Настроение бродский что это значит
Расшифровывая стихи И. Бродского посвященные М. Б
«Все, что вы хотите узнать,
вы найдете в его стихах».
Марина Басманова
Из стихотворения от 4 июня 1962 г.
…
Не поймешь, но почувствуешь сразу:
хорошо бы пяти куполам
и пустому теперь диабазу
завещать свою жизнь пополам.
Диабаз – камень, встречающийся в природе нечасто, и ценимый людьми за красоту и прочность. Некоторые разновидности диабаза настолько редки и хороши собой, что бывают, относимы к полудрагоценным камням – что, конечно же, преувеличение. Все-таки минерал диабаз добывается в промышленных масштабах, используется широко и повсеместно, а его запасы исчисляются миллионами тонн.
Поскольку камень диабаз свойства не меняет тысячелетиями – вне зависимости от масштабных климатических перемен и резких погодных перепадов, его часто используют для создания монументов.
Мне представляется, что поэт, как и все нормальные люди, под жизнью понимал жизнь духовную и жизнь физическую. После смерти свою духовную жизнь он хотел завещать небу, которое олицетворяет в его строчках церковь с пятью куполами, а физическую жизнь земле. Над местом его погребения он видел памятник из пустого, т.е. потерявшего свои ценные составляющие, диабаза.
Из стихотворения от июня-июля 1964 г.
…
по версте, по версте
отступает любовь от безумия.
…
Через гордый язык,
хоронясь от законности с тщанием,
от сердечных музык
пробираются память с молчанием
в мой последний пенат
— то ль слезинка, то ль веточка вербная,-
и тебе не понять,
да и мне не расслышать, наверное,
то ли вправду звенит тишина,
как на Стиксе уключина.
То ли песня навзрыд сложена
и посмертно заучена.
Стикс (др.-греч. ;;;; «чудовище», лат. Styx) — в древнегреческой мифологии — олицетворение первобытного ужаса (;;;;;;;, слав. стужаться) и мрака, из которых возникли первые живые существа, и персонификация одноимённой мифической реки Стикс.
Стикс — река в Аиде, царстве мертвых. Гефест, когда ковал меч Давна, закалял его в водах Стикс. По Гесиоду, река Стикс составляла десятую часть всего потока, проникавшего через мрак в подземное царство, где в Стикс впадал Коцит; остальные девять частей потока окружали своими извивами землю и море. Стикс была одной из пяти рек (вместе с Летой, Ахероном, Коцитом и Флегетоном), протекающих в подземном царстве Аида.
По одной из древних легенд известный герой Ахилл получил свою неуязвимость благодаря тому, что его мать, богиня Фетида, окунула его в воды священной реки Стикс.
В историческое время реку Стикс видели в потоке близ Нонакриса (в северной Аркадии), говорили, что этой водой был отравлен Александр Македонский.
И. Бродский в ссылке страдает из-за разлуки со своей возлюбленной. Ее молчание изводило его, заставляло переживать муки сравнимые, как ему казалось, с путешествием по мрачной подземной реке в царстве мертвых.
Из стихотворения «Новые стансы к Августе» 1964 г.
Ста;нсы (фр. stance от итал. Stanza — помещение, комната, остановка) — стихотворная жанровая форма, генетически восходящая к провансальской лирической песенной поэзии Средневековья. Стансы характеризуются относительной формальной и смысловой независимостью строф друг от друга. Стансы — классическая форма эпической поэзии (Ариосто, Тассо, Камоэнс), отточенность этому жанру придал Байрон («Дон-Жуан», «Чайльд-Гарольд»). В русской поэзии стансами написаны «Аул Бастунджи» Лермонтова, «Домик в Коломне» Пушкина. Кроме того, в русской поэзии имеется множество как правило небольших по объему элегически-медитативных стихотворений, озаглавленных «Стансы».
Главным признаком стансов является высокая степень независимости строф, которая проявляется в отсутствии смысловых переносов из одной строфы в другую, в обязательности самостоятельных рифм, не повторяющихся в других строфах. В идеале каждая строфа в стансах заключает в себе одну ясно выраженную идею, после чтения каждой строфы предполагается некоторая пауза. Количество стихов в каждой строфе может варьировать от четырех до двенадцати, но в русской стихотворной традиции за стансами закрепилась форма четверостиший, написанных четырехстопным ямбом с перекрестными (преимущественно) рифмами при обязательной строфической замкнутости.
Ниже приводятся «Стансы» В.Ф. Ходасевича из сборника «Тяжелая лира» — один из наиболее чистых образцов этого жанра.
Уж волосы седые на висках
Я прядью черной прикрываю,
И замирает сердце, как в тисках,
От лишнего стакана чаю.
Уж тяжелы мне долгие труды,
И не таят очарованья
Ни знаний слишком пряные плоды,
Ни женщин душные лобзанья.
С холодностью взираю я теперь
На скуку славы предстоящей.
Зато слова: цветок, ребенок, зверь —
Приходят на уста всё чаще.
Нет сомнения, что Марину Басманову поэт называет Августой. Как ему кажется, описание девушки с таким именем очень подходит к ней.
2
…
И прутья верб,
вонзая розоватый мыс
в болото, где снята охрана,
бормочут, опрокидывая вниз
гнездо жулана.
Обыкнове;нный жула;н, или сорокопут-жулан (лат. Lanius collurio) — плотоядная птица из отряда воробьинообразных семейства сорокопутовых.
Как и другие сорокопутовые, обыкновенный жулан охотится сидя на выступающих ветвях деревьев, или других предметах, при этом накалывая убитых животных на шипы растений или колючую проволоку. Питается крупными насекомыми, мелкими птицами, полёвками и ящерицами.
Жулан обыкновенный редко гнездится на деревьях — птицам больше по душе густые кустарники. Однако если гнездо вьётся на дереве, то находиться оно будет совсем низко. Нередко встречаются гнёзда, свитые прямо на земле, однако чаще птицы выбирают более безопасные места. Жилище жулана можно сравнить с глиняной чашей — настолько толстыми и крепкими являются стенки гнезда. Уютное семейное гнёздышко создают оба родителя — самец приносит материалы для стройки, самка аккуратно выкладывает их. В ход идёт всё — тонкие веточки, кусочки мха, корешки, а дно гнезда обязательно устилается мягкой травой.
И. Бродскому хотелось свить гнездо с Мариной такое же прочное, как у жулана и на свободе.
Друг Полидевк, тут все слилось в пятно.
Из уст моих не вырвется стенанье.
Вот я стою в распахнутом пальто,
и мир течет в глаза сквозь решето,
сквозь решето непониманья.
…
Эвтерпа, ты? Куда зашел я, а?
И что здесь подо мной: вода? трава?
отросток лиры вересковой,
изогнутый такой подковой,
что счастье чудится,
такой, что, может быть,
как перейти на иноходь с галопа
так быстро и дыхания не сбить,
не ведаешь ни ты, ни Каллиопа.
Эвтерпа или Евтерпа — муза лирической поэзии и музыки в греческой мифологии. В числе других девяти муз, дочь Зевса и титаниды Мнемосины. Сестра Каллиопы – музы эпической поэзии; Клио – музы истории; Мельпомены – музы трагедии; Талии – музы комедии; Полигимнии – музы священных гимнов; Терпсихоры – музы танца; Эрато – музы любовной и свадебной поэзии; Урании – музы науки.
Она считалась самой изящной и красивой из девяти сестер. Древнегреческая муза Эвтерпа покровительствовала поэтам, превыше других жанров любящих лирику, а также музыкантам. Считалось, что среди муз она выделяется особой утонченностью и нежностью. Согласно мифам, боги Олимпа могли наслаждаться ее стихами бесконечно долго. Её называли «дарящая удовольствие».
Чуткая и вдохновляющая, она могла подарить своим избранникам умение из хаоса звуков рождать гармоничную мелодию, складывать в тягучую и плавную песню, казалось бы, случайные слова.
Изображалась Евтрепа практически всегда с музыкальными инструментами в руках. Как правило, это были флейта, лира или авлос (двойная свирель, предок современного гобоя). Могла изображаться в окружении лесных нимф. На некоторых полотнах и барельефах держит гирлянды цветов, символ нежности и красоты. Муза Эвтрепа стала утешительницей души несчастного Орфея после того, как тот дважды потерял свою Эвридику.
У Г. Р. Державина есть стихотворение, посвященное Эвтерпе («К Эвтерпе»).
К ЭВТЕРПЕ
Пой, Эвтерпа дорогая!
В струны арфы ударяй,
Ты, поколь весна младая,
Пой, пляши и восклицай.
Ласточкой порхает радость,
Кратко соловей поет:
Красота, приятность, младость —
Не увидишь, как пройдет.
Бранным шлемом покровенный
Марс своей пусть жертвы ждет;
Рано ль, поздно ль, побежденный
Голиаф пред ним падет;
Вскинет тусклый и багровый
С скрежетом к нему свой взгляд
И венец ему лавровый,
Хоть не хочет, да отдаст.
Пусть придворный суетится
За фортуною своей,
Если быть ему случится
И наперсником у ней,
Рано ль, поздно ль, он наскучит
Кубариться кубарем;
Нас фортуна часто учит
Горем быть богатырем.
Время всё переменяет:
Птиц умолк весенних свист,
Лето знойно пробегает,
Трав зеленых вянет лист;
Идет осень златовласа,
Спелые несет плоды;
Красно-желта ее ряса
Превратится скоро в льды.
Марс устанет — и любимец
Счастья во;зьмет свой покой;
У твоих ворот и крылец
Царедворец и герой
Брякнут в кольцы золотые;
Ты с согласия отца
Бросишь взоры голубые
И зажжешь у них сердца.
С сыном неги Марс заспорит
О любви твоей к себе,
Сына неги он поборет
И понравится тебе;
Качествы твои любезны
Всей душою полюбя,
Опершись на щит железный,
Он воздремлет близ тебя.
Пой, Эвтерпа молодая!
Прелестью своей плени;
Бога браней усыпляя,
Гром из рук его возьми.
Лавром голова нагбенна
К персям склонится твоим,
И должна тебе вселенна
Будет веком золотым.
1789
Каллиопа — муза эпической поэзии, науки и философии в древнегреческой мифологии. Имя этой музы с греческого может быть переведено как «имеющая прекрасный голос». В числе других девяти муз, дочь Зевса и титаниды Мнемосины. Сестра Клио – музы истории; Мельпомены – музы трагедии; Талии – музы комедии; Полигимнии – музы священных гимнов; Терпсихоры – музы танца; Эрато – музы любовной и свадебной поэзии; Урании – музы науки; Евтерпы – музы поэзии и лирики;.
Считается верховенствующей богиней среди себе подобных, живущих на Парнасе. В числе сестёр, наиболее приближенных к венценосной Каллиопе, покровительница балетного и танцевального искусства Терпсихора и муза астрономии Урания. Этих трех муз можно видеть вместе на картинах голландских живописцев.
На челе Каллиопа носит золотую корону — знак того, что она главенствует над другими музами. Каллиопа изображается с вощеной дощечкой или свитком и грифельной палочкой в руках – стилосом, который представлял собой остроконечный цилиндрический стержень, заострённый конец которого использовался для нанесения текста на восковую дощечку. Противоположный конец стилоса делался плоским, чтобы стирать написанное.
От бога Аполлона она родила сыновей Орфея и Лина. По одной из версий, Каллиопа родила еще и Гомера, также от Аполлона. В отношении некоторых из корибантов (божественных танцоров, живущих на Олимпе) ей тоже приписывается материнство.
Изображалась с восковыми табличками и стилосом (палочкой для письма).
Волшебство матери перешло к сыну Каллиопы, Орфею. От нее сын унаследовал способность чувствовать музыку, понимать, что каждое слово в поэзии должно возвращать душу павшего героя к жизни, вселять веру и воспитывать благородство. Аполлон подарил Орфею лиру, а музы научили молодого бога играть на струнах. Орфей в игре достиг такого совершенства, что лира его стала магической.
Хочется счастья, так сильно хочется, что ему чудится, что он зашел в гости к самой Эвтерпе. Но он уверен, что даже она и ее сестра, две богини-музы не в силах его понять.
Из стихотворения «Пророчество» 1 мая 1965 г.
…
Я на ключицу в зеркало взгляну
и обнаружу за спиной волну
и старый гейгер в оловянной рамке
на выцветшей и пропотевшей лямке.
Придет зима, безжалостно крутя
осоку нашей кровли деревянной.
…
Само стихотворение, как пророчество, не сбылось, кроме того, что родился у них сын и назвали его Андреем. Еще раз подтвердилась мысль, что будущее предсказать невозможно даже великим поэтам.
Выше приведенные строки расшифровать, к сожалению, не удалось.
25.03.2017 г.
Бродский — Стихи о жизни
Список стихотворений:
Отзывы: 28
Бродский первый творец, который мне понравился
Прочитал все и могу сказать, что это все творения и творчество просто прекрасно, но могу даже выделить самое понравивщееся это конечно же
1.Я входил вместо дикого зверя в клетку
Бродский просто настоящий мужчина!
Я отныне, фанат каждого его слова…
О как его я понимаю!Мы вместе с ним
В одной волне.
И той же музыке внимаем
В шуршащей пестрой тишине.
И если есть на свете высокая поэзия, то это Бродский.
Бред полнейший, человек несёт разную чушь, что приходит в голову, вставляя туда малоприменяемые и малоизвестные слова. Даже не могу сравнить со своими мыслями и мироощущением, они просто не такие. В каждом из стихотворений есть пара строк, которые ему удались, но не более.
Я так и не поняла, что в Бродском гениального или хотя бы хорошего. Пошлятина и вкусовщина грубым помолом. Стихи не несут ничего радостного ничего светлого, ничего поучительного или философского (но очень заметно прямое обси…ние всего) — любовь к женщине и та больше выглядит как сексуальная озабоченность, женщина в его стихах скорее вещь. Всё высокое опустошено и искажено дрянным взглядом. Он что по этому стал популярным, что примерный принцип его поэзии «Жизнь го…о, но иногда бабы дают, и вроде не так плохо».
Мне его стихи не откликаются. Это, как говорится, дело каждого. Кому-то нравится пирожное, кому-то желе. Но, как к человеку, отношение отрицательное. Предатель. Страну называет нашу «второсортной державой». Один из многих, сделавших себе имя на обливании грязью своей родины.
В чём феномен поэзии Бродского
Ну что ж, видимо, пришло время и моего первого поста. Неразумно обмолвился в комментариях по поводу того, что, мол, есть соображения о природе феномена Бродского — и нате, пожалуйста, два подписчика. Если вдруг @4ydoIIec среди тех двоих нет, то призываю, вы же спрашивали.
Двадцать лет назад, 28 января 1996 года, не стало Иосифа Бродского. Он жил в сверхскоростном двадцатом веке, летал на самолётах, разговаривал по мобильному телефону, а умер — и сразу стал живым классиком. Хочется сказать — античным.
Поэзия Бродского (как и его жизнь) крайне нетипична для русской традиции стихосложения. Поражает разрыв между масштабом его личности и тем, насколько это явление было отрефлексировано, насколько уложился в головах Наш Рыжий. Впрочем, он давно уже не Наш Рыжий, а Наше Всё, новый главный поэт эпохи — только вот признание и популярность пришли не столько в форме сотен академических работ за авторством седых (и не очень) филологов, сколько в виде сотен пабликов в социальных сетях, принтов на футболках и чехлах айфонов. Иосиф Бродский, самый непонятый наш поэт, в новом веке неожиданно и быстро опопсел, захватив умы целого поколения пятнадцатилетних девочек. И как следствие того разрыва, о котором я писал в начале абзаца, разрыв следующий — между высотой задаваемой им планки и широтой признания. Чем сложнее и утончённее произведение, тем меньшее количество людей его понимает — это правило здесь не сработало, породив едва ли не самое крупное исключение. Бродский, в своих стихах восходящий то к английской поэзии, то к Риму; наполненный деталями из жизни шестидесятых годов, оккупирован хипстерами настолько основательно, что уже стало моветоном упоминать его в качестве любимого поэта: фи, ещё один денди. Отчасти из-за этого несоответствия флагманом неожиданной популярности стали довольно слабые в сравнении с другими вещами «Стансы» (это которые «На Васильевский остров я приду умирать») и «Не выходи из комнаты, не совершай ошибку. » Они проще, так как не нагружают читателя географией, античностью, метафизикой и сложными размерами. Однако такое положение вещей должно быть обидно для автора — ранние вещи были слабыми и с точки зрения самого Бродского: в письме к Эдуарду Безносову, относящемуся к периоду работы над сборником «Часть речи», он сам потребовал исключить их. [1] Феномен Бродского толком не описан, словно так и надо. Такое впечатление, что его у нас предпочитают не трогать — в Штатах о нём написано гораздо больше.
А заключается феномен Бродского вот в чём.
Отчасти он есть следствие биографии, ведь Бродский — наш единственный крупный эмигрант-поэт. Эмигрантов в ХХ веке Россия поставила миру множество, но практически все они относились к другим цехам. Было много критиков, переводчиков, публицистов, биографов и иных околотворческих специальностей (объясняется это, думаю, тем, что мера интеллигентности, в отечественном случае приводящая к оппозиционности, в среднем выше меры таланта). Были изобретатели — Сикорский, Зворыкин, Прокудин-Горский. Были танцоры — Годунов, Барышников. Были актёры — Видов, Сичкин, Крамаров. Литераторов было больше остальных, но практически все — прозаики: Солженицын, Довлатов, Некрасов, Синявский, Набоков, Бунин. Были поэты, как, например, последние два, но поэзия в их жизни не занимала главенствующую роль, да и основной её корпус относится к доэмиграционному периоду.
Дело в том, что поэзия куда более национальна по своей сути, чем все остальные сферы человеческой деятельности и искусства в частности, поскольку завязана на языке. Она становится отображением этого языка, смесью его мелодики, выраженной через форму, с национальной культурой в момент времени, выраженной через содержание. Поэтому, собственно, переводить стихи затруднительно.
Поэт — это человек, очень сильно привязанный к родной стране. Эмиграция для них, как правило, заканчивалась плохо. Уехал Галич, скажем. Но за рубежом он себя не нашёл.
Говоря, что Бродский — единственный эмигрант-поэт, нужно добавить: оставшийся в живых и продолживший писать.
С поэтом, перемещающимся в другую языковую среду, не могут не произойти определённые изменения. С писателем, кстати, могут — такова особенность формата. Прозой можно писать что угодно; ты сам выбираешь слова, синтаксис, сюжет — ты можешь покрыться налётом другой культуры, но не стать её частью, если не захочешь. Набоков вот стал американским писателем, а Бунин французским — нет.
Но от поэта эти изменения не очень зависят, потому что в поэзии, в отличие от прозы, дело не во владении языком, а в том, какие слова этот язык тебе предлагает.
Сам Бродский со мною, наверное, не согласился бы. Из его письма к Брежневу перед отъёздом из страны: «Я принадлежу к русской культуре, я сознаю себя ее частью, слагаемым, и никакая перемена места на конечный результат повлиять не сможет. Язык – вещь более древняя и более неизбежная, чем государство. Я принадлежу русскому языку, а что касается государства, то, с моей точки зрения, мерой патриотизма писателя является то, как он пишет на языке народа, среди которого живет, а не клятвы с трибуны. Я здесь [в России] родился, вырос, жил, и всем, что имею за душой, я обязан ей. Все плохое, что выпадало на мою долю, с лихвой перекрывалось хорошим, и я никогда не чувствовал себя обиженным Отечеством. Переставая быть гражданином СССР, я не перестаю быть русским поэтом».
Поспорить с этим сложно.
Но не менее сложно назвать Бродского великим русским поэтом, чем в последнее время многие грешат. Проблем с первым прилагательным нет. Есть со вторым. Поэзия Бродского, какой бы прекрасной она ни была, вываливается из русского контекста. Дело не столько в словах и грамматике, сколько в духе и междустрочиях.
Захолустная бухта; каких-нибудь двадцать мачт.
Сушатся сети — родственницы простыней.
Закат; старики в кафе смотрят футбольный матч.
Синий залив пытается стать синей.
Чайка когтит горизонт, пока он не затвердел.
После восьми набережная пуста.
Синева вторгается в тот предел,
За которым вспыхивает звезда.
Это читается как переводная английская поэзия. Или стихи английского поэта, знающего русский язык.
Русской души за этими стихами не стоит. Это не из мира литературного анализа, это нечто, считываемое мгновенно. Доказать это невозможно, вы можете лишь согласиться или не согласиться.
Эти стихи никогда не приходят, когда в тебе звенит боль национальная. Но они придут, когда потребуется общечеловеческое.
Феномен Бродского вот в чём: он поэт-космополит. Что в принципе нонсенс.
Подозреваю, что многих литературоведов сбивали с толку многочисленные признания в любви к России и русской культуре, твёрдая уверенность в принадлежности к ним. Но тут нет большого противоречия: отечественную культуру Бродский любил, но не имел возможности к ней относиться. Для него был открыт весь мир, кроме родины. Такое положение, вкупе с обширными путешествиями, со временем стёрли его национальную идентичность, не дав новой взамен.
Бродский — это не «русский поэт (еврейского происхождения в скобках), находящийся в конфликте с советской властью», а просто поэт. Русский поэт еврейского происхождения в конфликте бла-бла-бла — это Галич.
И дело здесь не только в эмиграции. Процесс изолирования начался ещё в России. Это, подозреваю, Бродского и спасло: он вырывал себя из контекста самостоятельно, и потому грубая и быстрая высылка не подорвала его, а лишь завершила обособление.
Ко многим окружающим его вещам Бродский относился равнодушно или презрительно. Все отмечали его холодный характер, его почти математически холодные стихи. «Я не люблю людей» — прямая цитата. Лучше всего об этом сказал Довлатов: «Бродский создал неслыханную модель поведения. Он жил не в пролетарском государстве, а в монастыре собственного духа. Он не боролся с режимом. Он его не замечал. И даже нетвердо знал о его существовании». На знаменитом суде Бродский вёл себя спокойно, отстранённо. Такая форма пассивного несогласия с действительностью постепенно изолировала его, грубо говоря, от современного дискурса, но не на уровне осмысления, а на уровне реакции на него.
Популярность его, как и популярность Печорина, думаю, этим и объясняется, этой его холодностью, а также желанием людей проецировать на себя красивые биографии. Одинокий непонятый гений, да ещё и отчасти мизантроп, да ещё и интеллектуал. Чем не образец для подражания?
Бродскому с самого начала было трудно найти себя. Защитой от абсурдности советской системы стал не алкоголь, а философский взгляд на мир, возвышение над реальностью (за что и был судим — ничего действительно антисоветского в его стихах не было). За рубежом этот процесс логически завершился.
«Ниоткуда с любовью». Вот именно что ниоткуда.
Не знаю, хотел ли он этого сам. Судя по настойчивому причислению себя к русской культуре — вряд ли. Это была его индивидуальная защита, в итоге его спасшая.
Но поэзия, как я писал в начале статьи, от поэта мало зависит. А национальная идентичность тесно связана с географией.
И здесь произошла другая интересная штука: вырванный из русской культуры и не нашедший себя как поэта в культуре американской, Бродский ощутил почву под ногами на другой земле, истинно подходящей для него — пилигрима-скитальца, интеллектуала, классика.
В Древнем Риме. «Нынче ветрено и волны с перехлестом. Скоро осень, все изменится в округе. »
А кто-нибудь пробовал вообще переводить Бродского на латынь? По-моему, он зазвучит там более чем органично.
И здесь можно только гадать, что врождённое, а что привнесённое. Он был далеко не единственным, кто не был доволен советской системой, но только он выбрал такой христианский путь борьбы — уход в себя и возвышение над мирским. С одной стороны, этот уход доброволен. С другой — он есть реакция защиты.
Стихи Бродского полны ностальгии по давно ушедшему — в современном мире ему было очевидно тесно. В Италии, полной мраморных колоннад и античных скульптур, он и нашёл вечный приют.
Поэтому-то его стихи и не отдают ни русской, ни английской поэзией, а автопереводы с одного языка на другой показали их взаимозаменяемость. И заодно обогатили обе традиции, добавив в английскую — отечественный хаос смысла и строгость формы, а в русскую — строго говоря, наоборот: упорядоченный и уплотнённый смысл — с одной стороны — и отсутствие рифм, редкую прежде свободную форму и анжамбеман [2] в непредсказуемых местах — с другой. Да, русскую поэзию, как родную, он любил гораздо больше, но принадлежать к ней уже не мог.
Зато, как и похожий на него в этом смысле Набоков, мог её преподавать, поскольку разбирался в ней прекрасно.
Ещё одно следствие его эмигрировавшего русского языка он сам отметил в интервью Дмитрию Радышевскому: «Когда вы, например, пишете по-русски, окруженный англоговорящим миром, вы более внимательно следите за вашей речью: это выражение имеет смысл или оно просто хорошо звучит? Это уже не песенный процесс, когда открываешь рот, не раздумывая над тем, что из него вываливается. Здесь это становится процессом аналитическим, при том, что часто все равно дело начинается с естественной песни. Но потом ты ее записываешь на бумагу, начинаешь править, редактировать, заменять одно слово другим. И это уже аналитический процесс». Здесь он в точку попал: его поздние стихи действительно похожи на анализ или даже медитацию. Чего стоит только «Выступление в Сорбонне»: стихотворение, начисто лишённое рифмы, очень текучее, и на лекцию похожее действительно больше, чем на поэзию.
. естественно, что стремиться
к сходству с вещами не следует. С другой стороны, когда
вы больны, необязательно выздоравливать
и нервничать, как вы выглядите. Вот что знают
люди после пятидесяти. Вот почему они
порой, глядя в зеркало, смешивают эстетику с метафизикой.
. Есть, впрочем, прямо противоположная версия: Бродский вовсе не космополит, а более чем национальный поэт, по воле судьбы несостоявшийся Вергилий, главный поэт империи. Пересказывать эту точку зрения нет места, можете поискать: это прекрасно сделал Егор Холмогоров [3]. Эта концепция объясняет стихотворение «На независимость Украине», полное желчи и презрения. Построенное, как и любое стихотворение Бродского, с отсылками и метафорами, оно выбивается из ряда других именно эмоциями (которых у него вообще обычно мало) — сильными, резкими, агрессивными и довольно-таки имперскими для «поэта без национальности». Поначалу даже не верили, что это его стихотворение. Она объясняет настойчивое отождествление себя с русской культурой.
Но она не объясняет всего предыдущего. Не объясняет, почему заголовок другого его стихотворения гласит: империя — страна для дураков. А письма римскому другу добавляют: если выпало в ней родиться, лучше жить в глухой провинции у моря. Бродский не тянет на главного поэта империи не потому даже, что он был слишком возвышен над окружающим, сколько потому, что стихи его, как я уже говорил выше, на русские не похожи.
Отмахнуться не получается ни от того, ни от другого.
Остаётся синтез двух противоположностей.
Синтез даёт критику мира со стороны римского старца, много повидавшего. Он может выразить сопереживание Риму, хоть первому, хоть третьему, но в целом он осознаёт условность политических дрязг и войн.
Он — имперец в прошлом, причём не в ленинградских шестидесятых, а в двух тысячах лет назад.
И тема смерти, осмысленная им не столько как поэтом, сколько как философом, гораздо более важна для него, и значит — для нас, если мы хотим понять его поэзию.
На фоне этой темы любые лязганья железом меркнут, и стихи становятся холодными — имяреку, тебе, от меня, анонима.
И при этом этот же холодный человек страстно, на протяжении пары десятков лет, любил одну и ту же женщину, оставив целый цикл сильнейших стихов о любви.
Даже здесь не существует, Постум, правил.
1) Безносов. Э. Л. От составителя // Иосиф Бродский. Часть речи / С-Пб.: Издательский Дом «Азбука-классика», 2008. — С. 7.
2) Анжамбеман — это несовпадение смыслового и ритмического окончания, требующего от автора переход на следующую строку или строфу. Он присутствовал в русской поэзии и ранее, но Бродский первым додумался в массовом порядке дробить такие конструкции, как «говоря откровенно», «уже не ваш, но | и ничей», «на улице» «если оно», то есть ставить ритмический акцент на служебные части речи. С моей точки зрения, это заимствовано из английской поэзии.