В день 475-летия Торквато Тассо мы публикуем несколько октав из его главного произведения, поэмы «Освобожденный Иерусалим», в новом переводе Романа Дубровкина
Текст: Михаил Визель
Фото: Торквато Тассо. Портрет работы неизвестного художника
После чего незамедлительно началась громкая посмертная слава. И, что важнее, слава не только официальная, но и народная: Гёте, посетивший Венецию в конце XVIII века, через триста лет после смерти Тассо, с восхищением заметил, что гондольеры до сих пор ворочают своим веслом, помогая себе ровным ритмом торкватовых октав!
Если разобраться, ничего такого уж сверхъестественного тут нет: «Дубинушка» и другие песни, которые распевали русские бурлаки, тоже имели конкретных авторов. Возможно даже, современников Тассо. Обратил же внимание Пушкин в Михайловском, что разученная его няней молитва «об умилении сердца владыки и укрощении духа его свирепости» сочинена, вероятно, при царе Иване Грозном, который был современником Тассо. Но имена этих авторов до нас не дошли. Имя же Тассо дошло очень хорошо. Им восхищались все последующие поэтические поколения, а русский поэт Константин Батюшков, чувствовавший с ним явное душевное сродство (обусловленное, увы, такой же душевной неустойчивостью), посвятил ему большую элегию «Умирающий Тасс», снабдив ее обширным примечанием, начинающимся так: «Не одна история, но живопись и поэзия неоднократно изображали бедствия Тасса. Жизнь его конечно известна любителям словесности…»
Мы благодарим переводчика за любезное разрешение напечатать несколько октав и надеемся скоро увидеть всю поэму по-русски в подобающем ей книжном виде.
Пообещай,что ты вернёшся. Пообещай, что ты вернёшся, не затеряешься, найдёшься. Что ты отыщеш.
Я вчера в углу стояла Я вчера в углу стояла, Я наказана была. А за что мне вдруг попало? Так п.
Пока мы живы, можно все исправить Пока мы живы, можно все исправить. Все осознать, раскаяться.
—Музыка
—Новости
—Приложения
—Метки
—Ссылки
—Фотоальбом
—Рубрики
—Поиск по дневнику
—Подписка по e-mail
—Интересы
—Друзья
—Постоянные читатели
—Сообщества
—Статистика
О романсе «Ночь весенняя дышала светлоюжною красой. «
О романсе «Ночь весенняя дышала светлоюжною красой. «
Венецианская ночь
Жанр: романс для голоса с фортепиано.
Автор стихов: И. Козлов. «Венецианская ночь».
Время создания стихотворения: 1825 год.
Время издания стихотворения: в альманахе А. Бестужева и Рылеева «Полярная звезда» на 1825 год.
Время создания романса: 1832 год.
Автограф романса: первая редакция не сохранилась; недатированный автограф второй редакции предположительно относится к 1854 году.
Первое издание романса: в журнале «Московский наблюдатель», 1835, март, № 1.
В «Записках» М. Глинки читаем: «Тою же весною [1832 года – А. М.] один мой знакомый Соболевский сообщил мне в Милане слова двух романсов: «Победитель» Жуковского и «Венецианскую ночь» Козлова; я тогда же написал их».
Иван Иванович Козлов
Дата рождения:
Венецианская ночь
Ночь весенняя дышала
Тихо Брента протекала,
Отражен волной огнистой
Блеск прозрачных облаков,
И восходит пар душистый
От зеленых берегов.
Свод лазурный, томный ропот
Чуть дробимыя волны,
Померанцев, миртов шепот
И любовный свет луны,
И цветов и свежих трав,
И вдали напев Торквата
Все вливает тайно радость,
Чувствам снится дивный мир,
Сердце бьется, мчится младость
На любви весенний пир;
По водам скользят гондолы,
Искры брызжут под веслом,
Звуки нежной баркаролы
Веют легким ветерком.
Что же, что не видно боле
В светло-убранной гондоле
Той красавицы младой,
Чья улыбка, образ милый
Волновали все сердца
И пленяли дух унылый
В замок свой удалена;
Там живет одна с мечтою,
Тороплива и мрачна.
Не мила ей прелесть ночи,
Не манит сребристый ток,
Смотрят томно на восток.
Но густее тень ночная;
И красот цветущий рой,
В неге страстной утопая,
Покидает пир ночной.
Стихли пышные забавы,
Все спокойно на реке,
Лишь Торкватовы октавы
Это одно из лучших стихотворений Ивана Ивановича Козлова. Это была незаурядная личность. Жуковский, друг поэта так его характеризует: «Несчастье сделало его поэтом, и годы страданий были самыми деятельными годами ума его. Знавши прежде совершенно французский и итальянский язык, он уже на одре болезни, лишенный зрения, выучился по-английски и по-немецки. Он знал наизусть всего Байрона, все поэмы Вальтера Скотта, лучшие места из Шекспира, так же, как, прежде всего Расина, Тасса и главные места из Данте».
Певец! когда перед тобой
Во мгле сокрылся мир земной,
Мгновенно твой проснулся гений,
На все минувшее воззрел
И в хоре дивных привидений
Он песни дивные запел.
«Венецианскую ночь» Козлова, задолго до создания М. Глинкой романса на эти стихи, пела в Тригорском в присутствии и к вящему удовольствию А. Пушкина Анна Петровна Керн, о чем она и повествует с любопытными подробностями в своих «Воспоминаниях о Пушкине». Возникает естественный вопрос: каким образом? на чью музыку? Вот ответ: «Мы пели романс Козлова, на голос [очевидно, на мотив – А. М.] Benedetta sià la madre, баркаролы венецианской. Пушкин с большим удовольствием слушал эту музыку и писал в это время Плетневу: “Скажи старцу Козлову, что здесь есть одна прелесть, которая поет его ночь. Как жаль, что он ее не увидит! Дай бог ему ее слышать!”». Это происходило летом 1825 года.
В литературе можно встретить утверждение, что в Тригорском исполнялся романс М. Глинки. Но в 1825 году этого никак не могло быть (см. дату создания романса).
Восторженные страницы посвятил поэту Н. Гоголь: «Глядя на радужные цвета и краски, которыми кипят и блещут его роскошные картины природы, тотчас узнаешь с грустью, что они уже утрачены для него навеки: зрящему никогда не показались бы они в таком ярком и даже увеличенном блеске. Они могут быть достоянием только такого человека, который давно уже не любовался ими, но верно и сильно сохранил об них воспоминание, которое росло и увеличивалось в горячем воображении и блистало даже в неразлучном с ним мрак».
Михаил Иванович Глинка
Романс «Венецианская ночь» можно смело отнести к числу самых поэтичных и светлых романсов М. Глинки. Стиль Глинки – зрелого художника – здесь уже вполне сформировался. Это истинная баркарола, созданная под впечатлением итальянских народных песен. Этот романс образно передает впечатление русского художника от южной природы, ласкового моря и «сладостных напевов» Италии.
Ритм баркаролы здесь служит основным средством для создания музыкального пейзажа. Мерное ритмическое покачивание, «всплески волн» в аккомпанементе и легкая, словно воздушная мелодическая линия выразительно оттеняют поэтическое ощущение природы. Музыка романса полна светлого безмятежного чувства; она пленяет классической ясностью и целомудренностью.
Для романса М. Глинка взял первые три строфы стихотворения И. Козлова. Они действительно создают чарующий пейзаж. Это очень близко по настроение к итальянским пейзажам Сильвестра Щедрина (1791–1830).
Но стихотворение И. Козлова – это не только пейзаж. «Венецианская ночь» напечатана в альманахе А. Бестужева и Рылеева «Полярная звезда» на 1825 год и явно посвящена памяти Байрона и оплакивающей его гибель графине Терезе Гвиччьоли. Начиная с четвертой строфы, ситуация, на которой построена эта «фантазия» (как определил сам Козлов свое стихотворение), проясняется вполне отчетливо.
М.Глинка » Веницианская ночь» исполняет Елена Исаева
Великий итальянский поэт Торквато Тассо родился 11 марта 1544 года в Сорренто, в семье известного тосканского поэта Бернардо Тассо. Отец служил у кондотьера Ферранте Сансеверино, князя Солерно, и вёл военный кочевой образ жизни вдали от семьи. В 1552 году испанский вице-король Педро де Толедо объявил Сансеверино вне закона. Вместе с кондотьером оказался в изгнании и Бернардо Тассо. В отсутствие отца воспитанием детей (у Торквато была ещё старшая сестра Корнелия) занималась мать Порция де Росси, женщина умная и добродетельная.
В 1554 году Бернардо Тассо обосновался в Риме, и Торквато перебрался к отцу. Там в 1556 году мальчик узнал о кончине матери. «Одарённый от природы многими талантами, очень религиозный, с большой долей гордыни» — таким запомнили его в те годы современники. Не будем забывать, что в Европе эпохи Возрождения молодой человек 13—14 лет считался уже вполне самостоятельным и независимым членом общества.
В Риме юный Тассо увлёкся литературой, а заодно прошёл школу придворной жизни. Опытный в литературных делах, отец посоветовал Торквато прежде всего найти себе постоянного мецената. Юноша приглянулся самому Гвидобальдо II делла Ровере, герцогу Урбинскому (правил в 1538—1574) и был приглашён к его двору. В Урбино Торквато впервые участвовал в диспутах по вопросам превосходства античной поэзии Гомера и Вергилия над современной поэзией Италии, прежде всего над творчеством Ариосто. Тассо считал этот спор бессмысленным, полагая, что все названные авторы представляют отличные друг от друга направления в поэзии и имеют право на существование. К сожалению, при дворе герцога Урбинского юноша не прижился.
Через два года Торквато переехал в Венецию, где по желанию отца поступил в университет и стал изучать юридические науки. Однако молодой человек занимался юриспруденцией не долго, призвание звало — и в 1561 году, опять же с согласия отца, он перешёл на словесное отделение. Тем же годом датированы первые сонеты и мадригалы, а в конце 1562 года была опубликована первая поэма Торквато Тассо «Риналдо», в которой октавами воспеты подвиги паладина каролингского цикла Рено де Монтобана. Поэма была вторичной, знатоки отмечали сильное влияние на автора творчества Ариосто и Бернардо Тассо. Следующим творением Торквато стала поэма «Иерусалим», но, по его собственному мнению, она оказалась неудачной.
Разочарованный юноша перебрался на обучение в университет в Болонье, а закончил образование в университете Падуи. Здесь молодого человека пригласил к себе на службу кардинал Луиджи д’Эсте — брат феррарского герцога, и Тассо поселился в Ферраре. Служба у кардинала оказалась необременительной, Торквато имел возможность путешествовать, чем с удовольствием и пользовался.
Талантливый поэт приглянулся феррарскому герцогу Альфонсу II д’Эсте. Человек тщеславный, жестокий, фанатично верующий, герцог стремился окружить свою персону знаменитыми учёными и поэтами, дабы они придавали особый блеск его двору. Правда, чтобы долго продержаться в Ферраре, надо было стать ещё и талантливым царедворцем, но придворную школу, как говорилось выше, Торквато прошёл ещё в детстве. Вскоре он попал в число фаворитов сестёр герцога — Лукреции и Элеоноры (в их честь поэт создал множество стихотворений). Элеонора стала музой поэта.
О молодом поэте узнали и за границами Италии. В 1570 году, за два года до Варфоломеевской ночи, французский король Карл IX пригласил Тассо в Париж. Поначалу при дворе к поэту отнеслись весьма благосклонно, он писал там сонеты и мадригалы. Однажды Тассо даже выступил защитником осужденного и спас беднягу от казни. Но поэт отрицал религиозную нетерпимость, за что его в конце концов попросили покинуть Францию.
Тассо вернулся в Феррару, где ему был оказан радушный приём. Летом 1573 года, будучи вновь на службе у герцога Альфонса, Торквато Тассо опубликовал драматическую пастораль «Аминта». Произведение принесло поэту заслуженную славу.
Именно в эти годы Тассо начал переработку юношеских набросков поэмы «Иерусалим» в главную поэму его жизни — гораздо позже без ведома автора её назвали «Освобождённый Иерусалим». Он закончил работу весной 1575 года и посвятил её герцогу Альфонсу II. Летом поэт прочитал своё произведение герцогу и его сестре Лукреции. А в ноябре того же года в благодарность за посвящение Тассо был назначен придворным летописцем Феррары. К тому времени свойственная поэту нерешительность превратилась в настоящую манию. Тассо боялся, что нарушил литературные каноны, что увлёкся язычеством в ущерб католической вере и так далее. Такое душевное состояние поэта можно объяснить тем, что в 1570-е годы Италия переживала время контрреформаторской реакции. При поддержке римских пап расцвела инквизиция. Эпоха была трудная и опасная.
Тассо передал окончательно доработанную рукопись поэмы на суд четырём критикам: своему другу Шипионе Гонзага, Фаминио де’Нобили, Сильвио Антониано и Спероне Сперони, — и получил весьма противоречивые отзывы. Тогда же охладел к поэту и Альфонс II. Обиженный Торквато придумал изощрённую месть. Он решил опубликовать свою поэму в Тоскане и посвятить её злейшему врагу и сопернику Альфонса — герцогу Тосканскому из рода Медичи. Поэт проговорился кому-то о своём замысле. В ответ феррарские придворные организовали покушение на изменника. Однажды вечером на Тассо напали четыре вооружённых неизвестных. Произошёл жестокий бой. Тассо вышел из него победителем!
Но с этого вечера в душе поэта поселилась тяжёлая болезнь, которая со временем только усугублялась. В июне 1577 года он пырнул ножом слугу герцога, который, как казалось поэту, шпионит за ним. Покушение сошло Торквато с рук. В том же месяце поэт сам обвинил себя в ереси перед судом инквизиции. Его оправдали, однако Тассо остался недоволен оправдательным приговором. Альфонс II, обеспокоенный возможными последствиями странного поведения поэта, отправил его в монастырь Святого Франциска — тюрьму для высокопоставленных лиц.
С помощью возлюбленной Элеоноры Тассо бежал из монастыря и в монашеской одежде отправился странствовать по Италии. В Сорренто он инкогнито явился к своей сестре Корнелии и, вознамерившись проверить, не шпионка ли она, сообщил о собственной смерти. Несчастная женщина разрыдалась. Тогда Торквато открылся ей и остался жить в её доме. Однако вскоре поэт затосковал по придворной жизни и по Элеоноре. Он стал умолять Альфонса II о позволении вернуться, но в ответ получил предложение не писать стихи и стать рядовым придворным. Отвернулась от Тассо и его возлюбленная Элеонора — придворные наушники наговорили ей, будто поэт предпочёл ей герцогиню Сантавале. Тассо решил не продолжать выяснение отношений, собрался и пешком самовольно отправился в Феррару. Приняли его любезно, но весьма холодно. Это ещё более усугубило душевную болезнь. Чтобы заглушить тоску и страх, Тассо вновь отправился скитаться по Италии, но всё же в феврале 1579 года вернулся в Феррару, ко двору Альфонса II.
Тассо пришёл в дни, когда праздновалась свадьба герцога и при дворе царила величайшая суматоха. Возбуждённый всеобщей суетой, обиженный невниманием к нему, поэт несколько раз резко высказался против герцога, его невесты и членов герцогской семьи. 21 февраля 1579 года по приказу Альфонса II Торквато был посажен на цепь в подвалах госпиталя Святой Анны, где содержались буйные сумасшедшие. На современном языке больному был поставлен диагноз «мания преследования». Со временем поэту отвели в монастыре несколько комнат, разрешили читать книги, писать, выходить на кратковременные прогулки.
Пока Тассо находился в госпитале, предприимчивые издатели раздобыли рукопись его поэмы и начали публиковать её, наживая этим большие капиталы. Книга Тассо, выпущенная в Парме, была озаглавлена «Освобождённый Иерусалим», и именно это название сохранилось впоследствии за поэмой. Все пиратские издания были полны ошибок и неточностей. Поэт был вынужден согласиться на публикацию своего настоящего произведения. Подлинный «Освобождённый Иерусалим» вышел в 1581 году, когда Тассо ещё сидел в заключении.
«Освобождённый Иерусалим» оказался третьей рыцарской поэмой, созданной в Ферраре. До этого были «Влюблённый Роланд» Боярдо и «Неистовый Роланд» Ариосто. В отличие от своих предшественниц поэма Тассо стала воистину народной, и «Торкватовы октавы» распевают во всех уголках Италии по сей день.
Годы заточения сильно повлияли на поэта. В итоге длительных философских размышлений он стал убеждённым аскетом, глубоко верующим человеком. Вскоре после освобождения (1586 год) Тассо перебрался в Мантую, но через год бежал оттуда в Рим, под покровительство папских племянников Пьетро и Чинтио Альдобрандини. Поэт поселился в монастыре Святого Онуфрия, где создавал преимущественно религиозные трактаты.
В последний период жизни Тассо написал мистическую поэму «Масличная гора» и поэму «Сотворение мира», много стихотворений. Переработал он и свою великую поэму, привёл её в полное соответствие с канонами католицизма. Фактически получилось новое, значительно ухудшенное произведение, озаглавленное автором «Завоёванный Иерусалим».
Папа Климент VIII (годы правления 1592—1605) намеревался объявить Тассо королём поэтов и увенчать его лавровым венком на Капитолии. Об этой чести Тассо мечтал многие годы. Но курии пришлось выжидать, поскольку длительное время поэт находился в нервическом болезненном состоянии. Опасались, что он сорвёт торжества. И опоздали.
25 апреля 1595 года Торквато Тассо не стало. Лавровый венок был возложен на мёртвое чело.
Поэма «Освобождённый Иерусалим» переведена на все европейские и на многие восточные языки. Многократно переводилась она и на русский язык. Наиболее известные переводы С.А. Раича, Ф.В. Ливанова, Д.Е. Мина, В.С. Лихачёва. Другие произведения поэта переводили М.П. Столяров, М.Д. Эйхенгольц. Поэт И.И. Козлов прославил гений Торквато Тассо в стихотворении «Фантазия», которое переложил на музыку романса композитор М.И. Глинка.
Пою борьбу святую и борца, Исторгшего из плена Гроб Господень. И мужество, и храбрость, и терпенье Явил он в славных подвигах своих. Напрасно на него и Ад кромешный, И Азия, и Африка восстали: Хранимый Небом, под святые стяги Собрал он вновь рассеянных собратьев.
О Муза! Ты, что лавром преходящим Себя не величаешь, но живёшь Среди небесных клиров на Олимпе, Венчанная бессмертными звездами, Зажги, о Муза! творческое пламя В моей груди; прости меня, коль правду Украшу я цветами и в стихах К твоим ещё свои прибавлю чары.
Ты знаешь, как спешат упиться люди Парнасской ложью; знаешь ты, как правда, Прикрытая поэзией, способна Повелевать мятежными сердцами. Так подслащаем мы края посуды С лекарством для недужного ребёнка; Обманутый, целительную горечь Глотает он и остаётся жив.
О мой оплот, Альфонс великодушный! О ты, что спас мой чёлн полуразбитый От тайных скал стихии разъярённой, С улыбкою склони свой слух к стихам, Тебе среди напасти посвящённым. Предвидя жребий твой, быть может, Муза Воспеть твои деяния дерзнёт И повторит лишь то, что здесь воспето.
Да, если христианские народы Когда-нибудь в одну семью сплотятся И дружной ратью двинутся вторично Отнять у мусульманина добычу, Да во главе той рати станешь ты И поплывут все флаги за тобою; Готфрида состязатель, удостой Меня послушать и готовься к битвам.
Пять раз уж солнце путь свой пробежало С поры, когда подвижнический пыл Увлёк Христовых воинов к Востоку. Никея уступила их отваге: Искусно овладев Антиохией, Они её от персов отстояли. В Тортозе захватила их зима, И там весны пришлось им дожидаться.
К концу уж приближалась непогода, Сковавшая воителей ретивость, Когда с престола, выше звёзд настолько ж, Насколько звёзды выше преисподней, Предвечный опустил Свой взор к земле; В единый миг единым взглядом обнял Он мир земной во всём его пространстве Со всеми в нём живыми существами.
Всё перед Ним; и Сирию Он видит, И видит государей христианских. Проникновенным взором отличает Меж них благочестивого Готфрида, Пылающего рвением Солим Освободить от гнёта нечестивых. И славою, и властью, и богатством — Всем пренебрёг он для высокой цели.
Честолюбивый Балдуин стремится Всем существом к величию земному. Танкред, добыча гибельной любви, Разочарован в жизни. Боэмунд Престол в Антиохии утверждает, Законы вводит, создаёт искусства И приобщает подданных своих К святым основам нравов беспорочных.
Весь в это погружённый, он уж явно Не думает о подвигах иных. Мятежный дух Ринальда, негодуя На вынужденный мир, войне шлёт вызов. К сокровищам и власти равнодушный, Лишь бранной славы жаждет он безмерно. Чарует Гвельф и слух его, и сердце Рассказами о подвигах старинных.
Душевные изведав тайники Всех названных и прочих государей, Зовет Владыка мира Гавриила, Второго из архангелов Своих. Посредник между небом и землёю, Глашатай благодати, Гавриил Вещает Божью волю человеку И от него мольбу возносит Богу.
«Лети и от Меня спроси Готфрида: Когда ж конец бездействию настанет? Когда ж Солим избавится от гнёта? Пускай военачальников, скажи, Тотчас же созовёт и поторопит. Он будет их главою и вождём. Кто избран Мной, тот ими будет избран, Сегодня равный им, но скоро — выше»…
Перевод В.С. Лихачёва
Иван Иванович Козлов
Ночь весенняя дышала Светло-южною красой; Тихо Брента протекала, Серебримая луной; Отражён волной огнистой Блеск прозрачных облаков, И восходит пар душистый От зелёных берегов.
Свод лазурный, томный ропот Чуть дробимыя волны, Померанцев, миртов шёпот И любовный свет луны, Упоенья аромата И цветов и свежих трав, И вдали напев Торквата Гармонических октав –
Всё вливает тайно радость, Чувствам снится дивный мир, Сердце бьётся, мчится младость На любви весенний пир; По водам скользят гондолы, Искры брызжут под веслом, Звуки нежной баркаролы Веют легким ветерком.
Что же, что не видно боле Над игривою рекой В светло-убранной гондоле Той красавицы младой, Чья улыбка, образ милый Волновали все сердца И пленяли дух унылый Исступленного певца?
Нет её: она тоскою В замок свой удалена; Там живёт одна с мечтою, Тороплива и мрачна. Не мила ей прелесть ночи, Не манит сребристый ток, И задумчивые очи Смотрят томно на восток.
Но густее тень ночная; И красот цветущий рой, В неге страстной утопая, Покидает пир ночной. Стихли пышные забавы, Всё спокойно на реке, Лишь Торкватовы октавы Раздаются вдалеке.
Вот прекрасная выходит На чугунное крыльцо; Месяц бледно луч наводит На печальное лицо; В русых локонах небрежных Рисовался лёгкий стан, И на персях белоснежных Изумрудный талисман!
Уж в гондоле одинокой К той скале она плывёт, Где под башнею высокой Море бурное ревёт. Там певца воспоминанье В сердце пламенном живей, Там любви очарованье С отголоском прежних дней.
И в мечтах она внимала, Как полночный вещий бой Медь гудящая сливала С вечно-шумною волной. Не мила ей прелесть ночи, Душен свежий ветерок, И задумчивые очи Смотрят томно на восток.
Тучи тянутся грядою, Затмевается луна; Ясный свод оделся мглою; Тьма внезапная страшна. Вдруг гондола осветилась, И звезда на высоте По востоку покатилась И пропала в темноте.
Не играйте, не звучите, Струны дерзкие мои: Славной тени не гневите. О! свободы и любви Где же, где певец чудесный? Иль его не сыщет взор? Иль угас огонь небесный, Как блестящий метеор?
