Набоков другие берега о чем книга
Другие берега
(краткое содержание)
Набоковский герб — шашечница с двумя медведями. Брат матери, Василий Иванович Рукавишников, сделал Володю своим наследником, но революция тут же отняла наследство. Брат отца, Константин Дмитриевич Набоков, упоминается в связи со счастливым избежанием смерти — к примеру, он не сел на «Титаник». Умер же он от сквозняка, лежа в больнице после легкой операции. Для американской версии этой книги автор делает долгое отступление для иностранцев, говоря о том, что для него тоска по родине — это тоска по детству, а не по утраченным десятинам. Держать в себе прошлое — его наследственная черта, она унаследована от Рукавишниковых и Набоковых. Также семейной была склонность ко всему английскому, поэтому по-английски Володя научился читать раньше, чем по-русски. Длинная череда бонн и гувернанток, учителей проходит через его детство.
Владимир Набоков пишет, что не раз замечал закономерность: как только упоминаешь в произведении о каком-то случае из жизни, он тускнеет в памяти. В произведениях — его дома, гувернантка из Лозанны. Двойник Набокова в прошлом следит за ее приездом на станцию и трогает снег, «полвека жизни рассыпая промеж пальцев». Свою детскую обстановку в комнате и цветные карандаши Набоков тоже отдает своим литературным персонажам. Человек, по словам писателя, всегда чувствует себя в своем прошлом как дома.
Набоков вспоминает свою непойманную первую бабочку, которую он поймал спустя сорок лет в другой стране. Старую гувернантку из Лозанны он навестил в 1921 г., она дружила в Швейцарии с бывшей гувернанткой его матери, с которой в доме Набоковых не разговаривала вовсе. Набоков с другом купили ей слуховой аппарат. Два года спустя старуха умерла.
Автор вспоминает свои путешествия в Париж, Ривьеру, Биарриц на великолепном Норд-Экспрессе. Вспоминает девочку Колетт, с которой совершил неудавшийся побег из Биаррица. Как в волшебном фонаре, перед ним предстает череда гувернеров и воспитателей: сын плотника, украинец, латыш, поляк-католик, лютеранин еврейского происхождения. Последнему как раз и пришла в голову идея познакомить детей с волшебным фонарем, имевшимся у его товарища, и он стал устраивать ужасные представления, бубня стихи под картинки. В конце концов Володя упросил мать заплатить этому товарищу, и он исчез вместе с фонарем.
Когда Набоков воображает это чередование учителей, его поражает устойчивость и гармоническая полнота жизни. Он отмечает мастерство богини памяти Мнемозины, которая «соединяет разрозненные части основной мелодии, собирая и стягивая ландышевые стебельки нот, повисших там и сям по всей черновой партитуре былого». Набоков наблюдает за всеми со стороны в качестве призрака из будущего.
В одиннадцать лет Володя поступил в Тенишевское училище, где его обвиняли в нежелании приобщиться к среде и щегольстве английскими и французскими словами, в нежелании вытираться общим мокрым полотенцем и есть захватанный чужими руками хлеб. Но более всего не нравилось в Володе то, что его привозит шофер в ливрее и он не принадлежит ни к каким группам, союзам или объединениям, наоборот, испытывает к ним отвращение. Нападки реакционной печати на кадетов стали постоянными, и мать собирала карикатуры на отца. Из-за одной оскорбительной статьи Владимир Дмитриевич Набоков вызвал на дуэль редактора газеты «Новое Время». Володя узнает об этом случайно, в день дуэли, на которой удается достигнуть примирения. Это связывается в его памяти с тем, как умрет отец, — ночью в 1922 г. он заслонит Милюкова от пули и будет смертельно ранен в спину.
Книги Майна Рида связаны для Набокова с его двоюродным братом Юрием Раушем, с которым они играли сцены из книги. Владимиру Юрий рассказал о своей влюбленности в замужнюю даму. Вместе их отправляли в Берлин выправлять зубы, вместе они забавлялись играми, а вскоре Юрий погиб в атаке в крымской степи.
Пришла первая любовь, имени которой Набоков не раскрывает, упоминая, что цвета его такие же, как цвета имени Тамара. Он встретил ее летом в Вы-ре, но в Петербурге, с наступлением зимы, роман начал увядать в городской обстановке (где они ходили по музеям и кинематографам). После Тамара сказала ему, что их любовь не справилась с этой трудной порой. Но для Набокова это время означает и сборник стихов для Тамары, напечатанный в 1916 г. Книга была, по мнению Набокова, плохая, и директор училища.В. Гиппиус и его кузина Зинаида Гиппиус считали, что Володя никогда писателем не станет. Эта история дала иммунитет будущему писателю к единовременной литературной славе и равнодушие к рецензиям. Следующим летом в Выре Владимир и Тамара клялись друг другу в вечной любви, а потом несколько месяцев они не виделись, Тамара поступила на службу. Летом 1917 г. они встретились в дачном поезде, эта встреча была последней.
Набоков делает отступление, говоря, что в американском издании книги пришлось объяснять удивленным читателям, что эра концлагерей началась сразу после того, как Ленин захватил власть. Отец его до последней возможности оставался в Петербурге, семью отправил в Крым. Там Володя получил письмо от Тамары, с тех пор потеря родины была равнозначна потере любимой, пока он не выразил свое томление в «Машеньке». В течение лета они переписывались, эти письма придали особый оттенок тоске по родине. Иногда Набоков мечтал съездить с подложным паспортом в Выру и Рождествено, но слишком долго он об этом мечтал, истратился. Что было потом с Тамарой, он не знает. Летом 1919 г. Набоковы поселились в Лондоне, через год родители с тремя младшими детьми переехали в Берлин, а Володя и Сережа поступили в Кембридж. В момент знакомства со своим наставником Володя неуклюже столкнул его чайный прибор, стоящий на полу. Спустя много лет Набоков навестил этого человека и спросил, помнит ли его наставник. Услышав отрицательный ответ, Владимир опять наступил на поднос рядом с креслом и тем заставил вспомнить себя.
В Кембридже Владимиру пришлось жить, соблюдая нелепые правила: за прогулки по траве — штраф, в спальне нельзя топить. Настоящая история пребывания в университете, как признается Набоков, — это история его потуг удержать Россию. Он много спорил о политике, о терроре Ленина, который слепо не признавали англичане. Потом Набоков ударился в литературу: страх забыть то, что приобрел в России, подгонял. В Англии он продолжил играть в футбол в любимом амплуа голкипера. Кембридж стал рамкой для воспоминаний о России, Владимир отреставрировал родину в душе и закрепил навсегда.
Набоков говорит о спирали как об одухотворении круга и в связи с этим о гегелевской триаде. Спираль состоит из тезиса, антитезиса и синтеза. Это для Набокова три периода его жизни — двадцати летний русский период, пора эмиграции и жизнь на новой родине. Все, что можно сказать об эмиграции, писатель уже сказал в своих книгах. Он давал уроки английского и французского, тенниса, перевел «Алису в стране чудес», придумал крестословицу и составлял шахматные задачи. Русских литераторов вокруг было чрезвычайно много, но Набоков говорит только о странной лирической прогулке с Цветаевой в 1923 г., встрече с Буниным, с которым так и не удалось поговорить об искусстве, мимоходом упоминает Ремизова, Куприна, Алданова, Айхенвальда, Ходасевича и кается, что не замечал достоинств поэзии Поплавского, видя ее недостатки.
В 1940 г. удалось получить выездную визу в Америку, и Набоков, уже с женой и маленьким сыном, уезжает. Он возвращается к тому дню, когда родился сын, вспоминает его младенчество, все его коляски, сменившиеся потом машинками, одежду, прогулки, скверы, где они сидели. Фотография сына у моря — Набоков уверен, что на ней есть кусочек майолики, продолжающий узор того кусочка, что нашел он сам в 1903 г., и найденного его матерью в 1885 г., и его бабушкой, еще раньше. Если бы можно было собрать все кусочки, то сложилась бы чашка, разбитая неизвестно когда, «но теперь починенная при помощи этих бронзовых скрепок». В мае 1940 г. он снова у моря, с женой и шестилетним сыном, это последняя прогулка в сквере перед отъездом в Америку. Этот сквер остался в памяти бесцветным, лишь одни трубы парохода из-за домов и сохнущего белья запомнились как картинка-загадка, «где все нарочно спутано, однажды увиденное не может быть возвращено в хаос никогда».
Ностальгическая тема в романе
Набоковская Россия не похожа на Россию Бунина, Куприна, Шмелева, Зайцева. В ней нет русских типов, это образ утраченного детства. Это «знак, зов, вопрос, брошенный в небо и получающий вдруг самоцветный, восхитительный ответ» — эта метафора из романа «Машенька» прошла через все творчество писателя до автобиографии «Другие берега». Эмиграция для Набокова — следствие революции. «Другие берега» — это берега уже недостижимой, утраченной России и одновременно берега вынужденной эмиграции. Россия — это образ утраченного рая.
Как считает Андрей Арьев, первая фраза романа — «Колыбель качается над бездной» — обозначает создание райского места, творчество писателя как возвращение к петербургскому детству, священной для Набокова колыбели. Мир, который узнает ребенок, по мнению Арьева, у Набокова разросся до метафоры всего творчества.
Другой исследователь, Илья Калинин, предполагает, что цель книги мемуаров для писателя — найти за внешней биографической канвой тайный код, раскрывающий смысл собственной судьбы. Русская история для Набокова существует не в хронологии, а в его воспоминаниях. А вспоминать для него — это видеть, а не рассказывать историю. «Другие берега» совмещают предмет и его отражение: это одновременно и берега зрелости и эмиграции, и берега детства и родины, вновь обретаемые через творчество.
Почти все произведения Набокова содержат биографические воспоминания, целые периоды жизни автора описаны в «Машеньке», «Подвиге», «Даре». Но «Другие берега» — это не воспоминания для потомков, а загадка, сообщение из детства, которое Набоков пытается разгадать.
Другие берега (книга)
«Другие берега» — автобиографическая книга (часто называемая романом) Владимира Набокова.
Создание своего автобиографического сочинения Набоков начал с небольшого очерка, написанного на французском языке — «Mademoiselle O» (1936, соответствует пятой главе книги «Другие берега»). В дальнейшем Набоков продолжил работу над созданием своей автобиографии: в 1946—1950 он создаёт англоязычную книгу «Убедительное доказательство» (англ. Conclusive Evidence ), о недостатках которой потом сообщал в предисловии к «Другим берегам». [1] Вольный авторский перевод английского текста на русский язык, получивший название «Другие берега», был выполнен в 1953 году и издан в нью-йоркском «Издательстве имени Чехова». Позже Набоков вновь обратился к английскому тексту книги; результатом работы стала расширенная окончательная английская версия автобиографии — «Память, говори» (англ. Speak, Memory (издана в 1966 году). Несмотря на то, что версия автобиографии под названием «Память, говори» была в 1990-х годах переведена на русский язык, её более ранний авторский русскоязычный вариант «Другие берега» остаётся более популярным у русскоязычных читателей.
Книга «Другие берега» охватывает период почти в сорок лет — с первых годов века по май 1940 года, когда автор переселился из Европы в Соединенные Штаты Америки.
Примечания
См. также
 |
Произведения Владимира Набокова
