Какие приемы поэтики раскрывают философскую концепцию жизнь есть сон
Анализ Философская драма Кальдерона «Жизнь есть сон».
Философская драма Кальдерона «Жизнь есть сон».
Знаменитая пьеса Педро Кальдерона де ла Барка впервые была представлена публике в 1635 году. Созданная в период расцвета испанской литературы, она стала одним из знаковых произведений своей эпохи. В ней драматург наиболее полно раскрыл истинную сущность человеческого бытия и натуры. А помог ему в этом им же разработанный жанр религиозно-философской драмы.
В первый день мы видим Сехисмундо – человеком, который мало чем отличается от зверя: он всю жизнь провёл среди диких скал и ему знакомо лишь это естественное существование, лишённое человеческих чувств и морали.
Вырванный из привычной ему среды, герой проявляет себя как настоящий зверь – жестокий, кровожадный, мстящий за свои былые унижения всем, в том числе, и родному отцу. Власть второго дня открывает в Сехисмундо самые худшие качества – эгоизм, несдержанность, похоть.
Проснувшись в темнице, бывший принц приходит к выводу, что «жизнь – есть сон», и не изменяет ему даже после того, как узнаёт от Росауры подробности своего вполне реального царствования. В уста Сехисмундо Кальдерон вкладывает основное христианское положение всех времён и народов: «Мы здесь до пробуждения спим». Осознав это, Сехисмундо решает творить добро, как то единственное, что оставляет свой след – как во сне, так и в человеческом существовании.
Справиться со своими животными наклонностями герою удаётся только после знакомства с жизнью – её радостями и огорчениями, её богатством и тщетой. Таким образом, автор утверждает идею человечности, живущей в каждом из нас и находящей себя вопреки всему. Главное, чтобы сам человек осознавал себя личностью, способной как на дурные, так и на добрые поступки.
Философская проблематика пьесы Кальдерона «Жизнь есть сон»
Кальдерон великий испанский драматург стиля барокко
«стойкий принц», «жизнь есть сон», «поклонение кресту»
К 1630 г. в испанской драме, происходят сдвиги, позволяющие говорить о переходе от Возрождения к литературной эпохе XVII в.
Центральное явление новой литературной эпохи — творчество Кальдерона. Драма Кальдерона исключительно важна для решения теоретических вопросов барокко в литературе.
Если в начальный период становления и развития испанской национальной драмы противоречия между ренессансно-демократическими идеалами и явью испанской государственности не носили еще острого характера, то к моменту развития творчества Кальдерона картина резко меняется.
Уже в 20-30-е годы большинству современников были видны грозные приметы окончательного заката Испанской империи. Положение Испании того времени определялось, прежде всего, острейшим несоответствием между усиливающимся абсолютизмом и глубочайшим хозяйственным кризисом, нищетой крестьянских и городских низов. Особенно тяжелым было положение крестьянства, составлявшего подавляющее большинство населения страны.
Все это стало приводить к распаду прежних, когда-то прочных нравственных устоев, традиций и представлений в сочетании с «католическим началом», сгубившим Испанию «своим угнетающим преобладанием над всеми другими элементами государственной жизни»
Прежние ренессансно-демократические идеалы, питаемые национальными традициями (характерные для Лопе де Вега и его ближайших соратников), стали уступать место учено-гуманистическим, которые в сфере художественной абстракции легче сочетались с трагическим восприятием действительности.
Писатели Возрождения и писатели барокко, несмотря на черты преемственности между ними, по-разному реагировали на наступление реакции. Драматурги круга Лопе либо сосредотачивали внимание на трагичности ситуации, в которой погибал гуманистически мыслящий или живущий в соответствии со светским духом недавнего прошлого человек, либо смотрели на черную полосу кризиса как на нечто преходящее в сравнении с ценностями, завоеванными человечеством во времена Возрождения.
Драматурги барокко в Испании, сложившиеся в условиях XVII в. как новой исторической эпохи, хотя и испытывали воздействие ренессансного театра, шли, как правило, по другому пути. У драматургов барокко складывалось новое, неренессансное представление о гармонии — и земной и духовной, а как противостоящей земному беспорядку гармонии только духовной.
«Драматурги XVII в., как и в пору Высокого Возрождения, изображали торжество героев, но мыслили его по-новому, прежде всего в сфере духа. Картина мира в представлении поэтов барокко была спиритуализирована. Они не подчинялись реакции, как царству зла и бездуховности, и стремились показать духовное торжество героев. Иногда залогом этого торжества был титанизм и фантастическое напряжение страстей. Непобедимая духовность могла выразиться в любовной или религиозной экзальтации («Любовь после смерти» и «Стойкий принц» Кальдерона). И во втором случае религиозно-философское воодушевление в его евангельской самоотверженности все равно противостояло контрреформационному политическому утилитаризму. В образах героев упомянутых драм, будь то мориск Тусани́ или католик Фернандо, главным был не фанатизм, а стойкость воли, упование на несокрушимость воли человека, обеспечивающие ему внутреннюю победу над неблагоприятными обстоятельствами».
« Религиозно-философская драма барокко в Испании с ее осознанием смятенности человека на пути, полном бед, принципиально отличалась от драмы Ренессанса, однако в своей гуманистической антиконтрреформационности выступала как ее прямая продолжательница. Только у Кальдерона контрреформационной идеологии духовного насилия противопоставлялась не очевидность правоты гармонически развитых, благородных, полных жизненной силы, телесной и душевной красоты людей, как у Шекспира или Лопе, но твердость воли в поражении, смятенный и ищущий интеллект».
Противопоставление несовершенному миру сегодняшнего дня независимости воли и разума сближало драму барокко с драмой классицизма. Оба направления, взятые в большой исторической перспективе, принимали на себя миссию отстоять самосознание человека XVII в. Философская драма испанского барокко содержала уже рационалистические, просветительские элементы.
Из философско-символических пьес всемирно известна его «Жизнь – это сон» («La vida es sueño»).
Исследователь Н. И. Балашов даже прослеживает в этой драме русскую тематику: «С идеей «жизнь есть сон» контрастирует и русско-польский сюжет, имевший в Испании особое конкретное наполнение после знаменитой драмы Лопе де Веги «Новые деяния Великого князя Московского» (1606). При отвлеченной тематике «суеты сует» «Жизнь есть сон» грохочет отзвуками драмы Лопе. Здесь есть и победа восставшего народа, и призвание заточенного или изгнанного царевича, свергающего тирана (отзвук данных о Борисе Годунове), отстраняющего иностранного принца (Владислав)».
И все равно, все эти толкования пьесы неразрывно связаны с темой идеального правителя.
Иванов Р. «Жизнь есть сон» Кальдерона: вырождение Возрождения.
«Жизнь есть сон» Кальдерона: вырождение Возрождения
Выражение, ставшее названием знаменитой пьесы, входит в ряд метафор, характерных для литературы барокко: «мир (жизнь) — книга, мир — театр» и т. п. В этих афоризмах заключена сама суть барочной культуры, трактующей мир как произведение искусства (сон также понимается как творческий процесс). Барокко как стиль в искусстве, в частности в литературе, ограничен временными рамками: конец XVI — начало XVIII вв.
В эти полтораста, приблизительно, лет мы наблюдаем, как это направление «мигрировало» по Европе, зародившись в Италии и умерев в России, а именно в творчестве Симеона Полоцкого. Очевидно, что расцвет барокко, эпоха его наивысшего влияния, приходится на XVII век. В это столетие стиль приходит в Испанию и находит своего ярчайшего представителя — Кальдерона де ля Барку (1600—1681).
Этимология термина точно не установлена. Он может происходить как от португальского выражения perola baroca (жемчуг неправильной формы), так и от латинского слова baroco (особо сложный вид логического умозаключения) или французского baroquer («размывать, смягчать контур» на художническом арго).
Трудно отдать предпочтение какой-то из версий, ибо барокко — это и неправильность, и сложность, и пресловутая «размытость». Все три эпитета подходят для характеристики творчества приверженцев барокко. Оно противостоит ясной и оптимистической картине, созданной художниками Ренессанса.
Барокко вообще есть следствие, так сказать, вырождения Возрождения. Мастеров ренессансной культуры отличал благожелательный, доходящий до воспевания, интерес к Человеку. Но оказалось, что человек (уже со строчной буквы) не способен влиять ни на свою эпоху, ни на себе подобных и не в силах ничего исправить. Наступило разочарование. В литературе испанской его отражением явился, разумеется, Дон-Кихот — прекраснодушный безумец, чьи высокие помыслы реальному миру не нужны и даже вредны.
От позиции Сервантеса всего один шаг до философско-творческого кредо Кальдерона. Не следует, считает он, отчаиваться от того, что жизнь нельзя изменить, — ведь она есть всего лишь сон, фикция. Законы жизни — это законы сна.
Поэтому не вполне верно говорить, что литература барочного направления обращается к миру грез и сновидений: это действительность трактуется в ней как сновидение, насыщенное символами и аллегориями. Типичные признаки барокко: нарочито нереальные характеры и ситуации, ветвистые метафоры, претенциозность, тяжеловесная риторика, — все это присуще путаному сну, а не яви. Немудрено, что писатели так называемого ренессансно-реалистического направления, как Шарль Сорель, называли барочные «сновидческие» произведения «галиматьёй, способной загнать в тупик самый изворотливый ум». (Так дневная логика объявляет абсурдом сны, которые, пока мы их видим, кажутся нам полными смысла и значительности.)
Афоризм «Жизнь есть сон», столь подходящий для определения сущности всего барокко, кажется тождественным другим барочным выражениям — «Жизнь есть театр», «книга» и так далее. На самом деле между ними есть серьезная разница. Если жизнь есть пьеса или книга, то ее персонажи всецело подчинены Автору, или, говоря традиционней, Богу. А если жизнь есть сон, то персонаж одновременно и является этим Автором, коль скоро этот сон — его собственный. Здесь — симптом той двойственности, которая отличает искусство барокко вообще и пьесу Кальдерона в резкой частности: признание и бесправия человека, и его силы. Как удачно сказал Тургенев, «существо, решающееся с такой отвагой признаться в своем ничтожестве, тем самым возвышается до того фантастического существа, игрушкой которого оно себя считает. И это божество есть тоже творение его руки». Барокко представляет собой сочетание несочетаемого — Средневековья и Ренессанса, или, по словам проф. А. А. Морозова, «готики и эллинизма». Смешалось усвоенное Возрождением античное почтение к человеку, «равному богам», — и схоластическая мысль о тотальной зависимости человека от Вседержителя.
Примирить эти две позиции оказалось элементарно, стоило только объявить мир иллюзией. Иллюзорно величие человека, но иллюзорна и его зависимость от божества. Разумеется, сам Кальдерон, ревностный католик, никогда не согласился бы с тем, что это «случилось» в лучшей его пьесе. Однако рассмотрим её и убедимся в этом.
«Жизнь есть сон» — мрачное философское произведение, и трудно согласиться с его переводчиком Бальмонтом, полагавшим, что, берясь за чтение пьесы, «мы вступаем в чарующий мир поэтических созданий». Многие видные писатели и литературоведы не в восторге от переводов, выполненных этим литератором Серебряного века, всех зарубежных авторов «рядившим в свои одежды». Но все же Бальмонт — поэт декаданса, течения несколько схожего с барокко: то же разочарование, та же тяга к символам… Поэтому его перевод Кальдерона кажется удачным, ибо недостатки получившегося текста можно отнести к изъянам, общим для этих авторов, а точнее — этих литературных направлений.
Пьеса начинается с того, что Сехисмундо, принц, с рождения заточенный своим отцом в специально отстроенной башне, жалуется и негодует, обращаясь к небу. Не зная истинного своего «греха» (зловещих знамений, предвестивших его появление на свет), он все же признает, что наказан справедливо:
Твой гнев моим грехом оправдан.
Грех величайший — бытие.
Тягчайшее из преступлений —
Родиться в мире. Это так.
Очевидно, эти понятия внушены несчастному его учителем Клотальдо, потчевавшим узника религиозными догматами об изначальной греховности человека. Усвоивший католическую веру, Сехисмундо недоволен лишь тем, что за общий «грех рождения» расплачивается он один. Позже принц становится равнодушен к этой «несправедливости», когда осознает, что «жизнь есть сон».
Жить сновиденьем каждый час (…)
И каждый видит сон о жизни
И о своем текущем дне,
Хотя никто не понимает,
Сон может быть плохим, может быть хорошим, но в любом случае он представляет собой иллюзию. Следовательно, нет никакого смысла сетовать на свою судьбу.
К этой мысли он приходит после того, как был прощен, призван ко двору, свершил там несколько жестоких и безнравственных поступков и, отринутый, вернулся в первоначальное состояние заключенного. Мы видим в этом своеобразную трактовку религиозного постулата о бессмертии души, которая может жить-грешить (иначе говоря, спать), но по смерти (пробуждении) ее ждет возвращение в потусторонность. Поскольку Сехисмундо не умер, т. е. не «проснулся» окончательно, он понимает свою жизнь в заключении как сон, а краткое пребывание на воле, соответственно, как сон во сне. Итак, говоря языком священника, в сей юдоли все бренно: и преступление, и возмездие, и печаль, и радость:
И лучший миг есть заблужденье,
Раз жизнь есть только сновиденье.
…Люди той страны, где протекает действие (Полония), не ведают, что король Басилио заботился об их благе, когда лишал свободы своего жестокого сына. Народ знает только, что Сехисмундо — «царь законный», а некий Астальфо, которому король хочет передать трон, — «чужеземец». Поднимается мятеж, восставшие солдаты направляются к опальному принцу, желая возвести его на престол. Узник, проникнутый своей философской концепцией, отказывается было от такой чести:
Я не хочу величий лживых,
Без заблуждений существует,
Но один из вошедших к нему находит верные слова:
Всегда случалось, что в событьях
И был твой предыдущий сон.
Сехисмундо легко с ним соглашается (вещие сны вполне укладываются в его концепцию) и решает «уснуть» еще раз:
Ты хорошо сказал. Да будет.
Пусть это было предвещенье.
Уснем, душа, уснем еще.
Эта реплика очень важна. Не «предвозвещенье» повлияло на решение принца. Он сам решает, считать ли ему свой мнимый сон «вестью» о «событьях многозначительных».
Итак, само по себе «предвещенье» ничего не значит. Это человеку решать, что считать таковым, а что нет. Позднее Сехисмундо, захватив королевский дворец, обвинит своего отца именно в том, что тот доверился знамениям и заточил сына; не знамения виновны, а человек:
То, что назначено от неба (…),
И никогда нам не солжет.
Но тот солжет, но тот обманет,
Кто, чтоб воспользоваться ими
Во зло, захочет в них проникнуть
Так, прикрываясь вполне христианским постулатом о непознаваемости божьей воли, в пьесу проникает мысль о самостоятельности человека, о его праве на выбор и об ответственности такого выбора.
Один лишь этот образ жизни,
Одно лишь это воспитанье
Жестокие внедрить привычки:
Хороший способ устранить их!
В конце своего длинного монолога он заявляет о «приговоре неба», который невозможно предотвратить, — и тут же делает нелогичный ход, отменяющий все «приговоры», земные и небесные: прощает отца:
Встань, государь, и дай мне руку:
Что ты ошибся, захотев
Так победить его решенье;
И вот с повинной головою
Жду твоего я приговора
Следует проникновенная реплика короля, признающего Сехисмундо своим наследником, к вящей радости окружающих. Принц произносит «ударную» заключительную фразу:
Сегодня, так как ожидают
Меня великие победы,
Да будет высшею из них
«Победа над самим собою» — победа над предопределённой судьбой.
…На первый взгляд, финал пьесы гласит о том, как посрамлен дерзновенный человек (Басилио), решивший избежать предсказанного небесами события вместо того, чтобы смиренно ждать его. Но с тем же успехом можно сказать, что Кальдерон живописует фиаско суеверной личности, едва не сгубившей родного сына из-за веры в знамения. Это двойное толкование, как и сам стиль барокко, выходит за пределы католических догм, приверженцем которых являлся автор.
Следующий пример барочного «дуализма» ещё наглядней.
концепция глубоко антирелигиозна, ибо предполагает единственного Творца — человека, видящего сон. Само божество таким образом сводится до уровня одного из фантомов сновидения. Понятие греха и посмертной метафизической кары обессмысливается: как можно наказывать за проступок и даже преступление, сколь угодно тяжкое, если оно лишь приснилось?
Так становится «размытой» сама личность Сехисмундо: то ли он вправду постиг высшую истину, то ли он пройдоха, придумывающий вздорные оправдания своим злодействам…
С точки зрения законодателей барокко, одним из главных достоинств произведения является неоднозначность, возможность различных толкований. «Чем труднее познается истина, — изрек испанский философ того времени, — тем приятнее её достичь». Но двуликость стиля, обращенного и к чувственной античности, и к чопорному средневековью, автоматически приводит к тому, что в барочных произведениях достигать приходится не одну, а две истины, и притом равноправные. Зритель не знает, какой отдать предпочтение, даже если ему известно (как в случае с Кальдероном) мнение автора на сей счет.
Понятно, почему уже в XVIII веке термин «барокко» стал употребляться для отрицательной характеристики «чрезмерно сложных для восприятия» литературных трудов. Несмотря на это, очень многое из арсенала этого стиля вошло в культурный обиход, в том числе, бесспорно, и замечательный афоризм, ставший заглавием пьесы.
Философские вопросы в драме “Жизнь есть сон”
В пьесе “Жизнь есть сон” внедрены ведущие мировоззренческие и художественные принципы и черты барокко. Прежде всего это неограниченная универсальность, космические масштабы, которыми свободно оперирует Кальдерой. Так, изображая ужасное затемнение Солнца (как зловещее увещевание, лихой знак), что было в самый раз в день рождения Сехисмундо, кисть художественного воображения драматурга делает воистину грандиозные мазки, назначая на роль актеров в этом космическом спектакле Солнце, Луну и Землю:
…Кровь лить, стало Солнце
С Луной
И в знаменитых пышных барочных метафорах тоже ощущаются какие-то космические измерения:
Виднеется карта мира в осиянные,
Ведь Земля – это тело,
Огонь – это сердце, которое затрепетало,
Дыхание – ветер, море – белая пена,
И весь этот хаос вижу я, человек,
Так как телом, пеной и души горением
Это моря, ветра и Земли создание
Подобное видение нашей
Пусть на сцене в просторном
Этом театре мировом
Уже в оформлении новом
Разыграется картина,
Месть Сехисмундо сына
С триумфом боевым
Часто определенное исследователями стремление поразить читателя, подействовать на аудиторию, подчинить ее своему влиянию присущее искусству барокко, ощутимое в драме в том, что обычные слова часто заменяют чрезмерно пышными развернутыми метафорами. Так, в самом начале произведения обращения Росауры к своему коню, которое могло бы уместиться в короткую фразу: “Куда ты спешишь, мой конь?”, превращается в пышный, пафосный монолог:
О гипогриф яровой,
Который примчался ветру к паре,
Куда на горе нашей,
Безчешуйная рыба и бескрылая птаца,
Мой коню, в неистовстве том
По лабиринту путаному, крутому
Этих скал отвесных и голых
Летишь сквозь заросли, словно в набат?
Причем сугубо в информативном плане такая замена абсолютно ничего не дает, это декоративный, “завораживающий” читателя художественный прием, который и вдобавок замедляет чтение и где-то даже сбивает с толку его, так как это настоящая загадка. Тем не менее это и является проявлением поэтики барокко. Оказывает содействие популярности произведения Кальдерона и афористичность его языка.
Мудрые жизненные поучения представленные в совершенной форме: “Кто от беды бежит – беду встретит”; “Что сохранял я, то и потерял”; “Кто от смерти удирает, тот скорее ее найдет”; “Предатель больше не нужен во время, когда прошла измена” и т. п. Надо подчеркнуть и поэтическое мастерство Кальдерона. Его стихи завершены, они являются образцом испанского стихосложения. Недаром же знаменитый испанский поэт Ф. Г. Лорка захватывался ими.
Как видим, Кальдерон поднимал общечеловеческие, “вечные” проблемы: кто такой человек в этом мире? Может ли она влиять на свою судьбу? Может ли обесчещенный человек считаться человеком?
Чего в человеке больше – божественного или животного? Как ему не превратиться на зверя? Относительно последнего вопроса, то он есть основным и в XX столетии, когда человечество разделилось на тех, кто вместе со своими обреченными учениками добровольно шел к построенным фашистами газовых камер, и тех, кто обрекал миллионы себе подобных на костры бухенвальдов и хиросим.
Хотя все они рождены людьми. Итак, драма Кальдерона есть актуальной и ныне.
Как-то один художник сказал, что выдающийся испанец Мигель Сервантес находится на небе возле престола самого Бога и по сей день с кроткой печальной улыбкой ждет, кто же из людей в конце концов по-настоящему поймет и разгадает его роман “Дон Кихот”…
Никарагуанский поэт Рубен Дарио так же вообразил себе другого испанца, Кальдерона, которому посвятил стих:
Из Ваших слов “жизнь – это сон”
Вижу я, что благотворный,
Мудрый и знающий человек
Вы, дон Педро Кальдерон.
Итак, отдав свой поклон,
Я скажу Вам, как никому,
Что жизнь не сон, и потому
Вы кипите оттуда, мастак,
Из тех, кто говорит, что это так
В мире нашем малом.
Перевод М. Литвинца
Как отмечалось, искусству барокко присуща склонность к употреблению антитезы, “поэтика контрастов”. В драме “Жизнь – это сон” имеющийся целый ряд стержневых антитез (внедренных преимущественно в антонимичных парах), которые пронизывают весь текст произведения: “человек – зверь”; “свобода – неволя”; “добро – зло”; “дворец – башня”; “жизнь – смерть”; “колыбель – гроб” и т. п. Последняя антонимичная пара в произведениях Кальдерона особенно значащая. Колыбель (как символ начала человеческой жизни) и гроб (как символ ее конца) является любимой эмблемой барокко и особенно его драматургии.
Так, во время спектаклей пьес Кальдерона с одной стороны сцены часто выставляли колыбель, а с другой – гроб как аллегорию жизненного пути человека (от начала до конца – от колыбели до гроба – от “А” до “Я” – от “альфы” до “омеги”).
Следующей чертой драмы “Жизнь есть сон” есть умелое использование традиций и достижений мировой литературы и культуры, с которой Кальдерон был хорошо знаком. Его произведение интеллектуально, в нем свободно обыгрываются мотивы мировой мифологии и литературы. Так, слугу, который потонул, так как его выбросил в окно Сехисмундо, Кларин сравнивает с персонажем эллинской мифологии Икаром, который упал в море, когда солнце, к которому он весьма приблизился, растопило ему крылья, слепленные Дедалом из воска.
Related posts:
Философская проблематика пьесы Кальдерона «Жизнь есть сон»
«Жизнь есть сон», анализ пьесы Кальдерона
Анализ пьесы «Жизнь есть сон»
Знаменитая пьеса Педро Кальдерона де ла Барка впервые была представлена публике в 1635 году. Созданная в период расцвета испанской литературы, она стала одним из знаковых произведений своей эпохи. В ней драматург наиболее полно раскрыл истинную сущность человеческого бытия и натуры. А помог ему в этом им же разработанный жанр религиозно-философской драмы.
«Жизнь есть сон» — пьеса из трёх «хорнад» (действий). Слово «хорнада» имеет испанские корни и обозначает «жизненный путь человека, пройдённый за день». Художественное время драмы как раз и состоит из трёх дней: в первый (Сехисмундо – узник в тюрьме) – происходит расстановка героев на конфликтных позициях, во второй (Сехисмундо– принц во дворце) – напряжение достигает кульминации, в третий (Сехисмундо – заключённый и будущий король) – происходит развязка.
Три хорнады становятся в пьесе и тремя этапами взросления человеческой души. В первый день мы видим Сехисмундо – человеком, который мало чем отличается от зверя: он всю жизнь провёл среди диких скал и ему знакомо лишь это естественное существование, лишённое человеческих чувств и морали.
Вырванный из привычной ему среды, герой проявляет себя как настоящий зверь – жестокий, кровожадный, мстящий за свои былые унижения всем, в том числе, и родному отцу. Власть второго дня открывает в Сехисмундо самые худшие качества – эгоизм, несдержанность, похоть.
Ознакомившись с анализом пьесы «Жизнь есть сон», обратите внимание на другие сочинения:
По произведению: «Жизнь есть сон»
По писателю: Кальдерон Педро
Анализ Философская драма Кальдерона «Жизнь есть сон».
Знаменитая пьеса Педро Кальдерона де ла Барка впервые была представлена публике в 1635 году. Созданная в период расцвета испанской литературы, она стала одним из знаковых произведений своей эпохи. В ней драматург наиболее полно раскрыл истинную сущность человеческого бытия и натуры. А помог ему в этом им же разработанный жанр религиозно-философской драмы.
«Жизнь есть сон» — пьеса из трёх «хорнад» (действий). Слово «хорнада» имеет испанские корни и обозначает «жизненный путь человека, пройдённый за день». Художественное время драмы как раз и состоит из трёх дней. Три хорнады становятся в пьесе и тремя этапами взросления человеческой души.
В первый день мы видим Сехисмундо – человеком, который мало чем отличается от зверя: он всю жизнь провёл среди диких скал и ему знакомо лишь это естественное существование, лишённое человеческих чувств и морали.
Вырванный из привычной ему среды, герой проявляет себя как настоящий зверь – жестокий, кровожадный, мстящий за свои былые унижения всем, в том числе, и родному отцу. Власть второго дня открывает в Сехисмундо самые худшие качества – эгоизм, несдержанность, похоть.
Проснувшись в темнице, бывший принц приходит к выводу, что «жизнь – есть сон», и не изменяет ему даже после того, как узнаёт от Росауры подробности своего вполне реального царствования. В уста Сехисмундо Кальдерон вкладывает основное христианское положение всех времён и народов: «Мы здесь до пробуждения спим». Осознав это, Сехисмундо решает творить добро, как то единственное, что оставляет свой след – как во сне, так и в человеческом существовании.
Справиться со своими животными наклонностями герою удаётся только после знакомства с жизнью – её радостями и огорчениями, её богатством и тщетой. Таким образом, автор утверждает идею человечности
, живущей в каждом из нас и находящей себя вопреки всему. Главное, чтобы сам человек осознавал себя личностью, способной как на дурные, так и на добрые поступки.
«Жизнь есть сон». Сочинение
«Жизнь — это сон» Кальдерона. Сочинение
Кальдерон был создателем нового жанра — религиозно-философской драмы. Как ревностный католик он в своей пьесе подчеркивал необходимость усмирения человеком своей гордыни и обращении своих стремлений и желаний к Богу. Не стоит, считал он, впадать в отчаяние из-за того, что жизнь невозможно изменить, ведь оно является лишь сон. Уже в названии пьесы воплощена смысл барочной культуры («Мир — это театр»).
Человеку, по мнению драматурга, только кажется, что ее воля и желание способны что-то изменить в ее жизни. На самом деле она абсолютно беспомощна перед волей Бога Поэтому и сама жизнь человека, ярко доказала история Сехисмундо, призрачное, иллюзорное, вроде театра или сна, а не реальности. А потому единственное, что остается человеку, — это принять заранее определенную долю и обуздать свою мятежную натуру.
Очевидно, для Кальдерона важно было показать, что модель жизни как сна помогла его главному герою морально очиститься. Осознав, что все цели, которых можно достичь путем насилия, призрачные, Сехисмундо наконец понял и ненужность насилия. Это способствовало тому, что он сумел простить отцу. Сделав это, принц удивительным образом достиг власти и славы, о скудности которых недавно размышлял. Так автор вполне в духе христианского вероучения подводит читателя к мысли, что Бог вознаграждает праведников именно потому, что они не требуют награды. А вот на примере Басилио, который решил перемудриты Божье провидение, Кальдерон доказывает невозможность избежать того, что предусмотрено небесами.
Произведение Кальдерона насквозь аллегорическое. Поэтому отношения между Сехисмундо и Басилио можно рассматривать и как модель взаимодействия между Богом (эту роль выполняет в драме Басилио) и человеком (Сехисмундо). При этом человек (Сехисмундо) доказывает в этих отношениях свое право на некоторую коррекцию Божьего замысла в рамках морали.
Никто не может судьбы отвратят
Ибо все, как определено, так и течет;
То, чему быть, того нам не пройдут,
И будет происходить должно.
И вместе с тем «Жизнь — это сон» является социальной драмой, где становление личности Сехисмундо, его нравственного «я» возможно через осознание своей ответственности перед другими.
Кальдерон предложил если не программа формирования идеального монарха, то хотя поучительную картину его самовоспитания и развития.
Как видим, в этом жанре главными героями становятся философские идеи, а персонажи их только озвучивают. Эти идеи воплощены через уподобление Кальдероном иллюзии и реальности, столкновение сознания и подсознания. Через образ сна автор охватывает целый ряд различных тем — относительности земных ценностей, быстротечности времени, свободной воли, милосердия, чести, вассального и родительского долга, вины и искупления, которые тесно переплетены в произведении.
Кальдерон п жизнь есть сон анализ
8. Драма Кальдерона «Жизнь есть сон»
Наиболее ярко драматическое барочное искусство Кальдерона, по общему мнению, проявляется в драме “Жизнь есть сон” (1635) – “ключевой драме не только для творчества Кальдерона, но и для всего искусства барокко”. “Жизнь есть сон” – многопроблемная драма,
это необходимо иметь в виду, знакомясь с ее истолкованиями в отечественном литературоведении. В некоторых источниках очевидно стремление к историко-политической конкретизации фабулы произведения (например, утверждение, что это пьеса о воспитании идеального правителя), не адекватное, как кажется, поэтике Кальдерона-драматурга. Аллегорико-философское звучание этой драмы возможно особенно ясно ощутить, если сопоставить ее с “Саламейским алькальдом” – исторической пьесой Кальдерона, основанной на переработке драмы, авторство которой часто связывают с именем Лопе де Веги. И в этом случае Кальдерон сосредотачивается на проблеме чести, но ставит и решает ее на более конкретном национально-историческом материале.
Разнообразны источники фабулы пьесы: тут и христианские легенды о Варлааме и Иосафате, восходящие к восточным преданиям о Будде, и исторические хроники (описаны польско-российские отношения периода Смуты). Историческая фабула сильно трансформирована. Местом действия выбрана Польша, что легко объяснимо: Польша, как и Испания, католическое государство. Выбранный сюжет Кальдерон трансформирует, делает его эмблематичным. Эта пьеса – об уделе человека на земле – в смысле и религиозном, и этическом. Центральная проблема – проблема свободы воли, актуальная и для протестантов. У них удел предопределен, а у католиков – нет. Эта коллизия отражена в драме (Басилио верит предсказаниям звёзд, запирает Сехизмундо в темницу).
Философский смысл пьесы.
Перед нами – история Сехизмундо, который не приходит к пониманию, где жизнь, а где сон, как их можно разделить, итог один – сомнение (см. эп. с Росаурой: Сех.:
Я был Царем, я всем владел, / И всем я мстил неумолимо; / Лишь женщину одну любил…/ И думаю, то было правдой: / Вот, все прошло, я все забыл, / И только это не проходит).
Человек существует, не понимая, реальность или иллюзия вокруг. Вывод Сехизмундо – необходимо творить добро, неважно, спим мы или бодрствуем: «Клотальдо:
Что говоришь? Сехисмундо: Что я лишь сплю, / И что творить добро хочу я, / Узнавши, что добро вовеки / Свой след незримый оставляет, / Хоть ты его во сне свершил».
Добро – этическая категория: творить добро – быть нравственным, достойным. Речь идёт о понимании действительности и пути человека как пути бед, требующих самоограничения и самоотречения. Человек должен выбрать позицию ограничения своих земных желаний добровольно: см. Сехизмундо говорит:
«А с духом менее свободным / Свободы меньше нужна мне»
à получает власть à теряет à получает снова à наказывает предводителя восстания, т.к. он преступил закон (эволюционирует от человека, желающего полной и ничем не ограниченной свободы, к человеку, подчиняющемуся закону).
В этой пьесе не так много действующих лиц, но действие её – двуфокусно – тут две линии интриги (соответственно, единства действия нет): Росаура (и Астольфо) и Сехизмундо (и его жизнь-сон).
Также важно отметить следующее: Сехизмундо любит Росауру, но отрекается от неё, так как должен восстановить её честь (пусть идёт за Астольфо), а он, по рангу, – муж Эстрейи.
Росаура говорит об этом: «Как он умён и осторожен!».
Это тоже важно для Кальдерона: по его мысли, человек должен понимать границы своих возможностей, не поддаваться обуздывающему чувству.
Что означает метафора, вынесенная в заглавие, и как она реализуется в тексте произведения?
Начнем с того, что метафору придумал вовсе не Кальдерон, это – избитое общее место в христианской культуре. Жизнь земная, временная, уподоблена сну – она изменчива и преходяща, а жизнь загробная, вечная – жизни, она постоянна. Однако в тексте пьесы это противоречие не очень выражено: здесь нет религиозного подтекста. Оппозиция «жизнь – сон» актуальна для ГГ, Сехизмундо: для него они не разделены, слиты, взаимопроникают. Однако тут не христианское «вечность – временность», а скорее «сон – явь». Это и есть новый оттенок смысла, который привносит в метафору Кальдерон.
Клотальдо говорит Сехизмундо о сне и о жизни: «Но и во сне ты должен был бы / С почтеньем отнестись ко мне:/ Тебя я воспитал с любовью, / Учил тебя по мере сил, / И знай, добро живет вовеки,/ Хоть ты его во сне свершил
».
Как человек, воспитанный в обществе, Клотальдо рассуждает о добре традиционно: абсолютное добро существует всегда, вне зависимости от того, в каком состоянии человек проявил к нему тягу, неважно и в каком состоянии человек его воспринимает.
В следующем монологе Сехизмундо отзвуков рассуждения об абсолютном добре что-то не слышно. «И снится мне, что здесь цепями / В темнице я обременен,/ Как снилось, будто в лучшем месте / Я, вольный, видел лучший сон./ Что жизнь? Безумие, ошибка./ Что жизнь? Обманность пелены./ И лучший миг есть заблужденье,/ Раз жизнь есть только сновиденье,/ А сновиденья только сны
».
У Сехизмундо относительные понятия о добре и зле. Для него вообще нет ничего абсолютного – он рос вне общества.
Зададимся вопросом: случайно ли Кальдерон пишет свою пьесу в 1635 г.? Сюжет, конечно, сказочный, да ещё и на перевранных исторических событиях (Смутное время). Сказочных мотивов много: например, человек, воспитанный вне общества. Сехизмундо – персонаж-изгой, выделенный всеми способами. Появление этого типа персонажа обусловлено исторически: слишком много «Сехизмундо» появилось в современной Кальдерону Испании. Таким людям важно решить проблему самоопределённости.
В 1 монологе Сехизмундо рассуждает о свободе. Он мыслит, что его внешняя свобода предопределяет его внутреннюю несвободу. Что видит Сехизмундо в свободе?
«А с духом более обширным / Свободы меньше нужно мне?/ Родится зверь с пятнистым мехом,/ Весь – разрисованный узор,/ Как символ звезд, рожденный кистью / Искусно – меткой с давних пор,/ И дерзновенный и жестокий…/ А лучшему в своих инстинктах,/ Свободы меньше нужно мне?/ А с волей более свободной,/ Свободы меньше нужно мне?».
Свобода для Сехизмундо – быть «
дерзновенным и жестоким зверем
», следовать своим инстинктам, своей воле, способность не сдерживать, властно проявлять свою природу.
Сехизмундо становится принцем и ничуть себе не изменяет. Применяет ту самую свободу, о которой мечтал. Интересный случай: человек поставил себе целью жить, как звери в лесу: «Хотя я зверь меж человеков / И человек среди зверей».
А как отличить человека от зверя? Зверь ли «естественный человек» Сехизмундо? А разве люди Астольфо и Эстрея, которые интригуют между собой? Где пролегает эта грань?
Однако Сехизмундо на протяжении пьесы всё-таки эволюционирует. От своевластия он приходит к настоящей внутренней свободе (он наказывает предводителя восстания за своевольное неподчинение королю и сам подчиняется Басилио). Меняется и концепция добра: в начале пьесы добро для Сехизмундо – не испытывать ограждений: «То справедливо, что я хочу».
Здесь он предстаёт человеком нового типа, какого не знало Средневековье. В Средневековье каждый человек имел своё место в иерархии бытия и не мог хотеть большего. Для средневековой культуры норма – необходимое смирение желаний, отрицание эгоизма (наш любимый Данте: Ад переполнен эгоистами). Сехизмундо, собственно, в Ад лучше и пойти. Но здесь он – главный герой. Всем своим прошлым Сехизмундо подготовлен к такому эгоистичному бытию: «я учился у природы, эрго, чего требуют мои инстинкты, то и хорошо». Сехизмундо воплощает новую норму существования: каждый человек – сам себе критерий добра, а Клотальдо – старую: есть некий абсолютный (христианский) критерий добра. Сехизмундо этой нормы не знает: его ей не учили. Однако что-то заставляет его измениться и прийти к старой норме на новом, индивидуальном уровне: Сехизмундо эволюционирует. В сцене с солдатами он отказывается бунтовать вместе с народом.
С Сехизмундо происходит кардинальная перемена. Ключевой момент её – удивление. Он удивляется метаморфозе жизни в сон, и сна – в жизнь, этим необъяснимым переходам из состояния в состояние. Басилио подготовил всё так, чтобы ударов не было, чтобы Сехизмундо не травмировали психологически. Однако история со сном (когда он пробуждается в тюрьме вторично) – переломный момент. У Сехизмундо есть теперь возможность сравнить две жизни: свободное бытие и несвободное, хоть он и не понимает, как одно переходит в другое, не понимает, чем они отличаются – реальность от ирреальности. Однако есть один критерий – реальность чувства: он говорит Росауре – «Я женщину одну любил»,
всё прошло, но чувство не проходит. Сон может пройти, будучи сном, однако он чувствовал по-настоящему и по-настоящему был счастлив. Именно реальность чувства счастья становится подлинной свободой для Сехизмундо. Состояние лишенности счастья – состояние несвободы. Это понимание свободы сменяет старое. Свобода инстинктов ничего не даёт – за ней идёт пробуждение и боль утраты. Всё, что он обретёт в состоянии свободы внешней, развеется, как сон, а вот счастье нет, счастье останется. Любое наслаждение пройдёт бесследно, а вот осознание от сделанного добра останется.
Поэтому Сехизмундо начинает ограничивать себя в своих желаниях. Он поступает прямо им наоборот. Ему хочется быть царем – он подчиняется Басилио. Он хочет быть рядом с Росаурой – он выбирает себе в жены Эстрейю.
Внутренне Сехизмундо тот же, но жизнь научила его, что следовать своим желаниям – опасно, что это приведёт к разочарованию. Вывод, как в буддизме: чтобы не страдать, надо не желать, жизнь есть страдание, причина страдания – желание.
Свободу человека не могут связать и звёзды: воля человека свободна, и при помощи её он может преодолеть судьбу.
Вывод, который делает Сехизмундо из этого важного урока: свобода должна быть ограничена ради гармонии. Все прочие персонажи этой пьесы воплощает традиционную добродетель, Басилио — мудрость, Катальдо — верность, Астольфо — честь, Эстрелья — скромность. Они не справляются со своими ролями, не работают больше традиционные ценности, попытка прожить традиционную жизнь оборачивается крахом. Так теперь устроена действительность. Гармония нарушена потаканием себе. А чтобы была гармония, каждый должен себя ограничивать: себе следовать нельзя.
«Жизнь есть сон» посвящена проблеме формирования идеального правителя (Плавскин). На примере Сехизмундо мы видим, как формируется и становится человек общественный, человек среди людей. «С самого начала драма развивает одну из фундаментальных барочных идей: человек не существует сам по себе…у Кальдерона…общаясь с людьми, человек приобщается к человечности…Человек становится человеком только среди людей: без них он не может человеческой жизнью, не природа, а общество – среда его обитания. Между тем Сехисмундо столь необходимой среды был лишен, среды, в которой он мог формироваться так, как ему подобает» (Видас Силюнас).
«Каждому уготована своя роль. Сехисмундо уготована роль грядущего властелина Польши. Готовили его к ней из рук вон плохо…От тебя не зависит, какая роль тебе выпадет, зависит, как ты её сыграешь. Барокко предполагает сознательную согласованность, сыгранность людей в обществе. Каждый актёр влияет на смысл спектакля – творит смысл или разрушает. Так сохраняется свобода выбора, которая, кажется, упраздняется подчинением роли..выбор решения, как поступать с другими, – это и выбор и самого себя. Принимая решение, Сехисмундо вольно или невольно строит себя, как строят роль…
Мы помним, что барочный человек – человек на виду, человек, явленный людям. Но Кальдерон угадывает, что оборотная сторона прилюдного бытия «внешнего человека» – человек наедине с самим собой, что-то существенное содержащий в глубинах своего «я». Человеку с самим собой, а не только с другими, строит отношения, и первое, может быть, важнее второго, – в общении с людьми человек может дать только то, чем внутренне богат, что он сделал достоянием своей души…работа актёра над собой – работа над своей человеческой сущностью» (Силюнас). Рефлексия человека, его изменение своего мировоззрения ведёт к изменению его общественного поведения и влияет на общество в целом. «Жизнь есть сон» – история эволюции Сехизмундо, «учителем» которого был сон, изменивший его жизнь и его восприятие мира, а значит и его характер, его отношение к другим людям и его социальную роль.
Жизнь есть сон
Кальдерона, думаю, все более-менее помнят. Этот билет – две странички компиляции из материалов для коллоквиума и краткий пересказ драмы.
Драма Кальдерона «Жизнь есть сон», опубликованная в 1636 г
., — пожалуй, самая загадочная и глубокая драма Кальдерона. Мысль о
быстротечности, кратковременности человеческой жизни
, породившая метафорическое уподобление ее сну, — одна из древнейших. Мыслители и художники барокко были особенно сосредоточены на проблеме
бренности и иллюзорности земного бытия, противопоставляя им вечность и бессмертие духа.
Важной драму «Жизнь есть сон» можно с