на какой улице жил вертинский
Тверская улица: кому принадлежали сталинские элитные квартиры
Жилые дома на Тверской улице пестрят мемориальными досками-подсказками, перечисляющими известных жильцов, которые в разное время занимали здешние квартиры. Большинство домов были построены в ХХ веке и являют собой пример элитного жилья того времени. «РИА – Недвижимость» предлагает вам прогуляться по Тверской и посмотреть, кто в советскую эпоху мог позволить себе апартаменты на главной улице страны.
История тверского направления
Хотя дорога от Кремля в направлении Твери, откуда пошло название улицы, существовала с XIV века, популярность Тверская приобрела только в XVII веке. Жить здесь становится престижно, дома на улице строят только богатейшие и знатнейшие люди своего времени.
Однако, в том виде, в котором мы ее знаем, Тверская улица сложилась к 1950 году. Изменения в ее облике происходили и позже, но градостроительный ансамбль был создан во второй половине ХХ века.
В результате реконструкции, проходившей с 1930 по 1950 год, Тверская улица, тогда носившая название улицы Горького, потеряла большинство архитектурных памятников, но зато была расширена в три раза – с 18 до 60 метров, и выросла в высоту до 7-8 этажей.
Сталинские новостройки на Тверской, говоря современным языком, представляли собой элитное жилье того времени. Месторасположение и качество построек обязывало. Статус «элитки» дома сохраняли и все последующие 40 лет.
Четная сторона: мхатовцы и поэты
Как известно, в советской России квартиры не покупали, а получали. Поэтому прописка на главной улице Москвы доставалась от государства, в порядке особого вознаграждения за заслуги перед отечеством.
Дом номер 6, построенный в 1937-1940 годах по проекту архитектора А.Г. Мордвинова, был преимущественно отдан деятелям культуры и актерам МХАТа имени Чехова. Со дня сдачи дома в эксплуатацию и по 1972 год в нем жил артист и режиссёр театра Б.Н. Ливанов, сыгравший роль Михайло Ломоносова в одноименном фильме.
В этом же доме проживал известный каждому с детства поэт Корней Чуковский – автор «Бармалея» и «Айболита». Также здесь квартировал художник-портретист Петр Васильев, автор известных портретов вождей – Ленина и Сталина. Неудивительно, что апартаменты ему дали поближе к Кремлю.
Дом под номером 6 известен еще и тем, что на первом этаже здания располагалось легендарное кафе «Коктейль-холл». Оно открылось перед самой войной. Большую часть публики составляла гуманитарная и техническая интеллигенция. По легенде, в кафе ежевечерне любили захаживать перед спектаклем, дабы пропустить по рюмке, актеры МХАТа Иван Москвин и Виктор Станицын.
Последний, кстати, проживал по соседству, в доме номер 8 на улице Горького. Здание по проекту того же Мордвинова было построено в 1939—1944 годы. Кроме Станицына, который известен нашим современникам по фильму «Война и мир», где он сыграл Илью Андреевича Ростова, в доме проживал выдающийся кинорежиссер Михаил Ромм. Ему принадлежит, например, документальный фильм «Обыкновенный фашизм».
Также в 8-ом доме жили композитор и дирижер Владимир Захаров и писатель-переводчик Илья Эренбург. В 60-70-е годы здесь жила известная переводчица Юлия Добровольская, к которой на чай нередко наведывались нобелевские лауреаты Лев Ландау и Виталий Гинзбург.
Еще одними квартирантами дома были поэт Демьян Бедный и композитор-песенник Владимир Захаров. Последний год своей жизни здесь провел писатель Вячеслав Шишков, автор романа-эпопеи «Емельян Пугачев».
Дом номер 12, строение 2, в 30-е годы ХХ века претерпел капитальную перестройку в соответствии с концепцией обновления всей улицы. По стилю дом стал образцом конструктивизма. По сей день в нем остается музей-квартира миллионера и издателя Ивана Сытина, который жил здесь до 1934 года. А в 40-50-е годы в 12-ом доме по возвращении из эмиграции поселился певец и поэт Александр Вертинский.
Последний, интересный своими жильцами дом на четной стороне Тверской улицы, дом номер 28. Это доходный дом А. А. Пороховщикова, построенный еще в 70-е годы XIX столетья. Но в советские 30-е он тоже был перестроен, а точнее надстроен. В советское время в нем был прописан писатель Константин Паустовский, известный своими повестями о природе для детей.
Нечетная сторона: ученые и чиновники
Пожалуй, наибольшее количество именитых квартирантов числилось в доме номер 9 на улице Горького. Дом для советских ученых построили в 1949 году. Одну из самых просторных квартир выделили великому итальянскому ученому Бруно Понтекорво, который перебрался в СССР в 1950 году и работал на самом мощном протонном ускорителе того времени в Электрофизической лаборатории Академии наук.
Также здесь жили советские ученые-академики Василий Немчинов, Иван Артоболевский, Константин Скрябин. Компанию им составляли адмирал флота Советского Союза Николай Кузнецов и видный военный деятель Андрей Хрулев.
Были среди соседей и деятели культуры: дирижер Александр Свешников и кинорежиссер Сергей Бондарчук, взявший премию «Оскар» за фильм «Война и мир».
Еще одна заметная фигура в списке жильцов этого дома – Екатерина Фурцева, министр культуры СССР, из-за консерватизма которой в СССР не состоялись гастроли легендарных «Тhe Beatles».
Дом номер 15, опять же построенный по проекту Мордвинова, также славен своими жильцами, среди которых были артист балета Асаф Мессерер, оперный певец Максим Михайлов, актер и режиссер Юрий Завадский.
Мемориальная доска на доме номер 27, построенном в 1948 году, сообщает, что здесь жил писатель Александр Фадеев, автор романа «Молодая гвардия».
Текст книги «Тверская улица в домах и лицах»
Автор книги: Александр Васькин
Жанр: Архитектура, Искусство
Текущая страница: 8 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]
Тверская ул., дом 12, строение 2
Александр Вертинский
Дом этот не слишком выделяется среди своих соседей по Тверской улице, особенно рядом с роскошным Елисеевским магазином. Но ведь он не всегда был таким. Свой нынешний облик здание получило в 1930-х гг., обретя черты популярного тогда архитектурного стиля конструктивизм. Вглядитесь в его четкие прямые линии, перпендикуляры больших окон, и вы увидите романтику первых пятилеток, громадье грандиозных планов переустройства Москвы…
Тверская улица, дом 12, строение 2
Как мы помним, в эти годы происходила коренная реконструкция улицы Горького: старую Тверскую выпрямляли, какие-то дома перевозили (нередко вместе с жильцами), а какие-то надстраивали. Сия участь постигла и этот дом – он вырос на два этажа, как, например, и бывший Дом актера (на углу с Пушкинской площадью).
А ведь когда-то здесь стояло совершенно иное и по стилю, и по назначению здание – усадьба московского генерал-губернатора графа Петра Семеновича Салтыкова, удостоившегося посмертной чести быть изображенным среди наиболее выдающихся государственных деятелей на памятнике «Тысячелетие России», открытом в Великом Новгороде в 1862 г. За что? Фельдмаршал Салтыков до своего назначения в 1763 г. в Москву прославился во время Семилетней войны: под его началом русская армия разбила под Пальцигом и Кунерсдорфом прусские войска Фридриха Великого.
Заслуга графа Салтыкова – появление первых почтовых учреждений в Москве, хотя почта как официальный городской институт появилась в Москве только в 1845 г. При нем открылся и первый дом призрения для сирот. Генерал-губернатором Салтыков был до 1772 г. Интересно, что в роду Салтыковых генерал-губернаторство стало семейным делом: отец фельдмаршала, Семен Андреевич Салтыков был московским главноначальствующим еще при Анне Иоанновне, в 1732–1735 гг. А сын, Иван Петрович Салтыков, в 1797–1804 гг.
Именно при Иване Петровиче Салтыкове в доме на Тверской улице родился известный русский историк и литератор Михаил Петрович Погодин, отец которого, будучи крепостным, служил здесь домоправителем. Погодина не зря называют «русским самородком»: поднявшись из самых низов, он окончил Московский университет, защитил там же диссертацию, став впоследствии академиком по Отделению русского языка и словесности. Добавим также, что Погодин – истинно московский, коренной житель, а кому из нас не известна Погодинская изба на Девичьем Поле!
Следующей известной личностью, связанной с этим домом, был уже не русский, а французский писатель Фредерик Стендаль. Быть может, спросит читатель, следует сей факт увековечить памятной доской? Нет, не стоит. Ведь будущий сочинитель «Красного и черного» приехал к нам в 1812 г. в обозе французской армии. И мы его не приглашали. А звали его тогда Анри Бейль, и о писательской карьере он еще не помышлял. Москва очаровала армейского интенданта Бейля. Жаль, недолго удалось ему наслаждаться московскими красотами, потому как буквально через несколько часов после въезда наполеоновских солдат в Москву 2 сентября 1812 г. город загорелся, да еще как!
Свои впечатления от великого пожара Стендаль доверил дневнику, из которого мы узнаем о посещении дома на Тверской: «В четвертом часу мы отправились в дом графа Петра Салтыкова. Он показался нам подходящим для его превосходительства. Мы пошли в Кремль, чтоб сообщить ему об этом. По дороге остановились у генерала Дюма, живущего в начале переулка. Из Кремля явились генерал Дарю и милый Марсиаль Дарю. Мы повели их в дом Салтыкова, который осмотрен был сверху донизу. Дом Салтыкова Дарю нашел неподходящим, и ему предложили осмотреть другие дома по направлению к клубу».
Итак, генерал Дарю счел дом московского главнокомандующего не подходящим для себя, направившись к Английскому клубу, который в то время находился на Страстном бульваре. А что же Стендаль? Он вновь принялся за дневник. Читая его сегодня, мы вправе сказать, что московские записки Стендаля есть не что иное, как зафиксированный процесс превращения писателя в мародера и обратно. Как и все боевые товарищи, он грабил, тащил, что плохо лежит, короче говоря, мародерствовал. Но иногда в нем просыпалась все же тяга к сочинительству. Мы не слишком преувеличим, если скажем, что так и не покорившаяся французам Москва весьма серьезно поучаствовала в формировании прозаика Стендаля – слишком глубоки были раны, нанесенные наполеоновским воякам Русской кампанией, вызвав непроходящую, ноющую боль в сердце впечатлительных галлов. Недаром Лев Николаевич Толстой как-то признался: «Я больше, чем кто-либо другой, многим обязан Стендалю. Кто до него описал войну такою, какова она есть на самом деле?» Вероятно, написать войну «такою» Стендалю позволил и бесценный личный опыт, полученный им в Москве во время Отечественной войны 1812 года.
Кстати, Лев Толстой тоже бывал в этом доме, останавливаясь в знаменитой гостинице купца Шевалдышева, номера которой находились здесь в 1830—1880-х гг. А при гостинице была контора дилижансов, откуда можно было отправиться сразу в Санкт-Петербург.
Стендаль. Художник Й. Олаф
Гостиницу Шевалдышева в 1881 г. хвалил Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин: «Я знаю Москву чуть не с пеленок… На Тверской, например, существовало множество крохотных калачных, из которых с утра до ночи валил хлебный пар; множество полпивных («полпиво» – кто сейчас помнит об этом прекрасном, легком напитке?), из которых сидельцы с чистым сердцем выплескивали на тротуар всякого рода остатки. По улице свободно ходили разносчики с горячими блинами, грешневиками, гороховиками, с подовыми пирогами «с лучком, с перцем, с собачьим сердцем». Воняло от гостиниц Шевалдышева, Шора, а пониже от гостиниц «Париж» и «Рим». В этих приютах останавливались по большей части иногородные купцы, приезжавшие в Москву по делам, с своей квашеной капустой, с соленой рыбой, огурцами и прочей соленой и копченой снедью, ничего не требуя от гостиницы, кроме самовара, и ни за что не платя, кроме как за «тепло». А нынче пройдитесь-ка по Тверской – аромат! У Шевалдышева – ватерклозеты, в «Париже» – ватерклозеты…»
А вот еще одно свидетельство минувшего. Как писал историк В.А. Никольский (почти век тому назад), «в двадцатых годах часть салтыковского владения принадлежала московскому обер-полицмейстеру А.С. Шульгину. Он женился на богатой, сам выстроил себе дом и славился кухней, где провизия хранилась под хрустальными колпаками, а хозяин каждое утро производил осмотр ее, своего рода гастрономический парад. Однако к концу жизни Шульгин пропил и проел тверской дом и жил где-то на Арбате в дрянном домишке, сам рубил себе капусту и колол дрова».
Именно этот дом на Тверской улице стал последним прибежищем и одного из богатейших людей царской России, издателя книг и газет Ивана Дмитриевича Сытина. На Тверской улице когда-то находилось его «Товарищество печатания, издательства и книжной торговли И.Д. Сытина и К о ». Сытин выпускал буквари и азбуки, учебники для школ и самообразования, книги по педагогике, истории, философии, естествознанию, экономике, сочинения классиков мировой литературы, религиозные издания. А также целые серии: «Библиотека для самообразования», «Детская энциклопедия», «Народная энциклопедия научных и прикладных знаний» (для крестьян и кустарей), народные книжки серии «Правда», «Военная энциклопедия», популярный журнал «Вокруг света», а еще яркие лубочные издания и календари. К 1914 г. Товарищество стало крупнейшим издательско-полиграфическим и книготорговым предприятием, выпускающим четвертую часть всей печатной продукции Российской империи.
Жизнь Ивана Сытина – пример того, как многого может достичь предприимчивый и деловой человек, думающий не только о личном обогащении, но и о пользе для своей страны. Родившись в 1851 г., сын волостного писаря из Костромской губернии, окончивший всего два класса сельской церковно-приходской школы, в 1866 г. приехал он покорять Москву. А было ему тогда пятнадцать лет. Нанявшись «мальчиком для всех надобностей» в книжную лавку купца П.Н. Шарапова на Никольской улице, вскоре Сытин стал его деловым партнером. А уже через десять лет он открыл и собственное дело – литографию на Ворону-хиной горе, близ Дорогомиловского моста. Сам Иван Дмитриевич позднее вспоминал: «Наша маленькая литография, открытая в 1876 году, росла, как молодое деревце».
Как приятно нам, москвичам сознавать, что деревце это вросло своими мощными корнями в нашу, московскую почву, напитавшись его соками и превратившись в мощное дерево, ставшее опорой российского книгоиздания на многие десятилетия вперед.
Предприятие Сытина не было первым в своем деле, в Москве было достаточно типографий, печатавших и книги, и лубок. Но товары Сытина выгодно отличались от изделий его конкурентов своей невысокой стоимостью и высоким качеством. Доходы Сытина росли. В 1882 г. на Всероссийской промышленной выставке, проходившей в Москве, в Петровском парке, печатная продукция типографии Сытина впервые была отмечена медалью. И это было только начало, впоследствии немало медалей самых различных достоинств было присуждено книгам Сытина на выставках в России и за рубежом. В 1883 г. вместе с четырьмя компаньонами Сытин организовал издательское товарищество «И.Д. Сытин и К о », издававшее календари, учебники, наглядные пособия. Положительное влияние на Сытина оказал Л.Н. Толстой, помогая ему в организации издательства «Посредник», поставившего своей целью выпуск дешевых и популярных книг для широкого круга читателей, качественных по форме и содержанию. В течение пятнадцати лет выходили книги под маркой издательства «Посредник» и сыграли весьма заметную роль в просвещении народных масс.
В 1916 г. Москва торжественно отмечала полувековой юбилей деятельности книгоиздателя. Многие представители интеллигенции приняли участие в торжестве, посвященном этому событию. На празднике выступали Мамин-Сибиряк, Горький, Куприн, Гиляровский и другие. Выступавшие говорили о том чрезвычайно важном значении, которое имела деятельность Сытина для русской культуры, о его просветительской миссии, распространившей свое влияние в основном на небогатые слои населения.
К этому времени Сытину действительно было чем гордиться, но было и что терять: в Москве Товариществу принадлежали две самые крупные типографии, оборудованные по последнему слову техники, шестнадцать книжных магазинов в различных городах страны, школа технического рисования и литографского дела. После 1917 г. все это, естественно, было национализировано, как и его типография на Пятницкой улице, которая в дальнейшем была преобразована в Первую Образцовую. Биография же ее бывшего владельца в последующие годы не блистала яркими красками, да и возраст брал свое. Но все же Сытин не отошел окончательно от дел: до своей смерти в 1934 г. Иван Дмитриевич официально числился консультантом Госиздата РСФСР.
В доме, о котором мы сейчас ведем рассказ, престарелый издатель провел свои последние семь лет жизни. Переезд сюда для него был связан с некоторыми осложнениями. Сытина хотели всячески «уплотнить». Дело в том, что до того, как Сытин переехал в квартиру № 274, ее занимало издательство. Сохранилось письмо Ивана Дмитриевича от 22 марта 1928 года. Он писал в издательства «Правда» и «Беднота» (название-то какое! И вряд ли бывшего миллионера могли там понять): «В ответ на Ваше письмо от 21/11 за № 7235 сообщаю Вам, что Вас неправильно информировали о договоренности с нами о переезде нашем в кв. 274, д. 38 по Тверской ул. на площадь 115,61 кв. м. Из всей жилплощади кв. № 274 в 137 кв. м (5 комнат) нам предлагают занять 115,61 кв. м (4 комнаты). Мы же отстаивали и будем категорически отстаивать свое право на всю жилую площадь кв. № 274 в 137 кв. м (5 комнат) и вот почему: всего членов нашей семьи, фактически живущих в кв. 8, д. 48 по Тверской ул. – 14 человек, из них двум, мне и сыну Василию Ивановичу, полагается дополнительная жилая площадь. Поэтому законной жилплощади на нашу семью полагается, считая по 16 кв. аршин на человека… – 224 кв. аршин плюс 40 кв. аршин дополнительной жил. площади, что составит в сумме 264 кв. аршин, или 132 кв. м. Освобождаемая же нами жилплощадь в кв. 8, д. 48 составляет 157,36 кв. м. Кроме того, необходимым условием мы считаем производство ремонта в кв. 274 до нашего переезда. Надеюсь, что издательство «Правда» согласится на наши законные требования, и при таком условии мы охотно даем свое согласие на переезд в кв. 274, д. 38 по Тверской ул. 22 марта 1928 г. Ив. Сытин».
Просьба Ивана Дмитриевича была, безусловно, законной, ибо предыдущая квартира была закреплена за ним и его семьей по указанию Ленина еще в 1918 г., и он освободил ее для Книжной палаты.
В результате долгой переписки Сытин все же вселился в этот дом. На продолжительное время квартира стала пристанищем для всего его многочисленного семейства. После смерти Ивана Дмитриевича здесь продолжали жить его близкие. Основные свои усилия они направили на сохранение памяти отца, пропаганду его имени и результатов деятельности. А деятельность эта заслуживает самых высоких похвал и сегодня. Ведь многие свои издания Сытин выпускал прежде всего для простого народа. Быть может, еще и по этой причине Сытин не последовал примеру многих русских предпринимателей и не покинул Россию. А кредо свое он сформулировал так: «Я верю в одну силу, которая помогает мне преодолевать все тяготы жизни, – в будущее русского просвещения, в русского человека, в силу света и знаний».
В 1960-х гг. еще был жив сын книгоиздателя Дмитрий Иванович Сытин. Приходившим к нему журналистам и исследователям этот «худощавый, подвижный и приветливый старичок» мог поведать немало интересного. Да и сама квартира словно хранила атмосферу последних лет жизни знаменитого книгоиздателя: «Довольно длинный и широкий коридор слабо освещался старинной люстрой на длинных шнурах. С левой стороны – три высокие двери, наполовину застекленные, но плотно занавешенные изнутри; с правой – тесной стеной громоздились тяжелые и широкие шкафы, гардеробы, сундуки, вешалка…» А вот и комната Ивана Сытина: «Небольшая, с одним окном, заставленная старой мебелью, входившей, видимо, в некогда большой и дорогой гарнитур: кровать, шкаф, этажерка, трельяж, три стула с инкрустацией на спинках, мягкое «вольтеровское» кресло, письменный стол. На стенах портреты, написанные масляными красками, картины и фотографии». Это и было последнее пристанище Ивана Сытина, здесь он скончался в ночь на 24 ноября 1934 г.
Дмитрий Иванович Сытин после смерти отца лелеял надежду, что когда-то здесь таки откроется музей. Кадровый военный, участник Первой мировой войны, будучи царским офицером, Дмитрий Иванович перешел на сторону красных. Служил под началом М.В. Фрунзе, Б.М. Шапошникова. Выйдя в отставку в 1957 г. в звании инженер-подполковника, всю последующую жизнь он посвятил собиранию коллекции сытинских изданий. Буквально по крупицам создавалось это собрание, ведь приобретать образцы книг, ставшие к тому времени уже библиографической редкостью, приходилось на собственные средства. Всего Д.И. Сытиным было собрано около восьмисот самых разных изданий – чего здесь только не было, проще, наверное, сказать, что Сытин не издавал, чем перечислять все, на чем стояла его издательская марка. Сын Сытина вел большую переписку с букинистами и книголюбами, в чем ему помогали его сестры, дочери книгоиздателя Анна Ивановна и Ольга Ивановна. Так создавалась коллекция нынешнего Музея-квартиры И.Д. Сытина, открытого здесь в 1989 г.
Гражданин Вертинский вертится. Спокойно
девочки танцуют английский фокстрот.
Я не понимаю, что это такое,
как это такое за сердце берет?
А эти строки Ярослава Смелякова хоть и написаны в 1934 г., но уже про другую эпоху, послевоенную, когда после возвращения в Советский Союз в 1943 г. квартиру в этом доме получил Александр Вертинский. Первое время семья певца жила в «Метрополе», затем по указанию Сталина Вертинскому выделили отдельную квартиру на Тверской (тогда улице Горького), где он и прожил до своей смерти в 1957 г. Получить квартиру на улице Горького в то время считалось редкой удачей, а также свидетельствовало о большом расположении власти к счастливчику-новоселу. Ведь на этой главной улице Москвы жили и сталинские наркомы, и крупные ученые, и солисты Большого театра…
Не стоит, однако, думать, что раз Вертинский поселился на Тверской, то вся его последующая жизнь была похожа на парадную улицу в ярких и праздничных тонах. Судьба артиста в Советском Союзе сложилась непросто. Возникает впечатление, что официальные власти никак не хотели принимать его за певца. Если он и выступал, то как-то полулегально, на второстепенных сценах, зачастую на периферии, в какой-нибудь тьмутаракани, куда немолодому уже Вертинскому приходилось добираться на перекладных. В Москве его концерты были настолько редки, что становились событием.
И даже Сталинскую премию в 1951 г. он получил не за свое вокальное искусство, а за участие в политически ангажированном фильме «Заговор обреченных». Званий он не имел, но был по-настоящему народным артистом – мало кого так обожали, как Вертинского. Хотя ни одной пластинки при его жизни в СССР так и не вышло.
Кажется, что наиболее счастливые минуты в своей жизни он пережил в этом доме на Тверской. Здесь обитала любящая его и любимая им семья: красавица жена Лидия Владимировна (она пережила супруга более чем на полвека) и милые дочери Анастасия и Марианна (сразу вспоминается «Доченьки, доченьки, доченьки мои»). Здесь, в этой квартире, девочки выросли и стали, как и папа, артистками.
Александр Николаевич безмерно любил дочерей, души в них не чаял. Они до сих пор вспоминают, как по утрам, когда женское население квартиры еще спало, Вертинский спускался в соседний Елисеевский магазин и покупал к завтраку горячие калачи, сыр рокфор, свежайшее сливочное масло, вестфальскую ветчину со слезой. Как-то во время очередного завтрака, с удовольствием наблюдая, как доченьки за обе щеки уплетают принесенные им деликатесы, Вертинский вдруг спросил супругу: «Лида, тебе не кажется, что мы воспитываем наших девочек как-то не по-советски?» В итоге Анастасию и Марианну отправили на перевоспитание в пионерский лагерь, но воспитаннее они от этого не стали…
Тверская ул., дом 13
Главный дом московской власти
Резиденция московской власти не случайно вот уже более двух веков располагается на Тверской улице, доказывая тем самым, что жить здесь не только престижно, но и дорого. Тут, похоже, никогда не селились случайные люди. Так было и во второй половине XVII в., когда северная часть участка, где ныне стоит дом московского генерал-губернатора, принадлежала главе Сибирского приказа (читай, министру) окольничьему Б.Ф. Палибину. В гостеприимных хоромах Палибина зачастую селились приезжавшие в Россию послы, сетовавшие, что «до Тверской мостовой улицы грязь великая и ездить вельми трудно».
В 1728 г. владение Палибина перешло к камер-юнкеру Н.И. Волкову. У Волкова был сосед – сенатор Я.Ф. Долгоруков, занимавший южную часть участка. В 1745 г. Долгоруковы прикупили владения Волковых, увеличив границы своей усадьбы. А в 1775 г. земля со всеми имеющимися на ней строениями была куплена выдающимся военачальником, покорителем Берлина, генерал-фельдмаршалом Захаром Григорьевичем Чернышевым.
В словаре Половцова о графе Чернышеве читаем:
«Тринадцати лет он был записан в военную службу в 1735 г., а в начале 1741 г. пожалован капитаном. В следующем 1742 г. был отправлен в Вену дворянином посольства к бывшему в то время там чрезвычайному посланнику Людвигу Лапчинскому. Это пребывание в Вене расширило его умственный кругозор и обогатило разными познаниями, так как свободное время он употреблял на изучение иностранных языков и быта австрийцев.
По возвращении графа на родину мать его, графиня Чернышева, пользовавшаяся расположением императрицы Елизаветы Петровны, без труда поместила сына к великому князю камер-юнкером, с чином армейского полковника. Ум графа, любезность и ловкое обращение обратили на него внимание великой княгини Екатерины Алексеевны, умевшей различать людей.
Дом генерал-губернатора Москвы на Тверской улице. С литографии А. Кадоля. Первая четверть XIX в.
В конце 1745 г. Чернышев был отправлен во Франкфурт на имперский сейм министром от великого князя Петра Феодоровича, как герцога Шлезвиг-Голштинского, для охранения его прав. Однако через несколько месяцев он должен был возвратиться в Петербург, не приступив даже к исполнению возложенного на него поручения, вследствие того что, как православный, он встретил на сейме много препятствий и затруднений, служивших во вред интересам великого князя.
Возвратившись в Петербург, граф Чернышев не потерял за кратковременное отсутствие своего значения, которым пользовался при дворе, где и пробыл до 1748 г. В этом году, однако, он заслужил неудовольствие императрицы по следующему случаю.
Однажды императрица выехала на санях из дворца, как вдруг подошел к ней какой-то солдат, унтер-офицер, с прошением на голове. Это была коллективная жалоба солдат на полковника, князя Г., разорившегося и желавшего поправить свои финансы на счет полка. Государыня чтобы он замял дело, для чего он солдата отправил в отдаленный сибирский полк, а следствие прекратил. Однако императрица не забыла об этом прошении и, узнав в чем дело, уволила Чернышева в С.-Петербургский армейский полк в том же чине.
За участие в походе на Рейн граф Захар Григорьевич, как командир С.-Петербургского полка, который был отправлен в поход, получил в 1750 г. чин генерал-майора, потому что неоднократно принимал участие в сражениях и был полезным членом военных советов.
«В Прусскую войну перед сражением при Коллине между австрийцами и пруссаками, – говорит в своих записках кн. Ф.Н. Голицын, – граф Захар Григорьевич подал преважный совет фельдмаршалу Лаудону, при котором находился волонтером…»
В 1757 и 1768 гг. Чернышев находился при австрийской армии, разбившей наголову пруссаков. В 1758 г. произведен в генерал-поручики и получил орден Св. Александра Невского. Участвовал в знаменитой Цорндорфской битве, где командовал гренадерами. В этой жестокой битве граф Чернышев переменил двух раненных под ним лошадей, потерял своих адъютантов и, наконец, был захвачен в плен около Корштена. Когда после битвы Захар Григорьевич, Салтыков и другие взятые в плен генералы были представлены Фридриху, то он, кинув презрительный взор и отвернувшись от них, сказал: «У меня нет Сибири, куда бы их можно было сослать; так бросьте их в казематы кюстринские. Сами они приготовили себе такие хорошие квартиры, так пусть теперь и постоят в них».
Несмотря на протесты графа Чернышева, приказ был исполнен в точности. Однако в эту же осень, по договору об обмене пленными, он вернулся из плена и в 1769 году командовал отдельным корпусом, а в 1761 г. взял Берлин.
Со смертью императрицы Елизаветы Петровны ход дел внезапно изменился. Император Петр III заключил перемирие с Фридрихом Великим, а войска, вверив командование над ними графу Чернышеву, присоединил к прусской армии. Фридрих Великий возложил на графа орден Черного Орла.
По воцарении императрицы Екатерины II граф З.Г. Чернышев в августе 1762 г. получил приказ от императрицы о возвращении войск из Пруссии в Россию. Приказ этот был получен им в Богемии, где Фридрих Великий готовился атаковать Дауна, укрепившегося в горах Богемии.
Приказ императрицы сильно огорчил короля, так как совсем его ослаблял и лишал возможности одержать победу над австрийцами. Поэтому он просил Чернышева дня два или три не объявлять об этом повелении императрицы никому, а, скрыв его, постоять с корпусом своим в назначенном ему Фридрихом месте, хотя бы даже и без дела. Чернышев решился исполнить эту просьбу короля и поставил корпус в таком месте, что не знавшие еще ничего австрийцы принуждены были отделить значительную часть армии против мнимого неприятельского корпуса, чем значительно ослабили свои силы, а Фридрих, имея перевес, принудил неприятеля оставить почти неприступные Богемские горы. Таким образом, Чернышев, не приняв участия в сражении, оказал Фридриху великую услугу, за что щедро был одарен им.
Императрица пожаловала графа генерал-аншефом, а в день коронования, при котором Чернышев исполнял должность верховного церемониймейстера, – кавалером ордена Св. апостола Андрея Первозванного (24-го сентября 1762 г.). С этого времени деятельность графа приняла другое направление. Период его военной деятельности заканчивается и начинается второй – гражданской деятельности, открывший широкое поле его необычайным административным способностям.
Удостоенный особенной доверенности императрицы в 1763 году, граф Чернышев был назначен вице-президентом Военной Коллегии. 6-го октября этого же года на конференции, держанной у двора, был читан его проект о занятии Польши русскими войсками на случай смерти короля Августа III. Эту идею он всеми мерами старался привести в исполнение даже до смерти короля.
Рассказывают, будто после знаменитого разговора императрицы с принцем Генрихом по случаю занятия австрийцами нескольких польских земель на границе Венгрии граф Чернышев подошел к нему и сказал: «Пруссии следует завладеть Вармийским епископством. Надобно, чтобы каждый что-нибудь да получил».
Однако спустя несколько времени после чтения его проекта Чернышев был уволен по прошению, по причине неизвестной. По мнению С.М. Соловьева, очевидно, Чернышев думал, что его станут удерживать, но обманулся, – ему дали отставку. Он стал просить представиться императрице, думая поправить свое дело при личном свидании и надеясь привести на память прежнюю благосклонность к нему императрицы Екатерины, когда она была еще великой княгиней. Но в этом ему было отказано.
Тогда Чернышев написал покорное письмо, просил прощения и выказал готовность поступить снова на службу. Он был принят на службу в следующем году и получил прежнее место вице-президента Военной Коллегии. 22-го сентября 1773 года Захар Григорьевич получил чин генерал-фельдмаршала и должность президента Военной Коллегии, хотя уже в следующем году (1774) должен был подать в отставку, так как помощником у него был Потемкин, который тогда уже был в силе и не любил быть подчиненным. Более десяти лет граф Чернышев управлял Военной Коллегией с большим успехом и искусством. При нем изданы штаты, положения и инструкции для полков, водворены в войсках лучший порядок и благоустройство.
После присоединения Белоруссии, которому он много содействовал, граф Захар Григорьевич назначен был наместником Полоцкой и Могилевской губерний. Тут он не щадил трудов, чтоб поднять благосостояние и благоустройство вверенного ему края, и добился желаемого. Белоруссия была приведена в цветущее состояние, как по внешнему своему виду, так и по внутреннему устройству.
Вначале жители были недовольны новым правительством, и графу пришлось принять крутые меры, так как в крае была полнейшая анархия. Но в то же время он употребил все меры для благоустройства края. Новоприсоединенная область была соединена как с обеими столицами, так и с соседними губернскими и уездными городами прекрасными прямыми и широкими дорогами, окопанными по обеим сторонам канавами и обсаженными в два ряда березами; по непроходимым местам и болотам устроены были гати; через реки устроены прочные мосты и безопасные переправы; на почтовых станциях были выстроены домики, снабженные простой, но достаточной мебелью, так что каждый проезжий находил не только спокойный ночлег, но и все необходимое.
Граф склонил владельцев тех селений, где учреждены были почтовые станции, взять на себя, за выгодную для них плату, содержание почтовых зданий, лошадей и почтальонов, одетых пристойно, по прусскому образцу. В губернских и уездных городах выстроены были присутственные места, каменные, в два этажа, удобно расположенные и приличной архитектуры; также дома для губернатора, вице-губернатора и председателей палат, а в уездных городах – дома для городничих; в доме для государева наместника устроена была большая зала, в которой поставлен был трон и могло поместиться для выборов все дворянство. Все эти меры привели край в такое состояние, что императрица Екатерина, проезжая по вверенным графу губерниям, сказала: «Если бы я сама не видела такого устройства в Белоруссии, то никому бы не поверила; а дороги ваши, как сады».
Впоследствии, когда все эти работы были закончены, отношение местных жителей к Чернышеву изменилось: неудовольствие перешло в уважение и признательность. Угрюмый, по утрам даже неприступный, он был добрым, сердечным человеком. Трудолюбивый, дальновидный и справедливый, в делах был строг и требовал точного исполнения обязанностей. Хотя он не был одарен блистательными качествами полководца, но среди администраторов занимал первое место и всегда имел голос в советах государственных.
При свидании императрицы Екатерины с австрийским императором Иосифом II в Могилеве в 1780 году его ожидали милость и расположение государыни. Со дня въезда (24 мая) императрица пробыла в Могилеве до 30 мая. Встреча была устроена великолепная. В трех верстах от города была устроена триумфальная арка, где встретил ее граф Чернышев с чинами губернии и дворянством с их предводителями. Однако на второй день пребывания императрицы в Могилеве между графом Чернышевым и Потемкиным произошел инцидент, лишивший и самого графа, и его подчиненных царских милостей. Он состоял в следующем: граф первым к награде панагией представил епископа Георгия через Потемкина, который тогда был в силе. Потемкин, желая сделать приятное графу, доложил государыне, вынес панагию и сказал: «Извольте отнести сами желаемое вами награждение епископу». Гордый и самолюбивый граф ответил: «У вас есть на то адъютанты, а я уж стар для рассылок».