дурачиться она любила но дурой точно не была чехов какое произведение

Дурачиться она любила но дурой точно не была чехов какое произведение

Дурачиться она любила,
Но дурой точно не была.
Ребёнок в ней резвился мило,
Она его в себе спасла.
И он был очень благодарен,
Дарил игру ей и веселье,
И взгляд её был лучезарен,
Хоть не назвать её моделью,
В неё все были влюблены.
Она смеялась так чудесно
Над всеми скучными людьми,
Хотя порой и неуместно.
Но так прелестно, так прелестно,
Что без обид все, чёрт возьми!

Комментариев нет

Похожие цитаты

Берегите своих детей,
Их за шалости не ругайте.
Зло своих неудачных дней
Никогда на них не срывайте.
Не сердитесь на них всерьез,
Даже если они провинились,
Ничего нет дороже слез,
Что с ресничек родных скатились.
Если валит усталость с ног
Совладать с нею нету мочи,
Ну, а к Вам подойдет сынок
Или руки протянет дочка.
Обнимите покрепче их,
Детской ласкою дорожите
… показать весь текст …

А помните, нам делали манту
Стеклянным пистолетиком всем в классе?
И про болезнь мы не слыхали ту,
Что СПИДом звать и все ее напасти.

А помните сосульки свежий вкус?
(Сейчас рискнете вновь ее покушать?)
И как вводили нас в большой искус
Еще зеленые в дворе соседнем груши?

Нас не пугал от ссадины столбняк,
Нас не страшили корь с дизентерией.
… показать весь текст …

Вернуть бы маму на мгновенье,
Сказать всё то, что не успела ей сказать,
Обнять как прежде нежно — нежно
И гладить плечи, руки целовать…

И рассказать, как не хватает,
И попросить прощение, за всё…
Сидеть, прижавшись, рук не отпуская
И говорить, и говорить ей обо всем…

Ведь знаю я, что в дверь квартиры
Войти не сможет мама никогда,
Не поцелует, не прижмет, как раньше
Не спросит, как мои теперь дела…
… показать весь текст …

Источник

Бабье царство. Глава 4

Тетушка в просторной ситцевой блузе, Варварушка и еще каких-то две старушки сидели в столовой и ужинали. Перед ними на столе лежали большой кусок солонины, окорок и разные соленые закуски, и от солонины, очень жирной и вкусной на вид, валил к потолку пар. В нижнем этаже виноградных вин не употребляли, но зато было много разного рода водок и наливок. Кухарка Агафьюшка, полная, белая, сытая, стояла у двери, скрестивши руки, и разговаривала со старухами, а кушанья подавала и принимала нижняя Маша, брюнетка с пунцовою лентой в волосах. Старухи были сыты еще с утра и за час до ужина пили чай со сладким сдобным пирогом, а потому ели теперь через силу, как бы по обязанности.

— Ох, матушки! — охнула тетушка, когда в столовую вдруг вбежала Анна Акимовна и села на стул рядом с ней. — Испугала до смерти!

В доме любили, когда Анна Акимовна бывала в духе и дурачилась; это всякий раз напоминало, что старики уже умерли, а старухи в доме не имеют уже никакой власти и каждый может жить как угодно, не боясь, что с него сурово взыщут. Только две незнакомые старухи покосились на Анну Акимовну с недоумением: она напевала, а за столом грех петь.

— Матушка наша, красавица, картина писаная! — начала слащаво причитывать Агафьюшка. — Алмаз наш драгоценный. Народу-то, народу нынче приезжало нашу королевну глядеть — господи, твоя воля! И генералы, и офицеры, и господа. Я в окно глядела-глядела, считала-считала, да и бросила.

— А по мне, они хоть бы вовсе не ездили, подлецы! — сказала тетушка; она с грустью поглядела на племянницу и добавила: — Только время провели сиротке моей бедной.

Анна Акимовна была голодна, так как с самого утра ничего не ела. Ей налили какой-то очень горькой настойки, она выпила и закусила солониной с горчицей и нашла, что это необыкновенно вкусно. Потом нижняя Маша подала индейку, моченые яблоки и крыжовник. И это тоже понравилось. Но только одно было неприятно: от изразцовой печки веяло жаром, было душно, и у всех разгорелись щеки. После ужина убрали со стола скатерть и поставили тарелки с мятными пряниками, орехами и изюмом.

— Садись и ты. чего там! — сказала тетушка кухарке.

Агафьюшка вздохнула и села за стол; перед ней Маша поставила тоже рюмку для наливки, и Анне Акимовне стало уже казаться, что одинаково, как от печки, так и от белой шеи Агафьюшки, веет жаром. Говорили все о том, как теперь трудно стало выходить замуж, что в прежнее время мужчины если не на красоту, то хоть на деньги льстились, а теперь не разберешь, что им нужно, и прежде оставались в девушках только горбатые и хромые, а теперь не берут даже красивых и богатых. Тетушка стала объяснять это безнравственностью и тем, что люди бога не боятся, но вдруг вспомнила, что ее брат Иван Иваныч и Варварушка — оба святой жизни — и бога боялись, а все же потихоньку детей рожали и отправляли в воспитательный дом; она спохватилась и перевела разговор на то, какой у нее когда-то женишок был, из заводских, и как она его любила, но ее насильно братья выдали за вдовца иконописца, который, слава богу, через два года помер. Нижняя Маша тоже подсела к столу и с таинственным видом рассказала, что вот уже неделя, как каждый день по утрам во дворе показывается какой-то неизвестный мужчина с черными усами и в пальто с барашковым воротником: войдет во двор, поглядит на окна большого дома и пойдет дальше — к корпусам; мужчина ничего себе, видный.

От всех этих разговоров Анне Акимовне почему-то вдруг захотелось замуж, захотелось сильно, до тоски; кажется, полжизни и все состояние отдала бы, только знать бы, что в верхнем этаже есть человек, который для нее ближе всех на свете, что он крепко любит ее и скучает по ней; и мысль об этой близости, восхитительной, невыразимой на словах, волновала ее душу. И инстинкт здоровья и молодости льстил ей и лгал, что настоящая поэзия жизни не пришла, а еще впереди, и она верила и, откинувшись на спинку стула (у нее распустились волосы при этом), стала смеяться, а глядя на нее, смеялись и остальные. И в столовой долго не умолкал беспричинный смех.

Доложили, что пришла ночевать Жужелица. Это была богомолка Паша, или Спиридоновна, маленькая худенькая женщина, лет пятидесяти, в черном платье и белом платочке, остроглазая, остроносая, с острым подбородком; глаза у нее были хитрые, ехидные, и глядела она с таким выражением, как будто всех насквозь видела. Губы у нее были сердечком. За ехидство и ненавистничество в купеческих домах ее прозвали Жужелицей.

Войдя в столовую, она, ни на кого не глядя, направилась к образам и запела альтом «Рождество твое», потом спела «Дева днесь», потом «Христос рождается», затем обернулась и пронизала всех взглядом.

— С праздничком! — сказала она и поцеловала в плечо Анну Акимовну. — Насилу, насилу добралась до вас, благодетели мои. — Она поцеловала в плечо тетушку. — Пошла я к вам еще утром, да по дороге к добрым людям заходила отдохнуть. «Останься да останься, Спиридоновна», — ан, и не видала, как вечер настал.

Так как она не употребляла мясного, то ей подали икры и семги. Она кушала, поглядывая на всех исподлобья, и водочки три рюмки выпила. Накушавшись, помолилась богу и поклонилась Анне Акимовне в ноги.

Как это было в прошлом и в третьем году, стали играть в короли, а вся прислуга, сколько ее было в двух этажах, столпилась в дверях, чтобы поглядеть на игру. Анне Акимовне показалось, что раза два в толпе баб и мужиков промелькнул и Мишенька с снисходительною улыбкой. Первая вышла в короли Жужелица, и Анна Акимовна-солдат платила ей дань, а потом тетушка стала королем, и Анна Акимовна попала в мужики, или «тютьки», что вызвало общий восторг, а Агафьюшка вышла в принцы и застыдилась от удовольствия. На другом конце стола составилась еще партия: обе Маши, Варварушка и швейка Марфа Петровна, которую разбудили нарочно для игры в короли, и лицо у нее было заспанное, злое.

Во время игры разговор шел о мужчинах, о том, как трудно теперь выйти за хорошего человека, и о том, какая доля лучше — девичья или вдовья.

— Девка ты красивая, здоровая, крепкая, — сказала Жужелица Анне Акимовне. — Только я никак не пойму, мать, для кого ты себя бережешь.

— Что же делать, если никто не берет?

— А, может, дала обет остаться в девах? — продолжала Жужелица, как бы не слыша. — Что ж, хорошее дело, оставайся. Оставайся, — повторила она, внимательно и ехидно глядя себе в карты. — Так, брат, оставайся. да. Только девы, преподобные-то эти самые, разный бывают, — вздохнула она и пошла с короля. — Ох, разные, мать! Одне, действительно, блюдут себя словно монашенки и ни синь пороха, а ежели какая и согрешит часом, то измучится вся, бедная, и осуждать грех. А вот другие девушки и в черных платьях ходят, и саваны себе шьют, а сами-то втихомолку старичков богатеньких любят. Да-а, канареечки мои. Иная шельма околдует старика и властвует над ним, голубушки мои, властвует, кружит его, кружит, а как набрала побольше денег да выигрышных билетов, так и заколдует до смерти.

В ответ на эти намеки Варварушка только вздохнула и поглядела на образ. На лице ее изобразилось христианское смирение.

— Есть у меня одна знакомая девушка такая, врагиня моя лютая, — продолжала Жужелица, оглядывая всех с торжеством. — Тоже всё вздыхает, да всё на образа смотрит, дьяволица. Когда она властвовала у одного старца, то, бывало, придешь к ней, а она даст тебе кусок и прикажет земные поклоны класть, и сама читает: «В рождестве девство сохранила еси». В праздник даст кусок, а в будни попрекает. Ну, а теперь уж я натешусь над ней! Натешусь вволю, алмазныя!

Варварушка опять взглянула на образ и перекрестилась.

— Да, никто меня не берет, Спиридоновна, — сказала Анна Акимовна, чтобы переменить разговор. — Что поделаешь?

— Сама виновата, мать. Все ждешь благородных да образованных, а шла бы за своего брата-купца.

— Купца не нужно! — сказала тетушка и встревожилась. — Спаси, царица небесная! Благородный деньги твои промотает, да зато жалеть тебя будет, дурочка. А купец заведет такие строгости, что ты в своем же доме места себе не найдешь. Тебе приласкаться к нему хочется, а он купоны режет, а сядешь с ним есть, он тебя твоим же куском хлеба попрекает, деревенщина. Выходи за благородного.

Заговорили все сразу, громко перебивая друг друга, а тетушка стучала по столу щипцами для орехов, и красная, сердитая, говорила:

— Тш. Тише! — крикнула Жужелица; когда все утихли, она прищурила один глаз и сказала: — Знаешь, что, Аннушка, ласточка моя? Выходить замуж по-настоящему, как все, тебе не к чему. Ты человек богатый, вольный, сама себе королева; но и в старых девках оставаться как будто, детка, не годится. Найду-ка я тебе, знаешь, какого-нибудь завалященького и простоватенького человечка, примешь ты для видимости закон и тогда — гуляй, Малашка! Ну, мужу сунешь там тысяч пять или десять, и пусть идет, откуда пришел, а ты дома сама себе госпожа, — кого хочешь, того любишь, и никто не может тебя осудить. И люби ты тогда своих благородных да образованных. Эх, не жизнь, а масляница! — Жужелица щелкнула пальцами и подсвистнула: — Гуляй, Малашка!

— А грех! — сказала тетушка.

— Ну, грех, — усмехнулась Жужелица. — Она образованная, понимает. Человека зарезать или старика околдовать — грех, это точно, а любить милого дружочка даже очень не грех. Да и что там, право! Никакого греха нет! Всё это богомолки выдумали, чтобы простой народ морочить. Я вот тоже везде говорю — грех да грех, а сама и не знаю, почему грех. — Жужелица выпила наливки и крякнула. — Гуляй, Малашка! — сказала она, обращаясь на этот раз, очевидно, к себе самой. — Тридцать лет, бабочки, думала всё о грехах, да боялась, а теперь вижу: прозевала, проворонила! Эх, дура я, дура! — вздохнула она. — Бабий век — короткий век, и каждым денечком дорожить бы надо. Красива ты, Аннушка, очень и богата, а уж как стукнет тридцать пять или сорок, только и веку твоего, пиши конец. Не слушай, брат, никого, живи, гуляй до сорока, а потом успеешь отмолить, — хватит времени поклоны бить, да саваны шить. Богу свечка, валяй и чёрту кочергу! Валяй всё в одно место! Ну, так как же? Хочешь облагодетельствовать человечка?

— Хочу, — засмеялась Анна Акимовна. — Мне теперь всё равно, я бы за простого пошла.

— Что ж, и хорошо бы! Ух, какого бы ты тогда себе молодца выбрала! — Жужелица зажмурилась и покачала головой. — Ух!

взять. Все тверезые, степенные.

— А еще бы! — согласилась Жужелица. — Ребята славные. Хочешь, тетка, я Аннушку за Лебединского Василия посватаю?

— Ну, у Васи ноги длинные, — сказала тетушка серьезно. — Сухой очень. Виду нет.

В толпе около дверей засмеялись.

— Ну, за Пименова. Хочешь идти за Пименова? — спросила Жужелица у Анны Акимовны.

— Сватай! — сказала решительно Анна Акимовна и ударила по столу. — Честное слово пойду!

Анне Акимовне вдруг стало стыдно, что у нее горят щеки и что на нее все смотрят, она смешала на столе карты и побежала из комнаты, и когда бежала по лестнице и потом пришла наверх и села в гостиной у рояля, из нижнего этажа доносился гул, будто море шумело; вероятно, говорили про нее и про Пименова и, быть может, пользуясь ее отсутствием, Жужелица обижала Варварушку и уж, конечно, не стеснялась в выражениях.

непрерывно. Она смотрела в темный угол за роялью, улыбалась, мысленно звала, и ей приходило в голову: не поехать ли сейчас в город к кому-нибудь, например, хоть к Лысевичу, и не рассказать ли ему, что происходит у нее теперь на душе? Ей хотелось говорить безумолку, смеяться, дурачиться, но темный угол за роялью угрюмо молчал, и кругом, во всех комнатах верхнего этажа, было тихо, безлюдно.

Она любила чувствительные романсы, но у нее был грубый, необработанный голос, и потому она только аккомпанировала, а пела чуть слышно, одним лишь дыханием. Она пела шёпотом романс за романсом, всё больше о любви, разлуке, утраченных надеждах, и воображала, как она протянет к нему руки и скажет с мольбой, со слезами: «Пименов, снимите с меня эту тяжесть!» И тогда, точно грехи ей простятся, станет на душе легко, радостно, наступит свободная и, быть может, счастливая жизнь. В тоске ожидания она склонилась к клавишам, и ей страстно захотелось, чтобы перемена в жизни произошла сейчас же, немедленно, и было страшно от мысли, что прежняя жизнь будет продолжаться еще некоторое время. Потом опять играла и пела чуть слышно, и кругом было тихо. Из нижнего этажа уже не доносился гул: должно быть, там легли спать. Давно уже пробило десять. Приближалась длинная, одинокая, скучная ночь.

Анна Акимовна прошлась по всем комнатам, полежала на диване, прочла у себя в кабинете письма, полученные вечером. Было двенадцать писем поздравительных и три анонимных, без подписи. В одном какой-то простой рабочий ужасным, едва разборчивым почерком жаловался на то, что в фабричной лавке продают рабочим горькое постное масло, от которого пахнет керосином; в другом — кто-то доносил почтительно, что Назарыч на последних торгах, покупая железо, взял от кого-то взятку в тысячу рублей; в третьем ее бранили за бесчеловечность.

Праздничное возбуждение уже проходило, и чтобы поддержать его, Анна Акимовна села опять за рояль и тихо заиграла один из новых вальсов, потом вспомнила, как умно и честно она мыслила и говорила сегодня за обедом. Поглядела она кругом на темные окна и стены с картинами, на слабый свет, который шел из залы, и вдруг нечаянно заплакала, и ей досадно стало, что она так одинока, что ей не с кем поговорить, посоветоваться. Чтобы подбодрить себя, она старалась нарисовать в воображении Пименова, но уже ничего не выходило.

Пробило двенадцать. Вошел Мишенька, уже не во фраке, а в пиджаке, и молча зажег две свечи; затем он вышел и через минуту вернулся с подносом, на котором была чашка с чаем.

— Я внизу был и слышал, как вы шутили насчет Пименова. — сказал он и прикрыл рукой смеющийся рот. — Посадить бы его давеча обедать с Виктором Николаевичем и с генералом, так он помер бы со страху. — У Мишеньки задрожали плечи от смеха. — Он и вилки, небось, держать не умеет.

Смех лакея, его слова, пиджак и усики произвели на Анну Акимовну впечатление нечистоты. Она закрыла глаза, чтобы не видеть его, и, сама того не желая, вообразила Пименова обедающего вместе с Лысевичем и Крылиным, и его робкая, неинтеллигентная фигура показалась ей жалкой, беспомощной, и она почувствовала отвращение. И только теперь, в первый раз за весь день, она поняла ясно, что все то, что она думала и говорила о Пименове и о браке с простым рабочим, — вздор, глупость и самодурство. Чтобы убедить себя в противном, преодолеть отвращение, она хотела вспомнить слова, какие говорила за обедом, но уже не могла сообразить; стыд за свои мысли и поступки, и страх, что она, быть может, сказала сегодня что-нибудь лишнее, и отвращение к своему малодушию смутили ее чрезвычайно. Она взяла свечу и быстро, как будто ее гнал кто-нибудь, сошла вниз, разбудила там Спиридоновну и стала уверять ее, что она пошутила. Потом пошла к себе в спальню. Рыжая Маша, дремавшая в кресле около постели, вскочила и стала поправлять подушки. Лицо у нее было утомленное, заспанное, и великолепные волосы сбились на одну сторону.

— Вечером опять приходил чиновник Чаликов, — сказала она, зевая, — да я не посмела докладывать. Уж очень пьяный. Говорит, что опять завтра придет.

— Что ему нужно от меня? — рассердилась Анна Акимовна и ударила гребенкой об пол. — Я не хочу его видеть! Не хочу!

только и способна, чтобы помогать бедным. О, как это глупо!

Она легла, не раздеваясь, и зарыдала от стыда и скуки. Досаднее и глупее всего казалось ей то, что сегодняшние мечты насчет Пименова были честны, возвышенны, благородны, но в то же время она чувствовала, что Лысевич и даже Крылин для нее были ближе, чем Пименов и все рабочие, взятые вместе. Она думала теперь, что если бы можно было только что прожитый длинный день изобразить на картине, то всё дурное и пошлое, как, например, обед, слова адвоката, игра в короли, были бы правдой, мечты же и разговоры о Пименове выделялись бы из целого, как фальшивое место, как натяжка. И она думала также, что ей уже поздно мечтать о счастье, что всё уже для нее погибло и вернуться к той жизни, когда она спала с матерью под одним одеялом, или выдумать какую-нибудь новую, особенную жизнь уже невозможно.

Рыжая Маша стояла на коленях перед постелью и смотрела на нее печально, с недоумением, потом и сама заплакала и припала лицом к ее руке; и без слов было понятно, отчего ей так горько.

Источник

(Сценка из несуществующего водевиля)

Свадебный сезон. Отставной капитан Соусов (сидит на клеенчатом диване, поджав под себя одну ногу и держась обеими руками за другую. Говорит и покачивается). Сваха Лукинишна (расплывшаяся старуха с глупым, но добродушным лицом, помещается в стороне на табурете. На лице выражение ужаса, смешанного с удивлением. В профиль похожа на улитку, en face — на черного таракана. Говорит с подобострастием и после каждого слова икает).

Капитан. Впрочем, ежели взглянуть на это с точки зрения, то Иван Николаич поступил весьма существенно. Он хорошо сделал, что женился. Будь ты хоть профессор, хоть гений, а ежели ты не женат, то ты и гроша медного не стоишь. Ни ценза в тебе, ни общественного мнения. Кто не женат, тот не может иметь в обществе настоящий вес. Возьмем хоть меня для примера. Я человек образованного класса, домовладелец, при деньгах. Чин тоже вот. и орден, а что с меня толку? Кто я, ежели взглянуть на меня с точки зрения? Бобыль. Синоним какой-то, и больше ничего (задумывается). Все женаты, у всех есть деточки, один только я. как в романсе этом. (поет тенором печальный романс). Так вот и в моей жизни. Хоть бы какую завалящую невесту!

Лукинишна. Зачем завалящую? За тебя, батюшка, и не завалящая пойдет. При твоем благородстве и, можно сказать, при твоих таких качествах за тебя любая пойдет, и с деньгами.

Капитан. С деньгами мне не нужно. Я не позволю себе сделать такой подлости, чтоб на деньгах жениться. Я сам имею деньги и желаю, чтоб не я женин хлеб ел, а чтоб она мой. Ежели бедную возьмешь, то она будет чувствовать, понимать. Во мне нет настолько эгоизма, чтоб я из-за интереса.

Лукинишна. Оно действительно, батюшка. Иная бедная покрасивей богачки будет.

Капитан. И красоты мне тоже не надо. К чему она? С лица воды не пить. Красота должна быть не в естестве, а в душе. Мне нужны доброта, кротость, невинность этакая. Я желаю, чтоб жена меня уважала, почитала.

Лукинишна. Гм. Как же ей тебя не почитать, ежели ты для нее законный супруг есть? Образования в ней нет, что ли?

Капитан. Постой, не перебивай. И образованной мне тоже не нужно. Без образования нынче нельзя, это конечно, но образование разное бывает. Приятно, ежели жена по-французски и по-немецки, на разные голоса там, очень приятно; но что из этого толку, ежели она не умеет тебе пуговки, положим, пришить? Я образованного класса, принят везде, с князем Канителиным, могу сказать, всё одно, как вот с тобой теперь, но я имею простой характер. Мне нужна простая девушка. Ума мне не нужно. Ум в мужчине имеет вес, а женское существо может и без ума обойтись.

Лукинишна. Это верно, батюшка. Про умных нынче и в газетах писано, что они не годятся.

Капитан. Дура и любить тебя будет, и почитать, и чувствовать, какого я звания человек. Страх в ней будет. А умная будет хлеб твой кушать, но чувствовать она не будет, чей это хлеб. Дуру мне и ищи. Так и знай: дуру. Есть у тебя такая на примете?

Лукинишна. Разные есть на примете (задумывается). Какую же тебе? Дур-то много, да всё умные дуры. У кажинной дуры свой ум. Тебе совсем дуру? (Думает.) Есть у меня одна дурочка, да не знаю, пондравится ли. Купеческого она звания и тысяч пять приданого. Собой не то, чтобы не красива, а так — ни то, ни се. худенькая, тонюсенькая. Ласковая, деликатная. Доброты страсть сколько! Последнее отдаст, ежели кто попросит. Ну, и кроткая. Мать ее за волосья, а она хоть бы тебе пискнула — ни словечка! И страх в ней от родителев вложен, и в церковь ее водят, и в хозяйстве, ежели что. Но это самое (водит пальцем около лба). Не осуди ты меня, грешницу, за мои осуждения, а истинное мое тебе слово, как перед богом: не в себе она! Дура. Молчит, молчит, как убитая молчит. Сидит, молчит, да вдруг ни с того, ни с сего — прыг! Словно ты ее кипятком ошпарил. Вскочит со стула, как угорелая, и давай молоть. Мелет, мелет. Без конца-краю мелет. И родители у нее дураки тогда выходят, и пища не такая, и слова не такие ей говорят. И жить будто ей не с кем, и жизнь-то ее будто заели. «Понять, говорит, вы меня не можете. » Дура девка! Сватался за нее купец Кашалотов — отказала ведь! Засмеялась ему в лицо, и только. Богатый купец, красивый, алигантный, словно молоденький офицерик. А то, бывает, возьмет какую ни на есть дурацкую книжку, пойдет в чулан и давай читать.

Капитан. Ну, эта дура не подходит мне под категорию. Другую поищи (встает и глядит на часы). А пока бонжур! Мне идти пора. Пойду по своей холостой части.

Лукинишна. Иди, батюшка! Скатертью дорожка! (Встает.) В субботу ввечеру зайду касательно невесты (идет к двери). Ну, а тово. по холостой части тебе не требуется?

Вернуться на предыдущую страницу

Источник

Дурачиться она любила, но дурой точно не была. Кто автор этих слов?

Во многих пабликах эту цитату приписываю Чехову А.П. Так ли это?

Составить мнение о персонаже можно по многим признакам, и автор произведения выбирает, какой именно творческий приём использовать:

Речь героя показательна тем, что в ней виден переход от бахвальства и снисходительности до неприкрытой злости за свою неумелость, но переадрессованной на бедного пациента. Фельдшер сел не в свои сани (как говорится в пословице), накосячил (выражаясь простонародно), но вину за собственную некомпетентность переложил на пострадавшего. Характеризует такое поведение не с лучшей стороны.

С действиями ещё проще: мы видим, что Курятин взялся не за своё дело, причинил пациенту боль и наорал на него.

Описание, как всегда у Чехова, краткое, но ёмкое:

Из описания мы видим: жизнь у персонажа не удалась. Это уже сложившийся характер, который завтра нас не удивит, решительно изменив привычки. На дворе стоял XIX век (рассказ написан в 1884 г.), в сорок лет тогда жизнь заново не начинали. Одежда его изначально очень дешёвая, не очень подходящая для приёма посетителей и уже заношенная. Жилетка из самого дешёвого шёлка (фактически из несортового сырья, поэтому совсем не «шелковистая», а матовая), а брюки из породы тех, что народ в наше время называет «трениками». Впечатления человека на своём месте (даже на законном фельдшерском) совершенно не производит.

Источник

Дурачиться она любила но дурой точно не была чехов какое произведение

«Ей хотелось говорить безумолку, смеяться, дурачиться, но темный угол за роялью угрюмо молчал, и кругом, во всех комнатах верхнего этажа, было тихо, безлюдно.

Она любила чувствительные романсы, но у нее был грубый, необработанный голос, и потому она только аккомпанировала, а пела чуть слышно, одним лишь дыханием.»

Слово учителю: 1. Даю контрольную. Все напряглись и соскребите остатки мозгов или что там у вас осталось. 2. Из того, что ты сказал, я поняла что тебе прямая дорога в политику, потому что я ничего не поняла.3. Будь уверен-в армию тебя не заберут, а вот в дурдом всегда пожалуйста.

Слышал и читал, что такое происходит, но вот теперь и сам получил смску: «Привет! Положи мне пожалуйста на этот номер 300 рублей. Обязательно верну. Саня».
От делать нечего ответил: «Привет! У меня только 500 одной бумажкой. Скинь мне на этот номер 200, а я тебе 500». Жду…

не понял это о чём

Как обращаться к вам в случае беседы.? А «имя сестра- «это из трёх мушкитеров. Не помните?

как удобнее, кто как называет

Дурачиться она любила,
Но дурой точно не была.
Ребёнок в ней резвился мило,
Она его в себе спасла.
И он был очень благодарен,
Дарил игру ей и веселье,
И взгляд её был лучезарен,
Хоть не назвать её моделью,
В неё все были влюблены.

Она смеялась так чудесно
Над всеми скучными людьми,
Хотя порой и неуместно.
Но так прелестно, так прелестно,
Что без обид все, чёрт возьми! ( Вы второй из всех отвечавших, кто продолжил строки )

Была наивной, доброй, милой, приветливой, всегда любимой и не выказывала зла. Которое внутри кипело. Готово крышки все сорвать и эта злость ее так грела, и помогала процветать.

дурак не дурачится, а тупит. причём неосознанно, это ведь его суть. умный же именно лурачится, осознавая шалость своих действий)))))))

дурачатся, как правило, умные люди, но не надо перегибать палку, иначе можно остаться придурковатой пожизни!

Дурачиться она любила,
Но дурой точно не была.
Ребёнок в ней резвился мило,
Она его в себе спасла.
И он был очень благодарен,
Дарил игру ей и веселье,
И взгляд её был лучезарен,
Хоть не назвать её моделью,
В неё все были влюблены.
Она смеялась так чудесно
Над всеми скучными людьми,
Хотя порой и неуместно.
Но так прелестно, так прелестно,
Что без обид все, чёрт возьми!

Перефразирую. Под покрывалом,петь она любила. Но,певицей,точно,не была. Можно быть. и оставаться.

Ну что вы уж так. все же хорошо

«И он был очень благодарен, Дарил игру ей и веселье, И взгляд её был лучезарен. «

Дурачиться она любила,
Но дурой точно не была.
Ребёнок в ней резвился мило,
Она его в себе спасла.
И он был очень благодарен,
Дарил игру ей и веселье,
И взгляд её был лучезарен,
Хоть не назвать её моделью,
В неё все были влюблены.
Она смеялась так чудесно
Над всеми скучными людьми,
Хотя порой и неуместно.
Но так прелестно, так прелестно,
Что без обид все, чёрт возьми!

Жалкие ничтожные люди! (Паниковский).

Не будем сердится на них

Реклама шеколада на фоне Листа Опус№15. («грёзы любви») Нет ничего святого.

«Дурачиться она любила,
Но дурой точно не была.
Ребёнок в ней резвился мило,
Она его в себе спасла.
И он был очень благодарен,
Дарил игру ей и веселье,
И взгляд её был лучезарен,
Хоть не назвать её моделью,
В неё все были влюблены.
Она смеялась так чудесно
Над всеми скучными людьми,
Хотя порой и неуместно.
Но так прелестно, так прелестно,
Что без обид все, чёрт возьми!»

слово дурак и дура не имеют общего понимания как слова синонимы

Дурачиться она любила,
Но дурой точно не была.
Ребёнок в ней резвился мило,
Она его в себе спасла.
И он был очень благодарен,
Дарил игру ей и веселье,
И взгляд её был лучезарен,
Хоть не назвать её моделью,
В неё все были влюблены.
Она смеялась так чудесно
Над всеми скучными людьми,
Хотя порой и неуместно.
Но так прелестно, так прелестно,
Что без обид все, чёрт возьми!

мило—на ЕСЕНИНА похоже

И потому ей все с лихвою, так жизнь красиво припасла?)))

Дурачиться она любила,
Но дурой точно не была.
Ребёнок в ней резвился мило,
Она его в себе спасла.
И он был очень благодарен,
Дарил игру ей и веселье,
И взгляд её был лучезарен,
Хоть не назвать её моделью,
В неё все были влюблены.
Она смеялась так чудесно
Над всеми скучными людьми,
Хотя порой и неуместно.
Но так прелестно, так прелестно,
Что без обид все, чёрт возьми!

Супер.

. цитаты умные постила. но умной тоже не была. вот так.

«Дурачиться она любила,
Но дурой точно не была.
Ребёнок в ней резвился мило,
Она его в себе спасла.
И он был очень благодарен,
Дарил игру ей и веселье,
И взгляд её был лучезарен,
Хоть не назвать её моделью,
В неё все были влюблены.
Она смеялась так чудесно
Над всеми скучными людьми,
Хотя порой и неуместно.
Но так прелестно, так прелестно,
Что без обид все, чёрт возьми!» (Максим Цунами )

ага. ещё и плагиат?

Скажу так : «Что женская натура? Это – хитрый тетрис…
Предугадать на шаг вперёд – большой вопрос…
Простите вы меня за мой конкретный скепсис,
Конечных результатов – как копна волос….

Понять умом – напрасная задача…
Таких размеров в мире нет мозгов…
И если бы была от этого отдача…
Не предсказать… Ну нет таких голов!

Любить хорошее вино не значит не выпускать его из зо рта

Источник