сыном Петра III и, следовательно, правнуком Петра I, считал себя более законным претендентом на российский престол, чем собственную мать. Павел думал, что Екатерина станет править страной временно, только до его, Павла, совершеннолетия. Когда этого не случилось, сторонники Павла начали готовить заговор против царицы. А сама Екатерина П, зная об этом, отстранила сына-цесаревича от всех государственных дел, удалив его в Гатчину.
Смотр гвардейских частей на Дворцовой площади. 1810-е гг.
Но если правда то, что написала Екатерина II в своих «Записках», то Павел I вовсе не правнук Петра I и его претензии на престол становятся необоснованными.
Павел I, прочитав это место в «Записках» нелюбимой им матушки, пришел в смятение. Сначала он опечатал рукопись особой царской печатью и велел спрятать до особого распоряжения. Потом вдруг решил посоветоваться по этому деликатному делу с другом детства князем А. Б. Куракиным, бывшем при имперском дворе вице-канцлером. Князь получил рукопись на прочтение всего на несколько дней и дал клятву, что он никому не расскажет, ничего не покажет. Однако, приехав из дворца домой, князь Куракин тотчас разделил рукопись на несколько частей и велел скопировать каждую часть опытным писарям (рукопись была написана по-французски). И только потом вернул «Записки» царю, еще раз уверив его, что никто, кроме него самого, текст не читал.
И Павел I, и Александр I, и Николай I думали, что «Записки», опечатанные особой царской печатью, никому не известны. А в действительности текст распространялся в различных копиях среди многих дворянских семейств, где умели читать по-французски. Дочь Павла I, великая княгиня Елена Павловна, читала «Записки» в копии, которую ей передал А. С. Пушкин, о чем поэт сделал запись в своем дневнике 8 января 1835 г.
Увидев в списке бумаг погибшего на дуэли Пушкина «Записки», царь Николай I написал против них: «Ко мне». Эта рукописная копия ныне хранится в Санкт-Петербурге, в Пушкинском Доме. Литературоведы выяснили, что несколько листов текста написаны рукой жены поэта, Натальи Николаевны. Следовательно, и она читала, возможно, и ее сестры, Екатерина и Александрина, и т. д.
Царь Николай I обратился к своим подданным-дворянам с настоятельной просьбой — вернуть копии «Записок». Воспоминания своей бабушки он считал «позорным документом». Многие вернули царю свои копии, но не все, да и те, кто возвращал, старались обзавестись копиями с копии.
В 1859 г. за рубежом были опубликованы «Мемуары Екатерины П, написанные ею самой (1744–1758)», на французском, шведском, датском и русском языках. Издал эти книги А. И. Герцен, находившийся в то время в эмиграции в Лондоне. Петербургские власти приказали своим послам в соответствующих странах крамольную книгу скупать и уничтожать. В ответ Герцен увеличил тираж издания, и таким образом этот революционер даже неплохо заработал за счет царской казны.
Царь Александр III, ознакомившись с содержанием «Записок» по зарубежному изданию, запретил их перепечатку в России. Так же считал и царь Николай II. И только после Первой русской революции, когда был ослаблен гнет цензуры, «Записки» Екатерины II были открыто опубликованы в стране, где она царствовала 34 года.
Читайте также
ЗАПИСКИ КОРОБИЦЫНА
ЗАПИСКИ КОРОБИЦЫНА Счастливый случай помог Всесоюзному географическому обществу приобрести в одной из книжных лавок Ленинграда подлинник собственноручных «Записок приказчика Российско-Американской Компании Н. И. Коробицына». Эти записки изданы в сборнике «Русские
Л.-Ф. Сегюр. Записки о пребывании в России в царствование Екатерины II. (В кн. «Россия XVIII в. глазами иностранцев». Л., 1989)
Л.-Ф. Сегюр. Записки о пребывании в России в царствование Екатерины II. (В кн. «Россия XVIII в. глазами иностранцев». Л., 1989) 1. «Петербург представляет уму двойственное зрелище: здесь в одно время встречаешь просвещение и варварство, следы X и XVIII веков, Азию и Европу, скифов и
Глава 8. От Екатерины до Екатерины
Глава 8. От Екатерины до Екатерины Вопрос 8.1В 1726 году Меншиков отменил жалование мелким чиновникам.На каком основании? Как объяснил?Вопрос 8.2Кто последним был похоронен в Архангельском соборе?Вопрос 8.3Рассказывают, что при Анне Иоанновне Елизавета Петровна, будущая
Записки на бересте
Записки на бересте В ходе раскопок древнерусских городов до сих пор находят письма и документы на кусках березовой коры, которые датируются XI–XV веками.Значительное количество берестяных грамот хорошо сохранилось благодаря тому, что зачастую они оказывались в слоях
ЗАПИСКИ О РОССИИ
ЗАПИСКИ О РОССИИ Гваньини А. Полное и правдивое описание всех областей, подчиненных монарху Московии… В кн.: Иностранцы о древней Москве. М.: Столица, 1991.Горсей Д. Путешествие сэра Джерома Горсея. // В кн.: Иностранцы о древней Москве. М.: Столица, 1991.Горсей Д. Сокращенный
Записки Н. А. Саблукова
Записки Н. А. Саблукова IНа днях мне пришлось перечитывать «Историю России» Левека, в которой говорится о разногласии в мнениях, существующих до настоящего времени относительно Лжедимитрия, причем меня особенно поразила скудость сведений об этой замечательной эпохе в
ЗАПИСКИ РАЗНЫХ ЛЕТ
ЗАПИСКИ РАЗНЫХ ЛЕТ ДА СВЯТИТСЯ ИМЯ ТВОЕ… В вихре событий дня сегодняшнего, в круговерти дел остановимся на мгновение и прикоснемся к забытым страницам родной истории, повествующим о великом подвижничестве малоизвестной русской женщины, чье имя может прославить и не
26 ПРОСВЕЩЕННЫЙ АБСОЛЮТИЗМ ЕКАТЕРИНЫ II. РЕФОРМЫ ЕКАТЕРИНЫ II
26 ПРОСВЕЩЕННЫЙ АБСОЛЮТИЗМ ЕКАТЕРИНЫ II. РЕФОРМЫ ЕКАТЕРИНЫ II Екатерина II правила практически всю вторую половину XVIII в. (1762–1796 гг.). Эту эпоху принято называть эпохой просвещенного абсолютизма, так как Екатерина, следуя новоевропейской просвещенческой традиции, была
От Екатерины до Екатерины: Карл Карлович Андерсон
От Екатерины до Екатерины: Карл Карлович Андерсон Стокгольмский мальчишка Карл Андерсон был одним из тех многочисленных иноземцев, талант которых расцвел именно в Петербурге; в этом смысле его судьба типична. Но начало его жизненного пути было далеко не обычным;
Собственноручные записки императрицы Екатерины II
Записки произвели настоящий фурор по всей Европе и были переведены на несколько языков (оригинал написан по-французски).
Долгое время «Собственноручные записки» императрицы Екатерины II хранились под грифом «Особой секретности», наложенным на них ее сыном Павлом. Только в 1859 году значительная часть мемуаров опубликовал в Лондоне Герцен. В начале XX века сочинения Екатерины решила опубликовать Императорская Академия наук. Получив дозволение работать в закрытых архивах, академик А. Н. Пыпин, руководивший изданием, обнаружил подлинники «Записок» императрицы в полном, гораздо более существенном объеме. «…Эта личная история Екатерины II… есть вместе с тем замечательное литературное произведение, блещущее умом и наблюдательностью», — докладывал он президенту Академии великому князю Константину Константиновичу. «Записки» были изданы в 1907 году на языке оригинала, и в том же году издательство Суворина выпустило их русский перевод.
… В этом [1751] году случилось событие, которое дало придворным пищу для пересудов. Оно было подстроено интригами Шуваловых. Полковник Бекетов, о котором говорилось выше, со скуки и не зная, что делать во время своего фавора, который дошел до такой степени, что со дня на день ждали, кто из двоих уступит свое место, Бекетов — Ивану Шувалову или последний — первому, вздумал заставлять малышей певчих императрицы петь у себя. Он особенно полюбил некоторых из них за красоту их голоса, и так как и он сам, и его друг Елагин были стихотворцы, то он сочинял для них песни, которые дети пели. Всему этому дали гнусное толкование; знали, что ничто не было так ненавистно в глазах императрицы, как подобного рода порок: Бекетов в невинности своего сердца прогуливался с этими детьми по саду — это было вменено ему в преступление. Императрица уехала в Царское Село дня на два и потом вернулась в Петергоф, а Бекетов получил приказание остаться там под предлогом болезни. Он там остался в самом деле с Елагиным, схватил там горячку, от которой чуть не умер, и в бреду говорил только об императрице, которой был всецело занят; он поправился, но остался в немилости и удалился, после чего был переведен в армию, где не имел никакого успеха. Он был слишком изнежен для военного ремесла.
В это время мы поехали в Ораниенбаум, где бывали каждый день на охоте; к осени вернулись в город.
В сентябре императрица определила камер-юнкером к нашему двору Льва Нарышкина. Он только что вернулся с матерью, братом, женой последнего и с тремя своими сестрами из Москвы. Это была одна из самых странных личностей, каких я когда-либо знала, и никто не заставлял меня так смеяться, как он. Это был врожденный арлекин, и если бы он не был знатного рода, к какому принадлежал, то мог бы много зарабатывать своим действительно комическим талантом: он был очень неглуп, обо всем наслышан, и всё укладывалось в его голове оригинальным образом. Он был способен создавать целые рассуждения о каком угодно искусстве или науке; употреблял при этом технические термины, говорил по четверти часа и более без перерыву и в конце концов ни он и никто другой ничего не понимали во всем, что лилось из него потоком, и все под конец разражались смехом. Он между прочим говорил об истории, что он не любит истории, в которой были только истории, и что для того, чтобы история была хороша, нужно, чтобы в ней не было историй, и что история, впрочем, сводится к набору слов. Еще в вопросах политики он был неподражаем. Когда он начинал о ней говорить, ни один серьезный человек этого не выдерживал без смеха. Он говорил также, что хорошо написанные комедии большею частью скучны.
Как только он был назначен ко двору, императрица дала его старшей сестре приказание выйти замуж за некоего Сенявина, который для этого был определен камер-юнкером к нашему двору. Это было громовым ударом для девицы, которая исполнила приказание с величайшим отвращением. Брак этот был очень дурно принят обществом, которое взвалило всю вину на Шувалова, фаворита императрицы; он имел большую склонность к этой девице до своего фавора, и ее так неудачно выдали замуж только для того, чтобы он потерял ее из виду. Это было поистине деспотическое преследование; выйдя замуж, Нарышкина заболела чахоткой и умерла.
В конце сентября мы снова переехали в Зимний дворец. При дворе в это время был такой недостаток в мебели, что те же зеркала, кровати, стулья, столы и комоды, которые нам служили в Зимнем дворце, перевозились за нами в Летний, а оттуда в Петергоф и даже следовали за нами в Москву. Билось и ломалось в переездах немало этих вещей, и в таком поломанном виде пользоваться ими было трудно. Поскольку нужно было особое приказание императрицы на получение новых вещей и большею частью трудно, а подчас и невозможно было к ней попасть, то я решила мало-помалу покупать себе комоды, столы и самую необходимую мебель на собственные деньги как для Зимнего, так и для Летнего дворца, и когда мы переезжали из одного в другой, я находила у себя всё, что мне было нужно, без хлопот и потерь при перевозке. Такой порядок полюбился великому князю; он завел такой же для своих покоев. Что касается Ораниенбаума, принадлежавшего великому князю, там мы имели за свой счет всё, что нам было необходимо. Для своих комнат в этом дворце я всё покупала на свои деньги, во избежание всяких споров и затруднений, ибо его императорское высочество, хотя и очень был мотоват на свои прихоти, но жалел денег на мои и в целом не был щедрым; но так как-то, что я делала для своих комнат на собственный кошт, служило к украшению дома, то он был весьма этим доволен.
В течение этого лета Чоглокова особенно меня полюбила, и так искренно, что, вернувшись в город, не могла без меня обойтись и скучала, когда я не бывала с ней. Сущность этой привязанности заключалась в том, что я совсем не отвечала на внимание, которое ее супругу угодно было ко мне проявить, что придало мне необычайную заслугу в глазах этой женщины. По возвращении в Зимний дворец Чоглокова каждый день после обеда присылала за мной с приглашением к себе; у нее бывало немного народу, но всё же больше, чем у меня, где я была одна за чтением, или с великим князем, который появлялся только за тем, чтобы ходить большими шагами по моей комнате и говорить о вещах, которые его интересовали, но для меня не имели никакой ценности. Эти прогулки продолжались часа по два и повторялись несколько раз в день; надо было шагать с ним до изнеможения, слушать со вниманием, надо было ему отвечать, а речи его были большею частью бессвязны и воображение его часто разыгрывалось.
Помню, что как-то раз он был занят почти целую зиму проектом постройки в Ораниенбауме дачи в виде капуцинского монастыря, где он, я и весь двор, который его сопровождал, должны были быть одеты капуцинами; он находил это одеяние прелестным и удобным. Каждый должен был иметь клячу и по очереди ездить на ней за водой или возить провизию в мнимый монастырь; он помирал со смеху и был вне себя от удовольствия в виду изумительных и забавных эффектов, какие произведет его выдумка. Он заставил меня набросать карандашом план этой чудесной затеи, и каждый день надо было прибавлять или убавлять что-нибудь. Как я ни была полна решимости быть в отношении к нему услужливой и терпеливой, признаюсь откровенно: очень часто мне было невыносимо скучно от этих посещений, прогулок и разговоров, ни с чем по нелепости не сравнимых. Когда он уходил, самая скучная книга казалась восхитительным развлечением.
Мысли и замечания
Я желаю и хочу лишь блага той стране, в которую привел меня Господь; Он мне в том свидетель. Слава страны создает мою славу. Вот мое правило; я буду счастлива, если мои мысли могут тому способствовать.
Государи кажутся более великими, по мере того как вельможи страны и приближенные более удовлетворяются в отношении богатства. Изобилие должно царить в их домах, но не ложное изобилие, основанное на неоплатных долгах, ибо тогда, вместо величия, это становится лишь смешным тщеславием, над которым смеются иностранцы. Я хочу, чтобы страна и подданные были богаты, — вот начало, от которого я отправляюсь; чрез разумную бережливость они этого достигнут.
Признаюсь, что хотя я свободна от предрассудков и от природы ума философского, я чувствую в себе большую склонность почитать древние роды; я страдаю, видя, что некоторые из них доведены здесь до нищенства; мне было бы приятно их поднять. Можно было бы достичь восстановления их блеска, украсив орденами и должностями старшего в роде, если у него есть какие-нибудь достоинства, и давая ему пенсии и даже земли по мере нужды и заслуг, с условием, что они будут переходить только старшим и что они будут неотчуждаемы.
Противно христианской религии и справедливости делать рабов из людей, которые все получают свободу при рождении; один собор освободил всех крестьян, бывших раньше крепостными, в Германии, Франции, Испании Сделать подобный резкий переворот не будет средством приобрести любовь землевладельцев, исполненных упрямства и предрассудков. Но вот удобный способ: поставить, что как только отныне кто-нибудь будет продавать землю, все крепостные будут объявлены свободными с минуты покупки ее новым владельцем, а в течение сотни лет все или по крайней мере большая часть земель меняют хозяев, и вот народ свободен.
Свобода, душа всего, без тебя всё мертво. Я хочу, чтобы повиновались законам, но не рабов. Я хочу общей цели делать счастливыми, но вовсе не своенравия, не чудачества и не тирании, которые с нею несовместимы.
Мир необходим этой обширной империи; мы нуждаемся в населении, а не в опустошениях; заставьте кишеть народом наши обширные пустыни, если это возможно. Для достижения этого не думаю, чтобы полезно было заставлять наши нехристианские народности принимать нашу веру; многоженство более полезно для [умножения] населения; вот что касается внутренних дел.
Что касается внешних дел, то мир гораздо скорее даст нам равновесие, нежели случайности войны, всегда разорительной.
Власть без доверия народа ничего не значит, тому, кто желает быть любимым и прославиться, достичь этого легко. Примите за правило ваших действий и ваших постановлений благо народа и справедливость, которая с ним неразлучна. Вы не имеете и не должны иметь иных интересов. Если душа ваша благородна — вот ее цель.
Большая часть наших фабрик — в Москве, месте, может быть, наименее благоприятном в России; там бесчисленное множество народу, рабочие становятся распущенными. Фабрики шелковых изделий не могут быть там хороши, вода мутная и особенно весною, в лучшее время года для окраски шелка; эта вода действует на цвета, они или блеклы, или грубы. С другой стороны, сотни маленьких городов приходят в разрушение! Отчего не перенести в каждый по фабрике, выбирая сообразно с местным продуктом и годностью воды? Рабочие там будут более прилежны и города более цветущи.
Дело, которое наиболее сопряжено с неудобством, — это составление какого-нибудь нового закона. Нельзя внести в это достаточно обдуманности и осторожности. Единственное средство достигнуть осведомленности о хорошей или дурной стороне того, что вы хотите постановить, — это велеть распространить слух о том на рынке и приказать точно известить вас о том, что говорят. Но кто скажет вам, какие выйдут отсюда последствия в будущем?
Остерегайтесь, по возможности, издать, а потом отменить свой закон; это означает вашу нерассудительность и вашу слабость и лишает вас доверия народа, разве это будет только закон временный. В этом случае я желала бы заранее объявить его таковым и обозначить в нем, если возможно, основания и время или, по крайней мере, обозначить в нем срок в несколько лет, по истечении которых можно было бы его возобновить или уничтожить.
Хочу установить, чтобы из лести мне высказывали правду. Даже царедворец подчинится этому, когда увидит, что вы ее любите и что это путь к милости.
Говорите с каждым о том, что ему поручено; не награждайте никогда, если вас лично не просят о том; разве если вы сами намереваетесь это сделать, не будучи к тому побуждаемы; нужно, чтобы были обязаны вам, а не вашим любимцам,
Тот, кто не уважает заслуг, не имеет их сам. Кто не ищет заслуг и кто их не открывает, недостоин и не способен царствовать.
Я как-то сказала, и этим весьма восхищались, что в милость, как и в жизнь, вносишь с собой зачаток своего разрушения.
Уважение общества не есть следствие видной должности или видного места; слабость иного лица унижает место точно так же, как достоинство другого облагораживает его, и никто, без исключения, не бывает вне пересудов, презрения или уважения общества. Желаете вы этого уважения? Привлеките доверие общества, основывая всё свое поведение на правде и на благе общества. Если вместе с тем природа наделила вас полезными дарованиями, вы сделаете блестящую карьеру и избегнете того смешного положения, которое сообщает высокая должность лицу без достоинств и слабость которого сквозит всюду.
Самым унизительным положением мне всегда казалось — быть обманутым. Будучи еще ребенком, я горько плакала, когда меня обманывали, но зато я делала всё то, чего от меня хотели, и даже неприятные мне вещи — с усердием, когда мне представляли действительные доводы.
Видали ли когда способ действия более варварский, более достойный турок, как тот, чтобы начинать с наказания, а затем производить следствие? Найдя человека виновным, что вы сделаете? Он уже наказан. Пожелаете ли вы быть жестокими, чтобы наказать его дважды? А если он невинен, чем исправите вы несправедливость, что его арестовали, лишили его всякой чести, должностей и прочего без вины? Через такое легкомыслие вы сделаетесь достойными презрения. Значит, вы пожертвуете им из стыда сознаться, что вы ошиблись, и этим усилите свою вину перед очами Бога и людей. Если бы со мной случилось такое несчастье, я не стала бы колебаться, я пожертвовала бы своим стыдом справедливости, я исправила бы со всем величием души, на которое способна, зло, которое я бы сделала.
В Венеции, в самом деспотическом месте Европы, если невинный брошен в тюрьму, а его невинность доказана, то дож, в сопровождении Сената, идет в тюрьму и провожает его с торжеством домой.
Не знаю, мне кажется, что всю жизнь мою буду иметь отвращение к назначению особой комиссии для суда над виновным, и особенно если эта комиссия должна оставаться тайной; отчего не предоставить судам дела, относящиеся до их ведения. Быть стороной и еще назначать судей — это значит выказывать, что боишься иметь справедливость и законы против себя. Пусть вельможа будет судим Сенатом, как в Англии, во Франции, пэр судим пэрами. К тому же внушаешь подозрение, что имеешь выгоду найти его виновным и что дворцовые интриги создают преступление.
Хочу, чтобы питали ко мне доверие, полагая, что я желаю лишь того, что справедливо, и что когда я вынуждена кого-нибудь наказать, это потому, что он нарушил законы, свой долг перед отечеством и перед тем, кто поставлен от Бога для поддержания порядка.
Преступление и производство дела должны быть сделаны гласными, чтобы общество (которое всегда судит беспристрастно) могло бы распознать справедливость. Впрочем, в глазах этого общества никакое хвастовство не выдержит; удовлетворит его лишь правда; ставьте себя всегда в такое положение, чтобы она говорила за вас.
Сильная душа мало способна на советы душе слабой, ибо эта последняя не в состоянии следовать и даже оценить то, что первая предлагает ей согласно своему характеру. Вообще советовать — вещь чрезвычайно трудная; я хорошо знаю, как исполнить обдуманное мною дело, но у того, кому я советую, нет ни моей мысли, ни моей деятельности при осуществлении моего совета. Это размышление всегда меня располагало, при советах, какие я принимала от других, входить в мельчайшие подробности, даже усваивать слова того, кто мне советовал, и следовать совершенно его мысли.
Это следствие моей осторожности ради успеха часто заставляло думать, что я была управляема, между тем как я действовала с открытыми глазами и единственно занятая удачей, всегда ненадежной, как только не сам задумаешь дело, которое собираешься совершить, ибо кто может поручиться, что способ соответствует вашему характеру, даже если он вам нравится.
Два принципа воспитания государя заключаются, по моему мнению, в том, чтобы сделать его благодетельным и заставить его любить истину. Это значит сделать его любезным в очах Бога и людей.
Никогда ничего не делать без правил и без причины, не руководствоваться предрассудками, уважать веру, но никак не давать ей влияния на государственные дела, изгонять из совета всё, что отзывается фанатизмом, извлекать наибольшую по возможности выгоду из всякого положения для блага общественного — вот основание Китайской империи, самой прочной из всех известных на свете.
Неудивительно, что в России было среди государей много тиранов. Народ от природы беспокоен, неблагодарен и полон доносчиков и людей, которые, под предлогом усердия, ищут лишь, как бы обратить в свою пользу всё для них подходящее. Надо быть хорошо воспитанным и очень просвещенным, чтобы отличить истинное усердие от ложного, отличить намерения от слов и эти последние от дел. Человек, не имеющий воспитания, в подобном случае будет или слабым, или тираном, по мере его ума; лишь воспитание и знание людей могут указать настоящую средину.
Пусть мне связывают руки сколько угодно, чтобы помешать делать зло, но пусть они будут у меня развязаны, чтобы делать добро, — вот на что всякий здравомыслящий человек может согласиться.
Благополучие для ума — то же, что молодость для темперамента; оно приводит в движение все страсти; блажен тот, кто не дает себя увлечь этим вихрем. Отважно выдерживать невзгоду — доказательство величия души; но забываться в благополучии — следствие твердости души.
Изучайте людей, старайтесь пользоваться ими, не вверяясь им без разбора; отыскивайте истинное достоинство, хоть бы оно было на краю света: по большей части оно скромно и прячется где-нибудь в отдалении. Доблесть не лезет из толпы, не жадничает, не суетится и позволяет забывать о себе.
Никогда не позволяйте льстецам осаждать вас: давайте почувствовать, что вы не любите ни похвал, ни низостей.
Оказывайте доверие лишь тем, кто имеет мужество при случае вам поперечить и кто предпочитает ваше доброе имя вашей милости.
Будьте мягки, человеколюбивы, доступны, сострадательны и щедры; ваше величие да не препятствует вам добродушно снисходить к малым людям и ставить себя в их положение, так, чтобы эта доброта никогда не умаляла ни вашей власти, ни их почтения. Выслушивайте всё, что хоть сколько-нибудь заслуживает внимания; пусть видят, что вы мыслите и чувствуете так, как вы должны мыслить и чувствовать. Поступайте так, чтобы люди добрые вас любили, злые боялись и все уважали.
Храните в себе те великие душевные качества, которые составляют отличительную принадлежность человека честного, человека великого и героя. Страшитесь всякой искусственности. Зараза пошлости да не помрачит в вас античного вкуса к чести и доблести.
Мелочные правила и жалкие утонченности не должны иметь доступа к вашему сердцу. Двоедушие чуждо великим людям: они презирают все низости.
Молю Провидение, да запечатлеет оно эти немногие слова в моем сердце и в сердцах тех, которые их прочтут после меня.