назови меня своим именем сцена с персиком на какой минуте
К просмотру обязательно: мой отзыв на фильм «Call me by your name»
Знаете, как я влюбилась в творчество Луки Гуаданьино? Посмотрев «Большой всплеск», — наперегонки подумаете вы.
И промахнётесь. Главным фильмом этого режиссёра я считаю «Io sono amore» («Я — это любовь»).
Именно в нём представлены все основные черты и приёмы его работы. Я нахожу «Большой всплеск» качественным и по-итальянски стильным фильмом, но для меня он вторичен по 3 причинам:
1) Сюжет не оригинален, такую историю мы уже видели в фильме Жака Дере «Бассейн» с Аленом Делоном и Роми Шнайдер
2) В фильме отчётливо просвечивает стилистика Франсуа Озона (когда смотрела «Большой Всплеск», постоянно улавливала сходство с озоновскими «Бассейном» 2003 года и «Молода и Прекрасна» 2013 г.)
3) Происходит повтор акцентов, которые были успешно использованы в «Я — это любовь»: семейное/дружественное застолье и назревающий конфликт; включение величественных аккордов классической музыки в самые драматичные моменты; мужчина как кулинарный Бог; прелюдия к сексу, осуществляемая мужчиной ниже пояса Тильды Суинтон (режиссёру нравится делать крупный план актрисы в момент экстаза); ноги Тильды Суинтон (вытянутые, согнутые, только пятки или только пальцы); сельские итальянские умиротворяющие пейзажи, контрастирующие с разрушительной страстью; еда не как основной герой, а как необходимое условие для гармоничной жизни.
Перед просмотром «Зови меня твоим именем» (Call me by your name) меня терзали сомнения: останется ли верен итальянский режиссёр своим художественным приёмам, использованным в его предыдущих картинах? Является ли подобное постоянство мастерством или, напротив, самоповтором, намекающим на посредственность?
И, наконец, главный вопрос — как в фильме будет обыграна тема гомосексуальной любви? Например, о «Горбатой горе» я думала ещё 3 дня после просмотра, а вот «Лунный свет» не задержался в моих мыслях даже на пару часов. Первый фильм, в отличие от второго, не был так откровенно запрограммирован на снискание поддержки и одобрения со стороны LGBT сообщества. Поэтому он оказался глубже, искреннее и пронзительнее.
Забегая вперёд (так как нет силы сдерживать свои эмоции), могу сказать, что после «Зови меня твоим именем» я выходила с радостным осознанием — только что я увидела один из лучших фильмов последних лет. Лучших в общем смысле, без деления на категорию — о нетрадиционных отношениях.
Первая заслуга Луки Гуаданьино связана с его выбором актёров на главные роли. Итальянский глаз точно уловил в Арми Хаммере, что он совершит блестящее перевоплощение в американского молодого учёного Оливера, который летом 1983 года приезжает в Италию на виллу именитого специалиста по греко-романской культуре.
Если Колина Ферта я считаю сгустком английского аристократизма и сдержанной харизмы, то глядя на Арми Хаммера, я думаю о старом Голливуде, «старых деньгах» восточного побережья, для которых лето — это синоним Хэмптонс, о поло-свитерах и небрежно разношенных лоферах Ralph Lauren, о соревнованиях по гребле в Гарварде (кстати, если посмотреть на родословную этого актёра и уровень семейного благосостояния, то становится понятно, что мои ассоциации вполне себе обоснованы). По сути, роль Оливера — во многом alter-ego самого Хаммера. Кто читал нашумевшего Щегла Донны Тарт, вспомните друга главного героя Тео — Энди Барбора. Вспомните его семью и описание их квартиры на Park Avenue. Да, именно так я представляю атмосферу, в которой вырос Арми Хаммер. В англицизме “родиться с серебряной ложкой во рту” я бы изменила серебряной на золотой, так как внешность актёра — особая драгоценность.
С другой стороны, персонаж Оливера стал для Хаммера абсолютным выходом из зоны комфорта. Ему предстояло сыграть мужчину, вступившего в сексуальные связи с совсем юным героем. В нескольких интервью сам Арми признавался, что именно неловкость и стыд, сопряжённые с ролью, стали для него вызовом, который он рискнул принять.
Красивый молодой учёный Оливер меняет своим приездом размеренное летопровождение главного героя — Элио, 17-летнего сына профессора.
Имя Тимоте Шаламе, который исполняет подростка, — ещё одно бинго в копилку режиссёра. По моим наблюдениям 21-летний актёр затмил своей игрой Хаммера. Делаю ставки на то, что его имя будет в числе номинантов на Оскар.
Худощавый паренёк с тонкими чертами лица, с печально-вдумчивыми глазами живёт в несвойственной его сверстникам гармонии с родителями. Отец-культуролог и мать-переводчица привили сыну любовь к книгам и расширили его кругозор. В доме царит атмосфера дружбы, доверия и тихой радости. Однако появление Оливера сказывается на настроении Элио. Он становится ранимым, уязвимым и неуверенным в себе. Он продолжает занимать себя чтением книг и ухаживаниями за девушками, но делает это без особого азарта. Зритель догадывается, что за внешней неприязнью к Оливеру скрывается на самом деле назревающее чувство влюблённости. Первой настоящей влюблённости с горько-сладким привкусом. Ведь фильм по своему жанру тяготеет именно к “истории взросления”. Если героиня Кэри Маллиган в прекрасном «Образовании» проходит эту стадию по отношению к женатому аферисту, годящемуся ей в отцы, то герой Шаламе особо остро чувствует свою половую зрелость из-за нахождения красивого и умного американца поблизости. Он будет пытаться усмирить свои гормональные всплески рядом с милой и симпатичной итальянкой-сверстницей.
Кстати, их ночные рандеву по своему настроению и стилистике напомнят мне творение другого итальянца — «Мечтателей» Бертолучи.
Я не буду раскрывать все прелестные извилины фабулы фильма. Мне хочется, чтобы вы сами открыли магию первых признаний, первой нежности, первого и последнего прощания.
Мне бы хотелось подчеркнуть лишь те стороны, которые мне кажутся наиболее удачными.
Главной заслугой Луки Гуаданьино я считаю манеру, в которой он рассказывает нам эту историю. «Горбатая гора» своим трагизмом и обречённостью ложилась на сердце зрителя пудовым грузом. «Лунный свет» при наличии нескольких удачных моментов неприкрыто намекал о стремлении режиссёра угодить в список оскаровских номинантов. «Зови меня твоим именем» по мотивам одноименного романа Андре Асимана снят непринуждённо, легко, иронично и тепло. Чтобы было комфортно и самому себе, и зрителю, и актёрам, Гуаданьино добавляет бесценный ингредиент — великолепный юмор, из-за которого по залу несколько раз проносилась волна оваций. Моя сестра, которая посмотрела этот фильм со мной и которая имеет более свежий взгляд по причине своей юности, вынесла вердикт — “это была лучшая комедия, которую я видела за последнее время”. Я сперва даже возмутилась: “Какая же это комедия?!” Ведь такая деликатная тема поднята. А потом поняла — да это же совершенно другая форма обращения к теме гомосексуальной любви, когда нам её показывают не как слёзодавительную драму-реванш, а как драму через завесу юмора, да ещё и не плоского, похабного, а деликатного, игривого и звонкого.
Теперь я перейду к моим любимым сценам.
Элио в присутствии Оливера играет на пианино кусок из произведения Баха. Оливеру хочется услышать классический вариант. Но Элио вредничает и специально импровизирует, выдавая разные вариации в разной тональности. Через музыку он пытается сказать о сумбурных, роящихся в его сердце чувствах.
Оливер на танцплощадке зажигает с итальянкой под музыку 80-х. Комизма этой ситуации добавляет практически 2-метровый рост Арми Хаммера. Вообще, тема его до неприличия длинных ног раскрыта в фильме в полной мере. За драматизм в этой сцене ответственен Элио, который напряжённо наблюдает за этим танцем и курит сигарету. Пожалуй, это один из эпизодов, в которых виден огромный актёрский потенциал Тимоте Шаламе. Вроде бы видишь, как молодой паренёк рассматривает молодого мужчину, из-за которого у него готово выпрыгнуть сердце, и вдруг вспоминаешь себя в те моменты уже неповторимого, потому что один раз нам данного, прошлого, когда у самой сердце предательски меняло своё положение и делало ноги ватными на какой-нибудь школьной дискотеке. То есть сыграно на эмоциональном уровне сверхмощно.
Сексуальные неловкие экзерсисы Элио с его подружкой под ностальгически-щемящую Words don’t come easy в исполнении F R David.
Сцена с персиком эпична в своей второй части, когда появляется Арми Хаммер. Если его вопросы покажутся вам несмешными, то так и знайте: вы — ханжа.
Чуть-чуть чувственности: эпизод, когда Элио пытается выразить свою нежность к Оливеру неловким, но таким милым жестом — ставит свою ступню на ступню Оливера (ну что, мои внимательные читатели, помните как я начинала свой пост? Всё-таки режиссёру милы ступни не только Тильды Суинтон).
Сцена за столом (вообще сцен за столом будет много — как и в предыдущих фильмах Гуаданьино), когда итальянская пара, приглашённая в гости, начинает активно жестикулировать и комично ссориться. В это же время за столом сидят Оливер и Элио, которые заняты совсем другими мыслями. У Элио начинается кровотечение из носа — как метафора накопившихся переживаний.
Разговор Элио с отцом. Это единственный момент, когда мне хотелось разрыдаться и сквозь слёзы пожелать всем детям иметь таких отцов. Профессора Перльмана мастерски исполнил Майкл Штульберг (и он же удивительно сыграл в «Форме воды» Гильермо дель Торо). Он догадался о связи сына со своим практикантом. Его беседа на эту тему с Элио — мастер-класс по тому, как родитель вербально может укрепить связь со своим ребёнком, воодушевить и, как ни странно, ещё раз научить ходить, но уже по взрослой жизни.
Отдельной похвалы заслуживает визуальная составляющая. Как и во всех предыдущих картинах, Гуаданьино использует приглушённую палитру. В кадр постоянно попадает природа и её проявления. Натуралистические кадры призваны раскрыть внутренний мир персонажей.
К приятной визуальной составляющей режиссёр подключает музыкальную: то это мелодичные фортепианные трели и переливчатые каскады классической музыки, то песни, соответствующие духу времени или внутреннему миру героев. Некоторые примеры из особо понравившегося:
“Futile Devices” Sufjan Stevens
“Love My Way” The Psychodelic Furs
“J’adore Venise” Loredana Berté
“Che vuole questa música stasera” Armando Trovajoli
“Summer Wine” Nancy Sinatra
“Can’t you see” Matthew and the Atlas
Последние 10 минут фильма — это тур-де-форс актёра Тимоте Шаламе. Его боль передаётся зрителю. Его слёзы, его замирание в своей печали находят быстрый отклик в сердце каждого, потому что такие переживания универсальны.
После просмотра мне вдруг стали совсем не важны те вопросы про самоповтор режиссёра. Да, в кадр снова постоянно попадала кухня, среди героев снова была душевная и заботливая служанка, опять герои ныряли в бассейн, использовались те же музыкальные приёмы, но этой картиной Лука Гуаданьино закрепил за собой это право на реминисценции к собственным фильмам, как когда-то это же право заслужили Педро Альмодовар, Вуди Аллен, Уэс Андерсон и другие яркие представители современного кинематографа.
Знаете, что самое уникальное в этом фильме? Он не про нетрадиционную любовь, он про традиционное чувство любви неважно к кому – к мужчине или к женщине. Важно другое – фильм не заставляет вас морщиться, стесняться. «Назови меня своим именем» заставляет вас улыбаться и вспоминать свои первые робкие попытки понравиться и соблазнить, своё желание упасть в пропасть и не думать, как из неё выбираться, и, наконец, вспоминать прошлое с благодарностью.
Книги«Назови меня своим именем»: Отрывок из той самой книги
Бестселлер Андре Асимана
В ИЗДАТЕЛЬСТВЕ POPCORN BOOKS выходит книга Андре Асимана «Назови меня своим именем», по которой был снят одноимённый фильм Луки Гуаданьино. Она рассказывает о подростке Элио, который проводит лето на семейной вилле в Италии и жизнь которого резко меняется, когда к нему в дом на несколько недель приезжает молодой учёный, аспирант его отца Оливер. Бумажная версия издания поступит в продажу в феврале (пока она доступна для предзаказа), но уже сейчас её можно прочитать на Bookmate. Мы публикуем отрывок из книги.
КНИГА ПРЕДНАЗНАЧЕНА ДЛЯ ЛИЦ СТАРШЕ 18 ЛЕТ
Вспоминая то лето, я не могу чётко восстановить последовательность событий. Есть несколько ключевых сцен, а всё остальное — лишь повторение нашей рутины.
Утренний ритуал — перед завтраком и после: Оливер — на траве или у кромки бассейна, я — за своим столом. Затем — купание или пробежка. После он берёт велосипед и едет в город на встречу с переводчицей. Обед за огромным столом в тени деревьев или в доме, всегда — один или два гостя на «обеденной каторге». И восхитительные послеобеденные часы, напоенные солнцем и тишиной.
Следом идут остальные сцены: отец со своими неизменными вопросами — чем я занят целыми днями, почему всегда один; мать, призывающая найти новых друзей, коль скоро старые уже не интересны, и, самое главное, начать наконец выходить из дома — а то вечно эти книги, книги, книги, сплошные книги и нотные тетради; оба умоляли чаще играть в теннис, ходить на танцы, знакомиться с людьми и понять в конце концов, почему так важно иметь в жизни других людей, а не только льнуть к иностранцам. Сделай что-нибудь безумное, говорили они, непрерывно стараясь отыскать во мне завуалированные, обличительные признаки разбитого сердца, которые — увенчайся их поиск успехом — они бы сразу попытались исцелить в своей неуклюжей, назойливой, но преданной манере, словно я смертельно раненный солдат, забредший в их сад и молящий о помощи.
«Ты всегда можешь со мной поговорить», «Я тоже когда-то был в твоём возрасте», — говаривал отец. «Ты думаешь, никто никогда не чувствовал того, что чувствуешь ты, но, поверь, я сам всё это пережил и выстрадал, причём не раз; с чем-то так и не смирился, что-то до сих пор понимаю столь же плохо, сколь ты сейчас, но тем не менее мне знаком каждый изгиб, каждый проход, каждый закоулок человеческого сердца».
Есть и другие, случайные воспоминания: послеобеденная тишина — кто-то дремлет, кто-то работает, кто-то читает, — и весь мир погружён в приглушённые полутона. Блаженные часы, когда голоса из внешнего мира так мягко, так осторожно пробиваются в наш, точно я сплю. Затем — теннис. Душ и коктейли. Ожидание ужина. Снова гости. Ужин. Его вторая за день поездка к переводчице. Прогулка до города и возвращение поздней ночью, иногда в одиночестве, иногда с друзьями.
Я боялся его появления, боялся отсутствия, боялся взгляда, но больше — безразличия
И есть исключения: тот день, когда поднялась буря, а мы сидели в гостиной, слушая музыку под град, барабанивший во все окна в доме. Выключается свет, глохнет музыка, и всё, что у нас остаётся, — это лица друг друга. Тётя тараторит что-то про свои ужасные годы в Сент-Луисе, Миссури, который она произносит как «Сан Луи»; мать источает аромат чая с бергамотом, а фоном — снизу, с кухни, до нас долетают голоса Манфреди и Мафальды, которые громким шёпотом вступили в супружескую перебранку. За окном — сухощавая фигура нашего садовника в плаще и капюшоне: он сражается со стихией и, несмотря на непогоду, по обыкновению пропалывает грядки — а у окна в гостиной отец подаёт ему знаки руками: «Скорее, Анкизе, возвращайся внутрь!»
— От этого типа мурашки по коже, — сказала тогда тётя.
— У этого типа золотое сердце, — ответил мой отец.
Но те часы были омрачены страхом, и страх этот нависал надо мной, словно тёмный дух или заточённая в нашем крошечном городке неведомая птица, чьё обугленное крыло бросает несмываемую тень на всё живое. Я не знал ни что именно меня пугает, ни почему я так взволнован, ни отчего то, что вызывает смятение, порой видится надеждой и в тёмные времена приносит столько неописуемой радости — радости с петлёй на шее.
То, как громыхало моё сердце, когда я вдруг встречался с Оливером, одновременно пугало и волновало меня. Я боялся его появления, боялся отсутствия, боялся взгляда, но больше — безразличия.
Эти мучения в конце концов стали так меня изнурять, что после обеда, в часы беспощадной жары, я, обессилев, засыпал на диване в гостиной; однако даже во сне всегда точно знал, кто был в комнате и кто в ней сейчас, кто на цыпочках входил и выходил, кто на меня смотрел и как долго, кто искал сегодняшнюю газету, стараясь не шуметь, но в конечном счёте бросал эту затею и принимался искать программу передач на вечер, уже не тревожась о том, проснусь я или нет.
Страх меня не покидал. С ним я просыпался, а когда, заслышав шум воды в ванной, понимал, что Оливер присоединится к нам за завтраком, страх этот оборачивался радостью, которая мгновенно рассеивалась, стоило ему предпочесть работу в саду утреннему кофе. К полудню желание услышать от него хоть слово становилось невыносимым. Я знал, что через час с лишним диван в гостиной примет меня в свои объятия, и ненавидел себя — за свою неудачливость, посредственность, влюблённость и неопытность. Просто вымолви хоть слово, Оливер, просто прикоснись ко мне. Посмотри на меня — и не отрывай взгляда, пока глаза мои не подёрнут слезы. Постучи в мою дверь ночью — и узнаешь, оставил ли я её открытой. Зайди в комнату. В моей постели для тебя всегда есть место.
Больше всего я страшился дней, когда он исчезал на несколько часов кряду, — весь день и весь вечер я проводил, томясь незнанием, где он и с кем. Иногда я видел, как он пересекает пьяццетту или разговаривает с людьми, которых я там никогда не встречал. Но то было не важно: на крошечной площади, где вечерами собирались люди, он редко одаривал меня взглядом — в лучшем случае быстрым кивком, предназначенным скорее не мне, а моему отцу, чьим сыном я по воле случая являлся.
Написать одному из преподавателей? Сходить к врачу? Сказать, что мне нужен психиатр? Рассказать Оливеру?
Мои родители, особенно отец, не могли на него нарадоваться. Оливер был самым способным из наших летних постояльцев: он помогал отцу разбираться с бумагами, отвечал на большинство его писем и, кроме того, неплохо справлялся с собственной рукописью. Чем он занимался в своё личное время, было только его делом.
«Если принудить молодых бежать рысью — кто же побежит галопом?» — говаривал отец, вольно цитируя какую-то пословицу. В нашем доме Оливер просто не мог оступиться.
Поскольку мои родители никогда не обращали внимания на его отлучки, я решил, что надёжнее будет утаить своё беспокойство. Я говорил об Оливере, только если меня о нём спрашивали, и притворно поражался тому, что его, оказывается, ещё нет дома: «Да, и правда, давно его не видно», «Нет, понятия не имею».
Главное было не перестараться — услышав фальшь в моём голосе, родители могли догадаться, что меня что- то гложет. Обман они чуяли за версту — даже удивительно, что они до сих пор ничего не заподозрили.
Они всегда любили повторять, что я слишком быстро привязываюсь к людям, однако тем летом я наконец понял, что значат эти слова на самом деле. Должно быть, такое случалось и прежде, и родители распознали во мне эту склонность, в то время как сам я, вероятно, был слишком юн и не отдавал себе в этом отчёта. Их сердца с тех пор были не на месте. Они волновались обо мне, и я знал, что волнения их не беспочвенны. Я лишь надеялся, что они никогда не узнают, насколько далеко всё зашло в этот раз — дальше, чем в их самых тревожных опасениях. Я видел: сейчас они ровным счётом ничего не подозревают, и это мучило меня — хоть я и не хотел, чтоб они знали правду. Кажется, они больше не видят меня насквозь и я могу скрыть почти всё, что захочу; наконец я в безопасности от них — и от него, — но какой ценой? И хочу ли я этой безопасности?
Мне не с кем было поговорить. Кому я мог рассказать? Мафальде? Она просто уйдёт из дома. Тёте? Наверняка растрезвонит всем вокруг. Марция, Кьяра, мои друзья? Они отвернутся от меня в ту же секунду. Кузены и кузины, приезжавшие погостить? Да никогда. У моего отца были, пожалуй, самые либеральные взгляды — но по этому ли вопросу. Кто ещё? Написать одному из преподавателей? Сходить к врачу? Сказать, что мне нужен психиатр? Рассказать Оливеру?
Больше рассказать некому, Оливер, — боюсь, это должен быть ты…
«Зови меня своим именем»: из чего сделан лучший фильм 2017 года
В основе ленты — одноименная книга Андре Асимана
Это сейчас роман «Зови меня своим именем» — неотъемлемая часть литературного гей-канона, текст, вокруг которого существует вполне независимый от фильма клуб поклонников. Когда 2007 году писатель и прустовед Андре Асиман начал сочинять историю первой любви начитанного подростка Элио, он с трудом представлял, в каком направлении будет двигаться действие: книга сложилась как бы сама собой — всего за три с половиной месяца.
На структурном уровне это монолог уже взрослого героя, вспоминающего шесть пылких недель в 1983-м, которые он, 17 лет от роду, провел на семейной вилле «где-то в Северной Италии» в компании Оливера, 24-летнего ассистента его отца-археолога. На эмоциональном — исповедь горячего сердца, цепкая, впрочем, к весьма конкретным подробностям незабываемого, один-раз-в-жизни романа: запахам, цветам, движениям, словам — особенно словам.
Поначалу Асиман не думал, что «Имени» вообще требуется экранизация («В книге так много внутренних переживаний, что не было смысла делать из этого фильм», — замечал он в одном из интервью), но сейчас не упускает случая похвалить отдельные режиссерские решения и актерскую игру. По его мнению, Лука Гуаданьино очень деликатно — как и в оригинале — подошел к сексуальным сценам, а исполнители главных ролей Тимоти Шаламе и Арми Хаммер добились на экране удивительного правдоподобия. Что до отклонений от первоисточника, то они тоже пришлись Асиману по вкусу: он говорил, что финал картины мощнее, чем концовка романа, в которой автор не смог так решительно расстаться со своими героями и свел их снова 15 и 20 лет спустя.
Это квир-кино, на которое стоит сводить родителей
Если, конечно, считать «Зови меня своим именем» квир-кино из-за характера изображенных в нем отношений. Подобно «Жизни Адель», фильм Гуаданьино отказывается «экзотизировать» однополую страсть, придавать ей диковинный статус. Как и «Лунный свет», он больше про лирику, чем про физику секса, про поиск адекватного языка, которым можно рассказать другому о себе и своих чувствах. Это гимн человеческой отзывчивости, умению сформулировать самое главное, не впадая в пошлость или патетику. Поэтому, вероятно, здесь нет злодея — скажем, общественного мнения, встающего на пути героинь «Кэрол», — и только деспотичный отец Оливера на мгновение возникает на заднем плане, так и не материализовавшись во сколько-нибудь реальную угрозу.
Зато есть покровители — родители Элио, которые благоволят поискам сына. Сказывается, безусловно, и дух открытости и космополитизма, царящий в этом доме (герои свободно переходят с английского на французский или итальянский), и род занятий отца-профессора. Искатель древностей и знаток античности, он лучше всех на экране понимает про бренность души и тела — и ближе к развязке выдает об этом монолог большой красоты и мощи. В другом, менее искусном фильме сцена их разговора с Элио могла бы выглядеть натужным резонерством — так мораль подверстывается к непосредственному опыту, — но тут этот эпизод не кажется чужеродным: на протяжении картины очень умело поддерживается баланс между чувственным и интеллектуальным, интонацией и сообщением, зыбким и зримым.
У Луки Гуаданьино хорошие шансы на «Оскар»
Отсутствие у режиссера персональной номинации на «Золотой глобус» не должно никого сбивать с толку: его там — и, очевидно, по самым популистским соображениям — замещает Ридли Скотт, в рекордные сроки (и за огромные деньги) заменивший опального Кевина Спейси на благонадежного Кристофера Пламмера. Едва ли этот расклад повторится на «Оскаре», более «стрессоустойчивой», что ли, премии, которая скорее обратит всеобщее внимание на европейского режиссера — как было с Ханеке и его «Любовью» в 2013-м. И можно больше не переживать за ремейк «Суспирии», намеченный на следующий год: такой — сдюжит.
22-летний Тимоти Шаламе — открытие киносезона
Фильм одинаково щедр по отношению ко всем своим звездам. Арми Хаммер играет не только молодого бога, идущего по жизни с нахальным «бывай», но и трогательного влюбленного, который боится ранить близкого человека. Майкла Стулбарга после «Серьезного человека» на главные роли не зовут, и он нашел свой тихий гений в теньке, на втором плане — будь то в «Стиве Джобсе», «Фарго» или здесь, с бородой и набором слайдов с античными статуями. Но главный прорыв совершил, конечно, Тимоти Шаламе, уже засветившийся в нескольких больших проектах (калибра сериальной «Родины» и нолановского «Интерстеллара») — и наконец получивший в свое распоряжение объемного, в 4DX, персонажа.
Это абсолютное попадание: романный Элио приобретает узнаваемые повадки, индивидуальную пластику и манеру выражаться. Гуаданьино рассказывал, насколько ответственно Шаламе подошел к съемкам: он лично проверил, может ли живой человек воспроизвести сцену с персиком из книги (может). Другой и, вероятно, решающий для общего восприятия фильма актерский тур-де-форс явлен в финале, где титры бегут прямо по его залитому слезами лицу; не оторваться. В этом премиальном цикле Шаламе вряд ли сможет одолеть мастодонта Дэниэла Дэй-Льюиса, объявившего об уходе из кино после «Призрачной нити», или — комическая альтернатива — Джеймса Франко с его «Горе-творцом», но, как принято говорить в таких случаях, запомните эту фамилию. Скоро ее можно будет увидеть в «Леди Берд» Греты Гервиг, которая наверняка поборется с «Зови меня своим именем» за главный «Оскар», и у нового Вуди Аллена.
Специально для фильма Суфьян Стивенс записал две новые песни
С музыкой у Гуаданьино не было проблем, даже когда не получалось все остальное, но тут на одном саундтреке сложилась какая-то запредельная концентрация талантов. С одной стороны, дискотека 1980-х — в первую очередь, Джорджо Мородер с его неотвязной «Lady, Lady» и щемящая «Love My Way» The Psychedelic Furs. С другой — композиции Рюити Сакамото и вообще все «классические» позиции, фортепианная капель, которая никак не может разразиться настоящим дождем: неслучайно Элио сопровождает мотив незрелости, недовыраженности, вечного становления.
Наконец, новые (посчитаем еще ремикс его композиции «Futile Devices») вещи Стивенса, узнаваемые, как всегда, с первого гитарного перебора. Недоброжелатели скажут, что эти песни (одна называется «Загадка любви») — слишком незамысловатая музыкальная рифма к душевному состоянию главного героя, поклонники — что это идеальное воплощение тех же эмоций средствами другого медиа. Правы, сказать по совести, и те, и другие, но отчего тогда в конце, под «Visions of Gideon», так щемит в горле.
Продолжение «Зови меня своим именем» может выйти в 2020 году
Кто сказал, что вселенные бывают только в комиксах? У Гуаданьино грандиозные планы: в одном интервью он сказал, что мечтает сделать пять фильмов про Элио и Оливера, в другом, которое все и цитируют, что только сел за второй, но хочет выпустить его уже в 2020-м. Среди идей — использовать одну не вошедшую в прокатную версию сцену в качестве флешбека, перенести действие на семь лет вперед, чтобы актеры более-менее сравнялись со своими биологическими возрастами, и показать мир 1990 года, с крахом коммунизма, войной в Ираке и началом эры Берлускони. Отчасти это напоминает линклейтеровскую трилогию про Джесси и Селин, которые натыкаются друг на друга раз в десятилетие, чем-то — «Отрочество» того же автора, где историческое время было намечено пунктиром. Гуаданьино и сам озабочен выстраиванием престижной генеалогии и приводит в пример постоянного персонажа Трюффо Антуана Дуанеля, сыгранного Жаном-Пьером Лео.
Шаламе и Хаммер уже заявили, что совсем не против вернуться к своим образам, но при условии, что у фильма не сменится режиссер. А вот сценарист картины Джеймс Айвори, которому в этом году исполнилось 89, от участия в продолжениях отказался: «Если он [Гуаданьино] хочет что-то сделать, если Андре Асиман хочет что-то написать, отлично. Но я не знаю, как они найдут сорокалетнего Тимми!» — до того он привязался к этой истории и команде.