Кальдерон жизнь есть сон цитаты

5 цитат из пьес Кальдерона

Великий испанский драматург о жизни, женщинах и человеческой судьбе

Педро Кальдерон де ла Барка (1600 — 1681) — выдающийся испанский писатель эпохи барокко. Вместе с Лопе де Вегой и Тирсо де Молиной он считается одним из величайших драматургов «золотого века». Такие его пьесы, как «Жизнь есть сон», «Дама-невидимка», «Стойкий принц» и «Саламейский алькальд», стали классикой мировой литературы.

Мы отобрали 5 цитат из произведений Кальдерона:

Как редко, беды возвещая, / Судьба неверною бывает, / Она сомнительна во благе / И необманчива во зле. («Жизнь есть сон»)

Что жизнь? Безумие, ошибка. / Что жизнь? Обманность пелены. / И лучший миг есть заблужденье, / Раз жизнь есть только сновиденье, / А сновиденья только сны. («Жизнь есть сон»)

Быть может ты лишь спишь и грезишь, / Хотя неспящим зришь себя. («Жизнь есть сон»)

Сегодня, так как ожидают / Меня великие победы, / Да будет высшею из них / Победа над самим собою. («Жизнь есть сон»)

Однажды в образе красотки / Явился к пастуху злой дух; / Ну, разговор тут был короткий, — / И сразу врезался пастух. / Когда ж он страстью насладился, / Венца желаний всех достиг, / Ему нечистый в тот же миг / В бесовском образе явился / И громким гласом возопил: / «Взгляни и ужаснись, несчастный, / Смотри, вот образ тот прекрасный, / Который был тебе так мил, / Вот с кем блаженство ты делил! / Дрожи, о грешник нечестивый!» / А мой пастух ему тогда: / «Подумаешь, что за беда! / Нет, призрак суетный и лживый, / Тебе меня не испугать, / Хоть завтра приходи опять / Ты в женском виде, буду ждать я, / Готовя пылкие объятья. / Запомни истину одну, / Что в женском виде, в женском платье / Полюбим мы и сатану». («Дама-невидимка»)

Источник

Иванов Р. «Жизнь есть сон» Кальдерона: вырождение Возрождения.

«Жизнь есть сон» Кальдерона: вырождение Возрождения

Выражение, ставшее названием знаменитой пьесы, входит в ряд метафор, характерных для литературы барокко: «мир (жизнь) — книга, мир — театр» и т. п. В этих афоризмах заключена сама суть барочной культуры, трактующей мир как произведение искусства (сон также понимается как творческий процесс). Барокко как стиль в искусстве, в частности в литературе, ограничен временными рамками: конец XVI — начало XVIII вв.

В эти полтораста, приблизительно, лет мы наблюдаем, как это направление «мигрировало» по Европе, зародившись в Италии и умерев в России, а именно в творчестве Симеона Полоцкого. Очевидно, что расцвет барокко, эпоха его наивысшего влияния, приходится на XVII век. В это столетие стиль приходит в Испанию и находит своего ярчайшего представителя — Кальдерона де ля Барку (1600—1681).

Этимология термина точно не установлена. Он может происходить как от португальского выражения perola baroca (жемчуг неправильной формы), так и от латинского слова baroco (особо сложный вид логического умозаключения) или французского baroquer («размывать, смягчать контур» на художническом арго).

Трудно отдать предпочтение какой-то из версий, ибо барокко — это и неправильность, и сложность, и пресловутая «размытость». Все три эпитета подходят для характеристики творчества приверженцев барокко. Оно противостоит ясной и оптимистической картине, созданной художниками Ренессанса.

Барокко вообще есть следствие, так сказать, вырождения Возрождения. Мастеров ренессансной культуры отличал благожелательный, доходящий до воспевания, интерес к Человеку. Но оказалось, что человек (уже со строчной буквы) не способен влиять ни на свою эпоху, ни на себе подобных и не в силах ничего исправить. Наступило разочарование. В литературе испанской его отражением явился, разумеется, Дон-Кихот — прекраснодушный безумец, чьи высокие помыслы реальному миру не нужны и даже вредны.

От позиции Сервантеса всего один шаг до философско-творческого кредо Кальдерона. Не следует, считает он, отчаиваться от того, что жизнь нельзя изменить, — ведь она есть всего лишь сон, фикция. Законы жизни — это законы сна.

Поэтому не вполне верно говорить, что литература барочного направления обращается к миру грез и сновидений: это действительность трактуется в ней как сновидение, насыщенное символами и аллегориями. Типичные признаки барокко: нарочито нереальные характеры и ситуации, ветвистые метафоры, претенциозность, тяжеловесная риторика, — все это присуще путаному сну, а не яви. Немудрено, что писатели так называемого ренессансно-реалистического направления, как Шарль Сорель, называли барочные «сновидческие» произведения «галиматьёй, способной загнать в тупик самый изворотливый ум». (Так дневная логика объявляет абсурдом сны, которые, пока мы их видим, кажутся нам полными смысла и значительности.)

Афоризм «Жизнь есть сон», столь подходящий для определения сущности всего барокко, кажется тождественным другим барочным выражениям — «Жизнь есть театр», «книга» и так далее. На самом деле между ними есть серьезная разница. Если жизнь есть пьеса или книга, то ее персонажи всецело подчинены Автору, или, говоря традиционней, Богу. А если жизнь есть сон, то персонаж одновременно и является этим Автором, коль скоро этот сон — его собственный. Здесь — симптом той двойственности, которая отличает искусство барокко вообще и пьесу Кальдерона в резкой частности: признание и бесправия человека, и его силы. Как удачно сказал Тургенев, «существо, решающееся с такой отвагой признаться в своем ничтожестве, тем самым возвышается до того фантастического существа, игрушкой которого оно себя считает. И это божество есть тоже творение его руки». Барокко представляет собой сочетание несочетаемого — Средневековья и Ренессанса, или, по словам проф. А. А. Морозова, «готики и эллинизма». Смешалось усвоенное Возрождением античное почтение к человеку, «равному богам», — и схоластическая мысль о тотальной зависимости человека от Вседержителя.

Примирить эти две позиции оказалось элементарно, стоило только объявить мир иллюзией. Иллюзорно величие человека, но иллюзорна и его зависимость от божества. Разумеется, сам Кальдерон, ревностный католик, никогда не согласился бы с тем, что это «случилось» в лучшей его пьесе. Однако рассмотрим её и убедимся в этом.

«Жизнь есть сон» — мрачное философское произведение, и трудно согласиться с его переводчиком Бальмонтом, полагавшим, что, берясь за чтение пьесы, «мы вступаем в чарующий мир поэтических созданий». Многие видные писатели и литературоведы не в восторге от переводов, выполненных этим литератором Серебряного века, всех зарубежных авторов «рядившим в свои одежды». Но все же Бальмонт — поэт декаданса, течения несколько схожего с барокко: то же разочарование, та же тяга к символам… Поэтому его перевод Кальдерона кажется удачным, ибо недостатки получившегося текста можно отнести к изъянам, общим для этих авторов, а точнее — этих литературных направлений.

Пьеса начинается с того, что Сехисмундо, принц, с рождения заточенный своим отцом в специально отстроенной башне, жалуется и негодует, обращаясь к небу. Не зная истинного своего «греха» (зловещих знамений, предвестивших его появление на свет), он все же признает, что наказан справедливо:

Твой гнев моим грехом оправдан.

Грех величайший — бытие.

Тягчайшее из преступлений —

Родиться в мире. Это так.

Очевидно, эти понятия внушены несчастному его учителем Клотальдо, потчевавшим узника религиозными догматами об изначальной греховности человека. Усвоивший католическую веру, Сехисмундо недоволен лишь тем, что за общий «грех рождения» расплачивается он один. Позже принц становится равнодушен к этой «несправедливости», когда осознает, что «жизнь есть сон».

Жить сновиденьем каждый час (…)

И каждый видит сон о жизни

И о своем текущем дне,

Хотя никто не понимает,

Сон может быть плохим, может быть хорошим, но в любом случае он представляет собой иллюзию. Следовательно, нет никакого смысла сетовать на свою судьбу.

К этой мысли он приходит после того, как был прощен, призван ко двору, свершил там несколько жестоких и безнравственных поступков и, отринутый, вернулся в первоначальное состояние заключенного. Мы видим в этом своеобразную трактовку религиозного постулата о бессмертии души, которая может жить-грешить (иначе говоря, спать), но по смерти (пробуждении) ее ждет возвращение в потусторонность. Поскольку Сехисмундо не умер, т. е. не «проснулся» окончательно, он понимает свою жизнь в заключении как сон, а краткое пребывание на воле, соответственно, как сон во сне. Итак, говоря языком священника, в сей юдоли все бренно: и преступление, и возмездие, и печаль, и радость:

И лучший миг есть заблужденье,

Раз жизнь есть только сновиденье.

…Люди той страны, где протекает действие (Полония), не ведают, что король Басилио заботился об их благе, когда лишал свободы своего жестокого сына. Народ знает только, что Сехисмундо — «царь законный», а некий Астальфо, которому король хочет передать трон, — «чужеземец». Поднимается мятеж, восставшие солдаты направляются к опальному принцу, желая возвести его на престол. Узник, проникнутый своей философской концепцией, отказывается было от такой чести:

Я не хочу величий лживых,

Без заблуждений существует,

Но один из вошедших к нему находит верные слова:

Всегда случалось, что в событьях

И был твой предыдущий сон.

Сехисмундо легко с ним соглашается (вещие сны вполне укладываются в его концепцию) и решает «уснуть» еще раз:

Ты хорошо сказал. Да будет.

Пусть это было предвещенье.

Уснем, душа, уснем еще.

Эта реплика очень важна. Не «предвозвещенье» повлияло на решение принца. Он сам решает, считать ли ему свой мнимый сон «вестью» о «событьях многозначительных».

Итак, само по себе «предвещенье» ничего не значит. Это человеку решать, что считать таковым, а что нет. Позднее Сехисмундо, захватив королевский дворец, обвинит своего отца именно в том, что тот доверился знамениям и заточил сына; не знамения виновны, а человек:

То, что назначено от неба (…),

И никогда нам не солжет.

Но тот солжет, но тот обманет,

Кто, чтоб воспользоваться ими

Во зло, захочет в них проникнуть

Так, прикрываясь вполне христианским постулатом о непознаваемости божьей воли, в пьесу проникает мысль о самостоятельности человека, о его праве на выбор и об ответственности такого выбора.

Один лишь этот образ жизни,

Одно лишь это воспитанье

Жестокие внедрить привычки:

Хороший способ устранить их!

В конце своего длинного монолога он заявляет о «приговоре неба», который невозможно предотвратить, — и тут же делает нелогичный ход, отменяющий все «приговоры», земные и небесные: прощает отца:

Встань, государь, и дай мне руку:

Что ты ошибся, захотев

Так победить его решенье;

И вот с повинной головою

Жду твоего я приговора

Следует проникновенная реплика короля, признающего Сехисмундо своим наследником, к вящей радости окружающих. Принц произносит «ударную» заключительную фразу:

Сегодня, так как ожидают

Меня великие победы,

Да будет высшею из них

«Победа над самим собою» — победа над предопределённой судьбой.

…На первый взгляд, финал пьесы гласит о том, как посрамлен дерзновенный человек (Басилио), решивший избежать предсказанного небесами события вместо того, чтобы смиренно ждать его. Но с тем же успехом можно сказать, что Кальдерон живописует фиаско суеверной личности, едва не сгубившей родного сына из-за веры в знамения. Это двойное толкование, как и сам стиль барокко, выходит за пределы католических догм, приверженцем которых являлся автор.

Следующий пример барочного «дуализма» ещё наглядней.

концепция глубоко антирелигиозна, ибо предполагает единственного Творца — человека, видящего сон. Само божество таким образом сводится до уровня одного из фантомов сновидения. Понятие греха и посмертной метафизической кары обессмысливается: как можно наказывать за проступок и даже преступление, сколь угодно тяжкое, если оно лишь приснилось?

Так становится «размытой» сама личность Сехисмундо: то ли он вправду постиг высшую истину, то ли он пройдоха, придумывающий вздорные оправдания своим злодействам…

С точки зрения законодателей барокко, одним из главных достоинств произведения является неоднозначность, возможность различных толкований. «Чем труднее познается истина, — изрек испанский философ того времени, — тем приятнее её достичь». Но двуликость стиля, обращенного и к чувственной античности, и к чопорному средневековью, автоматически приводит к тому, что в барочных произведениях достигать приходится не одну, а две истины, и притом равноправные. Зритель не знает, какой отдать предпочтение, даже если ему известно (как в случае с Кальдероном) мнение автора на сей счет.

Понятно, почему уже в XVIII веке термин «барокко» стал употребляться для отрицательной характеристики «чрезмерно сложных для восприятия» литературных трудов. Несмотря на это, очень многое из арсенала этого стиля вошло в культурный обиход, в том числе, бесспорно, и замечательный афоризм, ставший заглавием пьесы.

Источник

Кальдерон жизнь есть сон цитаты

Педро Кальдерон Де Ла Барка

(перевод Константина Бальмонта)

Басилио, король польский

Астольфо, герцог Московии

Действие происходит при дворе

в Полонии (Польше) в крепости, находящейся

в некотором отдалении, и в лагере.

С одной стороны обрывистая гора, с другой башня,

основание которой служит тюрьмой для Сехисмундо.

Дверь, находящаяся против зрителей, полуоткрыта.

С началом действия совпадает наступление сумерек.

(Росаура, в мужской одежде, появляется

на вершине скалы и спускается вниз,

за ней идет Кларин.)

Бегущий в уровень с ветрами,

Гроза без ярких молний, птица,

Без чешуи блестящей рыба,

Без ясного инстинкта зверь,

Среди запутанных утесов

Куда стремишься ты теперь?

Куда влачишься в лабиринте?

Не покидай скалистый склон,

Останься здесь, а я низвергнусь,

Иной не ведая дороги,

Чем данная моей судьбой,

В слепом отчаяньи пойду я

Меж скал запутанной тропой,

Сойду с возвышенной вершины,

Меж тем как, вверх подняв чело,

Она нахмурилась на солнце

За то, что светит так светло.

Как неприветно ты встречаешь,

Полония, приход чужих,

Ты кровью вписываешь след их

Среди песков пустынь твоих:

Едва к тебе приходит странник,

Приходит к боли он, стеня.

Но где ж несчастный видел жалость?

Скажи: несчастные. Меня

Зачем же оставлять за флагом?

Вдвоем, покинув край родной,

Пошли искать мы приключений,

Вдвоем скитались мы с тобой

Среди безумий и несчастий,

И, наконец, пришли сюда,

И, наконец, с горы скатились,

Где ж основание тогда,

Раз я включен во все помехи,

Меня из счета исключать?

Тебя, Кларин, я не жалела,

Чтобы, жалея, не лишать

Законных прав на утешенье.

Как нам философ возвестил,

Стараться изо всех нам сил

Себе приискивать мученья,

Чтоб после жаловаться вслух.

Философ просто был пьянчужка.

Когда бы сотню оплеух

Ему влепить, блаженством жалоб

Он усладился бы как раз!

Но что предпримем мы, сеньора,

Что здесь нам делать в этот час?

Уходит солнце к новым далям,

И мы одни меж диких гор.

Кто ведал столько испытаний!

Но если мне не лжет мой взор,

Какое-то я вижу зданье

Среди утесов, и оно

Так узко, сжато, что как будто

Смотреть на солнце не должно.

Оно построено так грубо,

Что точно это глыба скал,

Обломок дикий, что с вершины

Соседней с солнцем вниз упал.

Зачем же нам смотреть так долго?

Пускай уж лучше в этот час

Тот, кто живет здесь, в темный дом свой

Гостеприимно впустит нас.

Открыта дверь, или скорее

Не дверь, а пасть, а из нее,

Внутри родившись, ночь роняет

Дыханье темное свое.

(Внутри слышится звон цепей.)

О, небо, что за звук я слышу!

Эге! Цепочка зазвенела.

Испуг мой весть мне подает,

Что здесь чистилище преступных.

Сехисмундо (за сценой)

О, я несчастный! Горе мне!

Какой печальный слышу голос!

Он замирает в тишине

И говорит о новых бедах.

И возвещает новый страх.

Кларин, бежим от этой башни.

Я не могу: свинец в ногах.

Но не горит ли там неясный,

Как испаренье слабый свет,

Звезда, в которой бьются искры,

Но истинных сияний нет?

И в этих обморочных вспышках

Какой-то сумрачной зари,

В ее сомнительном мерцаньи

Еще темнее там внутри.

Я различаю, хоть неясно,

Угрюмо мрачную тюрьму,

Лежит в ней труп живой, и зданье

И, что душе еще страшнее,

Цепями он обременен,

И, человек в одежде зверя,

Тяжелым мехом облечен.

Теперь уж мы бежать не можем,

Давай внимать, о чем скорбит он.

(Створы двери раскрываются, и предстает Сехисмундо в цепях, покрытый

Источник

Кальдерон жизнь есть сон цитаты

Басилио, король польский
Сехисмундо, принц
Астольфо, герцог Московии
Клотальдо, старик
Кларин, шут
Эстрелья, инфанта
Pосауpа, дама
Солдаты
Стража
Музыканты
Свита
Слуги
Дамы

Действие происходит при дворе
в Полонии (Польше) в крепости, находящейся
в некотором отдалении, и в лагере.

ХОРНАДА ПЕРВАЯ

С одной стороны обрывистая гора, с другой башня,
основание которой служит тюрьмой для Сехисмундо.
Дверь, находящаяся против зрителей, полуоткрыта.
С началом действия совпадает наступление сумерек.

СЦЕНА 1-я
Росаура, Кларин.

(Росаура, в мужской одежде, появляется
на вершине скалы и спускается вниз,
за ней идет Кларин.)

Философ просто был пьянчужка.
Когда бы сотню оплеух
Ему влепить, блаженством жалоб
Он усладился бы как раз!
Но что предпримем мы, сеньора,
Что здесь нам делать в этот час?
Уходит солнце к новым далям,
И мы одни меж диких гор.

Кто ведал столько испытаний!
Но если мне не лжет мой взор,
Какое-то я вижу зданье
Среди утесов, и оно
Так узко, сжато, что как будто
Смотреть на солнце не должно.
Оно построено так грубо,
Что точно это глыба скал,
Обломок дикий, что с вершины
Соседней с солнцем вниз упал.

Зачем же нам смотреть так долго?
Пускай уж лучше в этот час
Тот, кто живет здесь, в темный дом свой
Гостеприимно впустит нас.

Открыта дверь, или скорее
Не дверь, а пасть, а из нее,
Внутри родившись, ночь роняет
Дыханье темное свое.
(Внутри слышится звон цепей.)

О, небо, что за звук я слышу!

Эге! Цепочка зазвенела.
Испуг мой весть мне подает,
Что здесь чистилище преступных.

Сехисмундо (за сценой)

О, я несчастный! Горе мне!

Какой печальный слышу голос!
Он замирает в тишине
И говорит о новых бедах.

И возвещает новый страх.

Кларин, бежим от этой башни.

Я не могу: свинец в ногах.

Печаль и страх я ощутила,
Внимая доводам его.

Кто здесь слова мои подслушал?
Клотальдо?

Кларин (в сторону, к Росауре.)

Успокой его,
Скажи, что да.

Нет, я, несчастный,
Здесь услыхал, как ты, скорбя,
Под темным сводом сокрушался.

Так я сейчас убью тебя,
Что б ты не знал, что вот я знаю,
Что знаешь слабости мои;
(Схватывает ее.)
И лишь за то, что ты услышал,
Как тосковал я в забытьи,
Тебя могучими руками
Я растерзаю.

Глухоты
Порок наследственный спасает
Меня от казни.

Клотальдо (за сценой)

Солдаты, стражи этой башни,
Вы испугались, или спали,
Двоим дозволивши нарушить
Уединение тюрьмы.

Еще беда, еще смущенье!

Тюремщик это мой, Клотальдо.
Так нет конца моим мученьям?

Клотальдо (за сценой.)

Сюда, и, прежде чем они
Окажут вам сопротивленье,
Возьмите их или убейте.

Клотальдо
(в сторону, к солдатам при входе.)

Закройтесь все, нам очень важно,
Чтобы никто нас не узнал,
Пока мы здесь.

Сперва, мой повелитель-деспот,
И прежде чем ты их обидишь,
Я унизительным цепям
Оставлю жизнь мою добычей;
Свидетель Бог, я растерзаю
Себя руками и зубами
Среди угрюмых этих скал,
Но допустить не пожелаю,
Чтоб их постигло злополучье,
И я оплакал их обиду.

Быть может, именно затем-то,
Чтоб этого не мог ты сделать,
Ты терпишь ныне столько зол.
(Несколько солдат уводят Сехисмундо
и запирают его в тюрьме.)

СЦЕНА 4-я
Росаура, Клотальдо, Кларин, солдаты.

Увидевши, что так глубоко
Тебя надменность оскорбила,
Несведущим я оказался б,
Когда б смиренно не просил
Дать жизнь, что пред тобой во прахе,
Ко мне проникнись милосердьем;
Чрезмерно это было б строго,
Когда бы так же ты казнил
Смирение, как и надменность.

Взять у обоих
Оружие и завязать
Глаза им, чтобы не видали,
Куда и как отсюда выйдут.

Тебе свою вручаю шпагу.

Откуда знаешь,
Или откуда заключаешь,
Что в этой шпаге тайна есть?

Кто дал ее, сказал: «Отправься
В Полонию и постарайся
Уменьем, хитростью, иль знаньем
Так сделать, чтобы показать
Особам знатным эту шпагу:
Я знаю, между благородных
Найдется кто-нибудь, кто будет
Твоим защитником в нужде»;
Назвать его не захотела,
Не зная, жив он или умер.

Клотальдо (в сторону)

СЦЕНА 5-я
Зал в Королевском Дворце, в столице.
Астольфо и солдаты, выходят с одной стороны, с другой инфанта Эстрелья и
придворные дамы. За сценой военная музыка и залпы.

Когда слова у человека
Должны поступкам отвечать,
Тебе совсем не нужно было
Таких приветствий расточать:
Вся эта воинская пышность,
С которой я борюсь душой,
Твоим словам противоречит;
И раз я вижу пред собой
Такие строгости в поступках,
Как льстивым верить мне речам?
Заметь еще, что это низко
И подобает лишь зверям,
Лишь зверю, матери обмана,
Медоточивым ртом ласкать
И замыслом одновременно
Изменнически убивать.

При виде рыцарства такого
Хочу не меньшее явить:
Я царства этого желала
Лишь для того, чтоб подарить
Его тебе; хоть опасаюсь,
В сердечной, думаю, борьбе,
Что ты неблагодарным будешь,
При всей любви моей к тебе.
Как, думаю, изобличает
Тебя в двуличии портрет,
Что на груди твоей я вижу.

Тебе я точный дам ответ
На твой. Но должен я умолкнуть,
Мешает музыка войны:
(Барабанный бой.)
Сюда Король идет с советом,
И мы о том извещены.

Вокруг тебя лозой обвиться.

Покорно пасть к твоим ногам.

Коль говорить теперь я должен,
Как тот, кто ближе всех к вопросу,
Во имя всех я возвещаю:
Пусть Сехисмундо к нам придет,
Довольно, что рожден тобой он.

Пусть Принц наш будет возвращен нам,
Пусть нашим королем он будет.

Внимательности вашей знак,
Вассалы, я ценю глубоко.
Моих детей, мою опору,
Сопроводите в их покои.

Да здравствует великий Царь!
(Все уходят, сопровождая Эстрелью и Астольфо,
Король остается.)

Клотальдо (к королю)

Могу ли говорить с тобою?

Я рад тебя, Клотальдо, видеть.

Хотя, к твоим ногам упавши,
Я должен был бы счастлив быть,
На этот раз мой рок печальный,
О, государь, судьбы веленьем
Нарушил правило привычки
И верноподданность мою.

Государь мой,
Меня несчастие постигло,
Которое могло быть счастьем,
Будь воля рока.

Вот этот юноша прекрасный,
По дерзости иль по незнанью,
Вошел в запретное пространство
И в башне Принца увидал.

Живи века, великий Царь!

СЦЕНА 8-я
Клотальдо, Росаура, Кларин.

Клотальдо (в сторону)

(О, милость неба! Скрыть могу я,
Что он мой сын.)
Идите с миром.

Тысячекратно припадаю
К твоим ногам, целуя их.

Сеньор, ты снова дал мне жизнь,
И так как я живу тобою,
Тебе всегда служить я буду,
Меня рабом считай навеки.

Да, я живу пока без жизни,
Хоть от тебя ее имею,
Но, отомстив за оскорбленье,
Я так очищу честь свою,
Что жизнь моя казаться будет
Твоим подарком, победившим
Опасности, что ей грозили.

Беру ее и, в честь тебя,
Клянусь, что будет месть жестокой
И до конца непримиримой,
Хотя бы враг мой, оскорбитель,
И был влиятельней.

А он
Весьма влиятелен?

Настолько,
Что я его не называю,
Не потому, чтоб сомневался
Я в осторожности твоей,
А чтоб твое расположенье,
С которым ты ко мне нисходишь,
Не заменилося противным,
Не обратилось на меня.

Меня скорей ты приобрел бы,
Мне прекративши впредь возможность
Помочь тому, кого ты ищешь.
(В сторону.)
(О, если б я узнал, кто он!)

Чтоб не подумал ты, что мало
Твое доверие ценю я
И что к тебе неблагодарен,
Тебе скажу я, кто мой враг.
Астольфо мой противник, Герцог
Московии.

Клотальдо (в сторону)

(Едва могу я
Скрыть огорчение: важнее
Оно, чем мог подумать я.
Но разъясним все это дело.)
(Вслух.)
Раз ты родился московитом,
Тогда, как государь природный,
Он оскорбить тебя не мог.
Итак, вернись в свой край родимый
И откажись от этой мысли.

Хотя и Принц он мой, но мог он
Быть мне обидчиком.

Сильней была моя обида.

Тогда скажи мне, в чем она.
Сказать ты более не можешь,
Чем то, что я подозреваю.

ХОРНАДА ВТОРАЯ

СЦЕНА 1-я
Василио, Клотальдо.

Как ты велел, так и случилось.

Скажи, Клотальдо, все подробно.

Сказать я многое хотел бы,
Но возраженья бесполезны,
И Принц, я вижу, пробудился
И направляется сюда.

Тогда мне лучше удалиться,
А ты его, как воспитатель,
Из замешательства исторгни,
Сказавши истину ему.

Итак, даешь мне разрешенье?

Даю. Быть может, это лучше:
Быть может, зная всю опасность,
Он лучше победит ее.
(Уходит.)

Клотальдо (в сторону)

(Да, это он, Кларин, служитель
Ее (о, небо!), той, что в горе
Из стран чужих сюда явилась,
С собою взявши мой позор.)
Что нового, Кларин?

Так нужно, чтоб не показалась
Она бесстыдною.

И ново,
Что, имя изменив свое,
Твоей племянницей назвавшись,
Росаура в таком почете,
Что при красавице Эстрелье
Придворной дамой состоит.

За честь ее стоять я должен.

И ждет она, что будет время
И надлежащий будет случай,
Чтоб честь ее ты защитил.

Отличная предосторожность:
В конце концов поможет время
И все само собой исправит.

Ты жалуешься справедливо,
И о тебе я позабочусь;
А ты покуда послужи мне.

Вон Сехисмундо. Погляди.

О, небо, что передо мною?
Какой я новый вижу свет!
Я восхищаюсь, изумленный,
Не знаю, верить или нет.
Я в этих царственных палатах?
Я весь в парче, среди шелков?
Нарядные мне служат слуги
С немой покорностью рабов?
Я на такой постели чудной
Проснулся и, глаза открыв,
Кругом толпу людей увидел,
Мне служащих наперерыв?
И знаю я, что я проснулся;
Так значит все это не сон.
Но разве я не Сехисмундо?
Скажи, о, небо, я смущен.
Скажи, с моим воображеньем
Что сделалось, пока я спал?
Каким путем, сейчас проснувшись,
В дворце себя я увидал?
Но будь, что будет. Кто велит мне
Терять моим вопросам счет?
Хочу я, чтобы мне служили,
А что приходит, пусть придет.

Первый слуга
(в сторону, ко второму слуге и к Кларину)

Кто бы не был
Печальным, если бы ему
На долю выпало такое?

Первый слуга (к Сехисмундо)

Ты хочешь, чтобы снова пели?

Не надо больше песен мне.

Развлечься нужно. Ты задумчив.

То, что в душевной глубине
Меня заботит, не исчезнет
От звука этих голосов.
Лишь грому музыки военной
Мой дух всегда внимать готов.

К твоей руке дозволь припасть мне,
Мой Принц и повелитель мой,
Хочу к тебе явиться первый,
Чтоб пасть во прах перед тобой.

Сехисмундо (в сторону)

Клотальдо! Как же так возможно,
Что кто в тюрьме ко мне так строг,
Вдруг изменившись, предо мною
Покорно преклониться мог?

При этом новом состояньи,
Внезапно получивши власть,
Объят смущением великим,
В сомненья может разум впасть;
Но ежели возможно это,
Хочу я, чтобы ты, сеньор,
Освободился от сомнений,
Увидя весь свой кругозор.
Узнай же, что наследный Принц ты
Полонии. Ты жил всегда
В глуши, в безвестности, затем что
Неумолимая звезда
Мильоны бедствий возвестила.
Толпу трагедий предрекла,
На случай, если лавр победный
Коснется твоего чела.
Но так как сильный может бросить
И через пропасть крепкий мост,
Поверив, что своим вниманьем
Ты победишь влиянье звезд,
Из башни, где ты находился,
Тебя в дворец перенесли,
Когда в узор свой сновиденья
Твой дух усталый вовлекли.
Отец твой, мой Король, владыка,
Сейчас придет, и от него
Ты все узнаешь остальное,
Коль я не досказал чего.

Коль кто-нибудь мешать мне станет,
Кто б ни был он, мне все равно,
Но раз он на моей дороге,
Он тотчас полетит в окно.

О, несчастный!
Ты дерзновеньем ослеплен,
Не чувствуя, что в это время
Ты только спишь и видишь сон.
(Уходит.)

Лишь Короля он своего
Исполнил волю.

В нечестивом
Не должен слушаться его.
И я был Принц его.

Что дурно,
Что хорошо, разузнавать
Он был не должен.

Ты тут долго
Советы будешь мне давать?
С тобой, как вижу я, неладно.

Принц очень хорошо сказал,
Ты поступаешь очень дурно.

Тебе кто позволенье дал
Так дерзко говорить со мною?

Я интриган из интриганов;
Свой человек в чужом. Заметь:
Такого ты, как я, не сыщешь.

Лишь ты мне угодил.

Сеньор,
Я превеликий угождатель
Всех Сехисмундов с давних пор.

Тысячекратно пусть пребудет
Счастлив тот день, о, Принц, когда
Ты к нам являешься, как солнце
Полонии, чтоб навсегда
Своим сияньем осчастливить
Весь этот пышный кругозор:
Блестящим вышел ты, как солнце,
Покинув недра темных гор.
И ежели так поздно лавры
Тебя украсили собой,
Пусть поздно и умрут, сияя
Венцом.

Да будет Бог с тобой.

Почтенья от тебя не видя,
Твою вину тебе прощу:
Ведь ты меня не знал, конечно.
И вместе с этим сообщу:
Московский Герцог я, Астольфо,
И брат двоюродный я твой,
Должно быть равенство меж нами.

Второй слуга (к Астольфо)

Тебе я,
Светлейший Герцог, доложу,
Что так как он в горах родился,
Со всеми так он говорит.
(К Сехисмундо.)
Сеньор, Астольфо разумеет.

Мне скучен этот важный вид,
С которым начал говорить он;
И шляпу тотчас он надел.

И все же
Закон приличия велел,
Чтоб между вами было больше
Почтения, чем меж людьми
Обыкновенными.

А ты, брат,
Даю совет, свой рот зажми.

Твоим приходом, Принц, да будет
Весь двор стократно услажден;
Тебя, приветствуя, встречает
И приглашает царский трон,
И, под покров его вступивши,
Да будет жизнь твоя легка,
И да сияет полновластно
Не год, не годы, а века.

Сехисмундо (к Кларину)

Скажи мне, кто это? в ней чары
Такой надменной красоты.
Кто эта светлая богиня?
Стремясь с небесной высоты,
У ног ее лучи сияют.
Кто эта женщина?

Сеньор,
Перед тобой звезда, Эстрелья.

Ты лучше бы сказал: простор
Небес покинувшее солнце.
(к Эстрелье.)
Хоть вышел я из тьмы на свет,
Лишь в том, что я тебя увидел,
Я вижу лучший свой привет.
Благодарю тебя за счастье,
Которого не заслужил:
Ты засветилась мне сияньем
Небесных многозвездных сил;
Ты, загоревшись, оживляешь
Сильнейший светоч в небесах.
Что остается делать Солнцу,
Когда весь мир в твоих лучах?
Поцеловать твою дай руку,
Где воздух, свет свой изменив,
Пьет негу в чаше белоснежной.

Ты так изыскан и учтив.

Астольфо (в сторону)

Погиб я, если прикоснется
К ее руке он.

Второй слуга (в сторону)

(Вижу я,
Астольфо это неприятно.)
Сеньор, решительность твоя
Здесь неуместна, и Астольфо.

Я говорю: с дороги прочь!

То, что сказал я, справедливо.

С тобой мне говорить невмочь,
Ты надоел. То справедливо,
Что я хочу.

Сказал ты сам:
Лишь справедливым приказаньям
Повиноваться нужно нам.

Еще сказал я, что коль будет
Надоедать мне кто-нибудь,
Тогда немедленно сумею
Я за балкон его швырнуть.

С людьми, как я, вещей подобных
Не может быть.

Не может быть?
Клянусь! попробовать хочу я.
(Хватает его на руки и уходит, все
уходят за ним и немедленно возвращаются.)

Что вижу? Как тут поступить?

Скорее Принцу помешайте.
(Уходит.)

Упал он в море за балкон.
Клянусь! он может в воду падать.

Ты лютым гневом ослеплен.
Заметь, что если есть различье
Между зверями и людьми,
Так и дворец от гор отличен.

А ты за правило возьми,
Что если говоришь так громко,
Так и с тобою может быть,
Что головы ты не отыщешь,
Куда бы шляпу поместить.
(Астольфо уходит.)

Что случилось?
Да ничего. Один глупец
Мне надоел, его швырнул я
Через балкон.

Кларин (к Сехисмундо)

Он твой отец
И он Король, заметь.

Так скоро
Твой первый день здесь показал,
Что твой приход уж стоит жизни?

Что чувствую, о том молчу.
О, если б небо пожелало
Вернуть, что жизнь тебе я дал,
Чтобы я голос твой не слышал,
И дерзновенье не видал!

Да? Так меня благодаришь ты
За то, что ты, вчера никто,
Невольник, сделан мною Принцем?

Ты варвар дерзостный. Свершилось,
Что небо свыше предрекло.
Его в свидетели зову я:
Ты гордый, возлюбивший зло.
И пусть теперь узнал ты правду
Происхожденья своего,
И пусть теперь ты там, где выше
Себя не видишь никого,
Заметь, что ныне говорю я:
Смирись; живи, других любя.
Быть может ты лишь спишь и грезишь,
Хотя неспящим зришь себя.
(Уходит.)

Быть может я лишь сплю и грежу,
Хотя себя неспящим зрю?
Не сплю: я четко осязаю,
Чем был, чем стал, что говорю.
И ты раскаиваться можешь,
Но тщетно будешь сожалеть,
Я знаю, кто я, ты не в силах,
Хотя бы горько стал скорбеть,
То возвратить, что я родился,
Наследник этого венца;
И если я в тюрьме был раньше
И там терзался без конца,
Так потому лишь, что, безвестный,
Не знал я, кто я; а теперь
Я знаю, кто я, знаю, знаю:
Я человек и полузверь.

Я в свите у Эстрельи. Опасаюсь,
Что встречу я Астольфо: между тем
Клотальдо говорит, что очень важно,
Чтоб он меня не видел и совсем
Пока не знал, что во дворце живу я:
Клотальдо я довериться могу,
Ему своей обязана я жизнью,
За честь мою он отомстит врагу.

Кларин (к Сехисмундо)

Из всех вещей, которые ты видел,
Чем более всего ты здесь прельщен?

Я все заранее предвидел
И я ничем не восхищен.
Но если чем я в мире восхитился,
Так это женской красотой.
Читать мне в книгах приходилось,
Что Бог, когда творил Он мир земной,
Внимательней всего над человеком
Свой зоркий взгляд остановил,
То малый мир: так в женщине он, значит,
Нам небо малое явил <2>.
В ней больше красоты, чем в человеке,
Как в небесах, в сравнении с землей,
В особенности в той, что вижу.

Здесь Принц. Уйду скорей.

Постой.
Ты, женщина, так быстро убегая,
С восходом солнца хочешь слить закат,
Волшебный свет с холодной тенью?
Ты обморочный день? Вернись назад.
Но что я вижу?

В том, что предо мною,
Я сомневаюсь.

Сехисмундо (в сторону)

Эту красоту
Я видел раньше.

Эту пышность
Я созерцаю, как мечту:
Его я видела в темнице.

Сехисмундо (в сторону)

(Теперь нашел я жизнь свою.)
О, женщина, нежнейшую усладу
Я в слове женщина, как чистый нектар, пью.
О, кто ты, что, тебя не видев,
Перед тобой склоняюсь я
И чуоствую, что видел раньше,
Как красота сильна твоя?
О, кто ты, женщина прекрасная, скажи мне?

(Должна свою я тайну скрыть.)
Я фрейлина звезды двора, Эстрельи.

Не говори. Ты Солнце, может быть,
Чьим блеском та звезда сияет в небе,
Чьим обликом она озарена?
Я видел, в царстве ароматов,
Когда в садах блестит весна,
Царица-роза над цветами
Владычествует в силу красоты;
Я видел, в царстве драгоценных
Камней, роскошных, как мечты,
Царит алмаз, как самый сильный в блеске;
Меж звезд, изменчивых всегда,
Я видел, в этом царстве беспокойном,
Царит, светлее всех, вечерняя звезда;
Я видел, меж планет, блистающих на небе,
На пышном празднестве огня,
Над всеми властно блещет солнце,
Главнейший царь, оракул дня.
Так если меж цветов, камней, планет, созвездий
Предпочитают тех, чья больше красота,
Как меньшему цветку служить ты можешь, роза,
Блеск солнца, блеск звезды, алмаз, расцвет, мечта?

СЦЕНА 8-я
Клотальдо, который остается за занавесом.
— Сехисмундо, Росаура, Кларин, слуги.

Клотальдо (в сторону)

Я укротить намерен Сехисмундо,
В конце концов я воспитал его.
Но что я вижу?

Постой.
Побудь со мной еще мгновенье,
Как свет полудня золотой.
Как хочешь ты небрежно так оставить
В сомнениях волнение мое?

Как милости прошу, позволь уйти мне.

Как милости! Но ты берешь ее
Без спросу, если быстро так уходишь.

Клотальдо (в сторону)

Готовится беда. Что делать, небо?
Безумное желание опять
На честь мою готово покуситься,
Ему я должен помешать.

Недаром звезды нам сказали,
Что в этом царстве, как тиран,
Ты явишь гнев и злодеянья,
Измену, ужас и обман.
Но что же ждать от человека,
Кто лишь по имени таков среди людей,
Бесчеловечный, дикий, дерзкий,
Родившийся как зверь между зверей?

О, что мне делать? Я мертва.
Прошу, заметь себе.

Я деспот.
Теперь напрасны все слова.

Клотальдо (в сторону)

(Какое страшное смущенье!
Как быть! Пусть он меня убьет,
Но помешать ему хочу я.)
(Выходит.)
Сеньор, прошу, ты дашь отчет.

Во мне вторично гнев ты будишь.
Ты выжил из ума, старик?
Так мало ты меня боишься,
Сюда явившись в этот миг?

Явился я на этот голос,
Чтобы сказать, что если ты
Желаешь царствовать, ты должен
Смирить надменные мечты;
Хоть ты превыше всех поставлен,
Не будь желаньем ослеплен,
Не будь с другим жесток: быть может,
Ты только спишь и видишь сон.

Во мне ты зажигаешь ярость,
Твердя, что тени я ловлю.
Убью тебя, тогда увижу,
Я вправду сплю или не сплю.
(Хочет вынуть кинжал, Клотальдо
удерживает его и становится на колени.)

Я так спасти себя надеюсь.

До тех пор пока
Не явятся, чтоб гнев сдержать твой,
Так быть должна моя рука.

Пусти, несчастный.
Старик, безумный, дикий, враг!
(Борются.)
А если выпустить не хочешь,
Тебя я задушу, вот так.

Сюда, сюда! Здесь убивают
Клотальдо.
(Уходит.)

(Входит Астольфо в ту минуту, как Клотальдо
падает к его ногам; он становится между ним
и Сехисмундо.)

Что произошло?
Принц, неужели ты способен
Ту сталь, что блещет так светло,
Запачкать старческою кровью?

Бесчестна кровь его.

Он пал
К моим ногам, прося защиты:
И рок меня сюда призвал,
Чтоб я его прикрыл собою.

И рок сюда призвал тебя,
Чтоб я, тебя убив, несносный,
Отмстил достойно за себя.

Я жизнь свою лишь защищаю;
Я сан не оскорбляю твой.
(Астольфо обнажает шпагу, и они дерутся.)

Не убивай его, владыка.

СЦЕНА 10-я
Басилио, Эстрелья и свита.
Сехисмундо, Астольфо, Клотальдо.

Как, шпаги здесь, передо мной?

Эстрелья (в сторону)

Астольфо! Горькое несчастье!

Что ж здесь случилось?

Ничего,
Раз ты, сеньор, сюда пришел к нам.
(Прячут шпаги в ножны.)

К сединам
Ты уважения в себе не ощутил?

Они мои, сеньор: неважно это.

И ожидать еще ты мог,
Чтоб к сединам питал я уважение?
Напрасно.
(К царю.)
И твои у этих ног
Когда-нибудь увидеть я надеюсь.
Я все еще не отомстил
За то, что так несправедливо
Тобой в тюрьме воспитан был.
(Уходит.)

Так прежде чем увидишь это,
Ты будешь сонный унесен
Туда, где скажешь ты, что все, что было,
Весь этот мир, лишь быстрый сон.
(Царь, Клотальдо и свита уходят.)

СЦЕНА 11-я
Эстрелья, Астольфо.

Не сомневаюсь, что правдивы
Такие нежные признанья,
Принадлежат они, однако,
Той неизвестной, чей портрет
Ты на себе носил, Астольфо,
Когда пришел меня увидеть,
По справедливости ты должен
Сказать ей все, что мне сказал.
Ищи у ней себе награды,
В любви награды быть не может
За службу верную во имя
Других красавиц и владык.

Мои жестокие несчастья
Дошли до крайнего предела.
Кто это видит, для того уж
Нет больше страха впереди.

Пускай портрет покинет сердце,
Пусть твой в нем будет дивный образ.
Где появилася Эстрелья,
Для призрака там места нет,
Нет места для звезды, где солнце;
Я принесу портрет немедля.
(В сторону.)
(Прости, Росаура, измену,
Но в женских и в мужских сердцах
Нет больше мысли о далеких.)
(Уходит.)

Я ничего не расслыхала,
Боялась, что меня увидят.

Я рада твоему приходу,
Тебе одной могла бы только
Доверить тайну я.

Так много,
Сеньора, почестей для той.
Кому приказывать ты можешь.

Немного времени, Астрея,
Тебя я знаю, и однако
Ключи моей любви к тебе
В твоих руках; и зная также,
Кто ты, доверить я решаюсь
Тебе то самое, что часто
Скрывала даже от себя.

Твоя раба тебе внимает.

Чтоб в двух словах ты все узнала:
Мой брат двоюродный Астольфо
(Двоюродный, сказала, брат,
И этим в сущности сказала
Я все; есть вещи: их помыслишь,
И этим их уже расскажешь),
Со мной вступить намерен в брак,
Коли судьба захочет только
Таким единственным блаженством
Загладить столько темных бедствий.
Я огорчилась в первый день,
Увидев у него на шее
Портрет какой-то дамы; чувства
Свои ему я изъявила
С учтивостью, и он, как тот,
Кто вежлив и любить умеет,
Пошел за ним, и должен тотчас
Придти сюда, мне так неловко,
Что тот портрет мне нужно взять:
Побудь здесь до его прихода,
И пусть портрет тебе отдаст он.
Я больше не скажу ни слова:
Узнав любовь, ты знаешь все.
(Уходит.)

Вот я принес портрет, сеньора.
Но Боже!

Чем смутился Герцог?
Чем изумлен он так внезапно?

Тем я, Росаура, смущен,
Что вижу здесь тебя и слышу.

Росаура? О, нет, властитель,
Меня ты принял за другую!
Астрея называюсь я,
И столь великого блаженства,
Как этот трепет и смущенье,
Я, скромная, не заслужила.

Я Герцога не понимаю,
Не знаю, как ему ответить:
Одно скажу я, что Эстрелья
(Венеры яркая звезда)
Мне здесь дождаться повелела,
Чтоб ты мне, повелитель, отдал
Портрет, а я его Принцессе
С рук на руки передала.
И я должна повиноваться,
Хотя бы к своему ущербу.
Повиновенье неизбежно:
Звезда, Эстрелья, так велит.

Хотя бы больше ты старалась,
Росаура, ты не умеешь
Притворствовать. Скажи, чтоб взор твой
И голос в музыке своей
Согласовались: потому что
Противоречье непреклонно
И разногласье неизбежно,
Коль так расстроен инструмент,
Что воедино слить желает
Обманность слов и правду чувства.

Я говорю, что ожидаю
Лишь одного: дай мне портрет.

Когда, Росаура, ты хочешь
Упорствовать в своем обмане,
Тебе обманом я отвечу.
Итак, окончим разговор.
Астрея, ты Инфанте скажешь,
Что, уваженью повинуясь,
Считаю малой я заслугой
Послать желаемый портрет,
И потому в своем вниманьи
Ей подлинник препровождаю;
А ты его снесешь к Эстрелье:
Его с собою носишь ты.

Но как же взять его ты можешь,
Раз я тебе его не дам?

Вот так!
(Старается отнять портрет.)
Отдай, неблагодарный.

Видит Бог, не будет
Он у другой в руках.

Ты знаешь:
Ведь ты страшна.

Моя Росаура, довольно.

Твоя? Ты нагло лжешь.
(Оба держатся за портрет.)

Астрея,
Астольфо. Что это такое?

Астольфо (в сторону)

(Научи, любовь,
Как получить портрет обратно?)
(К Эстрелье.)
Когда, сеньора, ты желаешь,
Тебе скажу я.

Астольфо (в сторону к Росауре)

Ты мне велела подождать
И от тебя сказать Астольфо,
Чтоб дал портрет мне. Я осталась,
И так как мысли переходят
Одна к другой весьма легко,
Я вспомнила о том портрете,
Что в рукаве своем носила.
И так как человек нередко
Выдумывает пустяки,
Когда один он остается,
Я на него взглянуть хотела,
Беру, и вдруг из рук он выпал,
Астольфо тут как раз идет,
Его он с полу поднимает,
Я говорю, а он не только
Не хочет свой отдать, но даже
Еще и этот взял себе;
Напрасно я его молила
И убеждала; рассердившись,
Я в нетерпении хотела
Его отнять. Взгляни сама,
Он мне принадлежит по праву.

Астольфо, дай портрет.
(Берет у него из рук портрет.)

Черты угаданы отлично.

Ведь, правда, это мой портрет?

Кто ж в этом может сомневаться?

Пусть и другой тебе отдаст он.

Пусть будет,
Что будет: все равно теперь.
(Уходит.)

СЦЕНА 16-я
Эстрелья, Астольфо.

Астольфо (в сторону)

(Как из беды такой мне выйти?)
Хотя, прекрасная Эстрелья,
Я и хочу тебе служить,
Но тот портрет, который просишь,
Я дать тебе не в состояньи,
Затем что.

Груб ты и невежлив,
И больше он не нужен мне,
Я не хочу, чтоб ты напомнил,
Что я об нем тебя просила.
(Уходит.)

СЦЕНА 17-я
Тюрьма принца в башне.

Сехисмундо, как в начале, покрытый звериной шкурой
и в цепях, лежит на земле; Клотальдо, двое слуг и
Кларин.

Пусть здесь лежит он, и надменность
Окончится, где началась.

Я цепи наложил, как прежде.

Да, Сехисмундо, в горький час
Проснешься ты, чтобы увидеть,
Что слава лживая твоя
Была лишь беглый пламень смерти,
Лишь привиденье бытия.

А кто так говорить умеет,
Его посадим мы туда,
Где может рассуждать он долго.
(К слугам.)
Эй вы, подите-ка сюда,
Заприте-ка его в ту келью.
(Указывает на келью, находящуюся рядом.)

Меня? Зачем и почему?

Затем, чтоб ты, узнавши тайны,
Не раззвонил их никому.

Скажи на милость. Неужели
На жизнь отца я посягнул?
Или карманного Икара
С балкона в воду сошвырнул <5>?
Я сплю, я грежу? Ну к чему же
Мне быть наедине с собой?

Я умолкну,
Дырявой буду я трубой.
(Его уводят, и Клотальдо остается один.)

СЦЕНА 18-я
Басилио, закутанный в плащ.
— Клотальдо, Сехисмундо, спящий.

Государь! Возможно ль:
Властитель так пришел сюда?

Из любопытства мне хотелось
Узнать (о, горькая беда!),
Что с Сехисмундо происходит,
И я пришел.

Взгляни, вот он
В своем убожестве злосчастном.

В час роковой ты был рожден,
О, Принц, несчастием гонимый!
Скорее разбуди его:
От опия, что был им выпит,
Нет больше силы у него.

Он говорит во сне тревожном.

Властитель кроток,
Раз, повинуясь своему
Негодованию, казнит он
Тиранов: пусть от рук моих
Умрет Клотальдо, пусть отец мой,
Мне в ноги пав, целует их.

Он смертию мне угрожает.

Мне предвещает гнев и срам.

Меня лишить он хочет жизни.

Меня к своим привлечь стопам.

Пускай теперь в театре мира
На пышной сцене предстает
Моя единственная храбрость:
Пусть месть моя свое возьмет,
И Принц великий, Сехисмундо,
Восторжествует над отцом.
(Просыпается.)
Но горе мне? Где нахожусь я?

Басилио (к Клотальдо)

Тебе известно обо всем,
Что должен ты сказать и сделать.
Меня пусть не увидит он.
Его отсюда буду слушать.
(Удаляется.)

Так это я? В тюрьме? Пленен?
Окован крепкими цепями?
Заброшен в мертвой тишине?
И башня гроб мой. О, Всевышний,
Что только не приснилось мне!

Клотальдо (в сторону)

Теперь установлю различье
Меж тем, что правда, что игра.

Уже пора мне просыпаться?

О, да, уже давно пора.
Не спать же целый день! С тех пор как
Я устремлял свой взор во мглу
Вслед улетавшему по небу
И запоздавшему орлу,
Ни разу ты не просыпался?

О, нет, не размыкая глаз,
Я спал, и, если разумею,
Я сплю, Клотальдо, и сейчас:
Я думаю, что в заблужденье
Я, это говоря, не впал:
Когда лишь было сновиденьем,
Что я так верно осязал,
Недостоверно то, что вижу;
И чувствует душа моя,
Что спать могу я пробужденный,
Коли уснувшим видел я.

Что видел ты во сне, скажи мне?

И щедро был я награжден?

Не очень щедро: лютым гневом
И дерзновеньем ослеплен,
Тебя изменником назвал я
И дважды умертвить хотел.

Со мною был ты столь суровым?

Я был Царем, я всем владел,
И всем я мстил неумолимо;
Лишь женщину одну любил.
И думаю, то было правдой:
Вот, все прошло, я все забыл,
И только это не проходит.
(Король уходит.)

Клотальдо (в сторону)

ХОРНАДА ТРЕТЬЯ

Первый солдат (за сценой)

Вот в этой башне он сидит,
Ломайте дверь и все входите.

Никак они за мной явились.
Он здесь, сказали. Что им нужно?

Первый солдат (за сценой)

Входите.
(Выходят толпой солдаты.)

Они как будто пьяны.

Ты наш законный повелитель,
Тебя мы одного желаем,
Чужого Принца не хотим.
Облобызать твои дай ноги.

Да здравствует наш Принц великий.

Однако это не на шутку.
Такой обычай, может, здесь,
Что ежедневно выбирают
Кого-нибудь и, сделав Принцем,
Потом его ввергают в башню.
Я вижу это каждый день.
Так вступим в роль <2>.

Дать ноги? Это невозможно.
Ответить должен я отказом,
Они нужны мне самому.
Безногим Принцем быть неладно.

Мы твоему отцу сказали,
Что из Московии нам Принца
Не надо: мы хотим тебя.

С моим отцом вы были дерзки?
Хорошие же вы ребята!

Нас побуждала только верность.

Раз это так, вы прощены.

Покинь тюрьму, вернись ко власти.
Да здравствует наш Принц великий!

Да процветает Сехисмундо!

Как? Сехисмундо? Вот так так.
Должно быть всем поддельным Принцам
Дается имя Сехисмундо.

Кто назвал Сехисмундо?

Горе!
Я Принц и вот уже не принц.

Второй солдат (к Кларину)

Так как же,
Неосмотрительный и дерзкий,
Себя ты назвал Сехисмундо?

Я Сехисмундо? Никогда.
Неосмотрительностью вашей
Я это имя получил здесь,
И ваша глупость, ваша дерзость
Осехисмундили меня.

Великий Принц наш, Сехисмундо,
(Тебя мы знаем по приметам,
Но и без них мы возглашаем
Тебя властителем своим),
Родитель твой, Король великий,
Басилио, боясь, чтоб небо
Не оправдало предсказанья
Звезды, вещавшей, что его
Ты, победив, повергнешь наземь,
Решил тебя лишить престола
И передать его Астольфо,
И с этой целью созвал двор.
А между тем народ, узнавши,
Что у него есть Царь законный,
Не хочет, чтоб над ним владыкой
Был чужеземец <3>. Посему,
Великодушно презирая
Звезды несчастной предсказанья,
Он отыскал тебя в темнице,
Чтоб с твердой помощью его
Ты вышел прочь из этой башни
И укрепил свою корону,
Ее отнявши у тирана
И свой престол себе вернув.
Так выходи: в пустыне этой
Ждет многочисленное войско.
Перед тобой свобода: слышишь,
Как все они зовут тебя?

Мы ждем владыку Сехисмундо!

Опять (о, небеса, ответьте!),
Опять хотите вы, чтоб снился
Мне о величьи пышный сон,
И чтоб оно опять распалось?
Хотите вы, чтоб мне вторично,
Среди теней и очертаний,
Великолепный вспыхнул блеск,
И чтоб опять погас под ветром?
Хотите вы, чтоб я вторично
Коснулся этого обмана,
В чете с которым власть людей
Живет внимательно покорной?
Так нет, не будет, нет, не будет,
Чтоб был я вновь судьбе подвластен,
И так как жизнь есть только сон,
Уйдите, тени, вы, что ныне
Для мертвых чувств моих прияли
Телесность с голосом, меж тем как
Безгласны, бестелесны вы.
Я не хочу величий лживых,
Воображаемых сияний,
Не принимаю заблуждений,
Что в самом легком ветерке
Вдруг рассыпаются, как пышность
Цветов миндальных, слишком рано
Расцветших в шелковом сияньи
И вдруг теряющих свой блеск.
О, я вас знаю, я вас знаю,
И от моей души не скрыто,
Что с вами то же происходит,
Что с каждым, кто окован сном.
Но надо мной не властны больше
Ни заблужденья, ни обманы,
Без заблуждений существует
Кто сознает, что _жизнь есть сон_.

Когда ты думаешь, что ложно
Мы говорим, взгляни на горы,
Смотри, какой толпой собрались
Тебе готовые служить.

Уже я раньше пред собою
Одно и то же видел ясно,
Вот как сейчас, но это было
Лишь сном.

Да торжествует Сехисмундо!

Что здесь за шум? Что вижу, небо?

Государь.
(В сторону.)
(Свой гнев он
Теперь обрушит на меня.)

Он сошвырнет его с утеса,
Могу за это поручиться.
(Уходит.)

К твоим ногам припав смиренно,
Я жду, чтоб ты меня казнил.

Нет, встань, отец мой, встань скорее,
И будь звездой моей полярной,
Путеводителем, с которым
Соображу свои шаги.
Всем воспитанием, я знаю,
Я верности твоей обязан.
И потому приди в объятья.

Что я лишь сплю,
И что творить добро хочу я,
Узнавши, что добро вовеки
Свой след незримый оставляет,
Хоть ты его во сне свершил.

Итак, сеньор, коли теперь ты
Избрал добро своим девизом,
Тебя не оскорбит, что ныне
О том же думаю и я.
Вступить в войну с отцом ты хочешь,
И против своего владыки
Я не могу давать советов
И не могу с тобою быть.
К твоим ногам я повергаюсь,
Убей меня.

К твоим ногам тысячекратно
Я припадаю.
(Уходит.)

СЦЕНА 5-я
Зал в Царском Дворце.
Басилио и Астольфо.

Астольфо, кто коня сдержать сумеет,
Когда он вдруг закусит повода?
Кто может задержать реки теченье,
Коль в море мчится бурная вода?
Кто глыбу задержать сумеет в беге,
Когда она с горы сорвется вниз?
Так это все легко, в сравненьи с гневом,
Коль страсти у толпы в сердцах зажглись.
Пускай тебе об этом скажут крики,
Вещатели готовящихся бед:
В ущельях гор одни кричат «Астольфо»
И «Сехисмундо» вторят им в ответ.
Присяга изменяется в значеньи,
И царство будет сценой роковой,
Где темная судьба, изображая
Трагедию, нам возвещает бой.

Пусть, государь, веселие сегодня
Умолкнет; пусть обещанная мне
Притихнет радость; ежели сегодня
Полония (которую вполне
Смирить надеюсь) на меня восстала,
Так это для того, чтоб я сперва
Мог заслужить ее. Коня! Пусть явит
Тот молнию, кто гром вложил в слова.
(Уходит.)

Что неизбежно, то должно случиться,
Опасно то, что нам возвещено:
Раз быть должно, защита невозможна;
Восстань, и тем скорей придет оно.
Жестокий рок! Закон свирепый! Ужас!
Бежишь войны, чтобы вступить в войну;
Ища защиты, я нашел погибель,
Сам погубил родимую страну,

Благодаренье Богу, что живым я
Пришел к твоим ногам!

Клотальдо, ты?
Что нового принес о Сехисмундо?

Чудовищем, ниспавшим с высоты,
Народ проник в ту башню, где сидел он,
От тесных уз его освободил
И он, себя вторично видя Принцем,
Неустрашимость гордую явил,
Он говорит, что оправдает небо.

Дать мне коня! Я сына укрощу.
Пусть меч исправит, в чем ошиблось знанье,
Себе венец я царский возвращу.
(Уходит.)

Так рядом с Солнцем буду я Беллоной <4>:
Пусть наши имена горят светло;
С Палладой в состязание вступлю я <5>,
Мой дух расправит мощное крыло.
(Уходит; слышен призыв к оружию.)

СЦЕНА 8-я
Росаура, удерживает Клотальдо.

Когда являет благородство
Тот, кто дает нам что-нибудь,
Явить обязан благодарность,
Кто мог свободнее вздохнуть.
И если дать я был способен,
Великодушье показав,
Пускай явлюсь и благодарным,
Вдвойне украсивши свой нрав.
Пускай признательным я буду,
Как щедрым мог себя явить,
В том, что даешь, есть благородство,
Оно есть в том, как получить.

Ты дал мне жизнь и сам сказал мне,
Что жизнь, когда оскорблена,
И оскорбление не смыто,
Тогда совсем не жизнь она.
И это значит: от тебя я
Не получила ничего;
Та жизнь не жизнь, что я снискала
У благородства твоего.
И если хочешь быть ты щедрым
Пред тем, как благодарным быть,
Я уповаю, что захочешь
Ты жизнь, как жизнь, мне подарить.
И если ты, сперва давая,
Величья больше явишь в том,
Я жду, чтоб ты сперва был щедрым,
Чтоб быть признательным потом.

Я, доводом твоим сраженный,
Желаю раньше щедрым быть.
Тебе, Росаура, дам денег
И дам возможность поступить
В обитель; этим зла избегнув,
Ты укрепишь свой дух в добре:
От преступленья удалившись,
Ты отдохнешь в монастыре.
Коль в царстве столько бед великих
И тягостный такой раскол,
Я умножать их не желаю,
Я благородным в мир вошел.
Решившись на такое средство,
Родимой верен я стране,
С тобою щедр, а пред Астольфо
Чист и признателен вполне.
Так выбирай меж двух исходов,
Что надлежит, и знай притом:
Клянусь, я больше бы не сделал,
Когда б я был твоим отцом!

Когда моим отцом ты был бы,
Я б оскорбление снесла:
Раз нет, и нет во мне терпенья.

Так ты решенье приняла.

И дама,
Не ведая, чья дочь она,
Себя такою явит храброй?

Чем же ты возбуждена?

Все победит вражда.

Твой Царь, и он супруг Эстрельи.

Он им не будет никогда.

Чего же ты желаешь?

Но это безрассудство.

В том мой единственный ответ.

Кто ж твой защитник?

И больше нет исхода?

Быть может есть еще надежда.

Погибнуть не таким путем.
(Уходит.)

Когда погибнуть, дочь, постой же,
Пускай погибнем мы вдвоем.
(Уходит.)

СЦЕНА 9-я
Поле битвы.
Сехисмундо, одетый в звериную шкуру;
солдаты в боевом марше; Кларин.

Когда бы Рим тех дней первоначальных
Меня сегодня увидал,
Как он обрадоваться мог бы,
Что случай редкостный такой пред ним предстал,
И он для войск своих победоносных
Мог зверя получить вождем,
Который вплоть до звезд небесных
Пойдет нетронутым путем.
Но нет, мой дух, сдержи полет надменный,
Неверным торжеством не возгордись:
Что, если я проснусь и, тех высот достигнув,
Сорвусь, теряя почву, вниз?
Пойми же эту неизбежность,
Душа надменная моя:
Чем меньше я приобретаю,
Тем меньше потеряю я.
(Звучит рожок.)

Сехисмундо (отходит в сторону)

Опять ее ко мне ведет ее звезда.

СЦЕНА 10-я
Росаура, в плаще, со шпагой и кинжалом.
— Сехисмундо, солдаты.

Сехисмундо (в сторону)

О, небо, если мне лишь снится,
Останови воспоминанье!
Нельзя поверить, чтобы столько
Событий сон в себя включил.
Пускай поможет мне Всевышний!
Кто выйдет из твоих сомнений
И кто о них не думать мог бы?
Кто знал подобную беду?
Когда величие мне снилось,
Как эта женщина мне может
О нем рассказывать подробно
И признаками подтверждать?
Так это был не сон, а правда;
А если правда (тут другое
И столь же странное смущенье),
Как назову я это сном?
Так жизнь и свет на сон похожи,
Что правда кажется обманом,
Обман является как правда,
И столь различья мало в них,
Что разрешить необходимо
Недоуменье: то, что видишь,
Что доставляет наслажденье,
Есть правда или это ложь?
Так сильно копия похожа
На подлинник, что вопрошаешь,
Она не подлинник ли точный?
И если это вправду так,
И если пышность и величье,
И власть среди теней исчезнут,
Воспользуемся тем мгновеньем,
Что предоставлено для нас:
Лишь в этот миг мы насладимся
Тем, что живет во сне как сладость.
Зачем бы стал я колебаться?
Росаура в моих руках.
Пред красотой ее чудесной
Моя душа полна восторгом;
Так насладимся ж этим мигом,
И пусть, к ногам моим упав,
Она доверие явила,
Любовь порвет законы чести;
Ведь это сон; так пусть же снится
Теперь мне счастье; час пробьет,
И мне приснится огорченье.
Но собственной своею мыслью
Я сам себя разубеждаю.
Раз это только беглый сон,
Раз это только лживый призрак,
Кто ж будет из-за лживой тени
Терять небесное блаженство?
Какое благо, что прошло,
Не сновидение пустое?
Кто не был счастлив беспредельно
И не сказал, воспоминая:
«Все это было только сном?»
Так если я прозрел настолько
И чувствую, что наслажденье
Есть яркий пламень, что от ветра
Сейчас же пеплом упадет,
Прибегнем к вечному душою,
Где нескончаемая слава,
Где счастье светлое не дремлет,
Великолепье не заснет.
Росаура лишилась чести,
И Принцу надлежит скорее
Вернуть, что отнято у слабых,
Чем что-нибудь отнять у них.
Клянусь! Я прежде завоюю
Ее утраченную славу,
Чем свой венец. Бежим скорее
От случая. Соблазн велик.
(К одному из солдат.)
К оружию! Хочу сегодня
Дать битву, перед тем как сумрак
Лучи схоронит золотые
Среди зелено-черных волн.

Сеньор, так молча ты уходишь?
И во внимание к заботе,
К моим тяжелым огорченьям
Ни слова не промолвишь ты?
Возможно ли, скажи, владыка,
Что на меня ты и не взглянешь?
Ко мне лица не обратишь ты?

Какие странные загадки!
О, небо, после этих бед
Как понимать теперь должна я
Такой сомнительный ответ?

Сеньора, возвести скорее,
Ты без особо важных дел?

Кларин! Где был ты это время?

Источник