когда подниму я меч мой сверкающий и рука моя примет суд
Цитаты из фильма «Святые из Бундока / Святые из трущоб»
Твоими пастырями будем мы, во имя твоё, Господи. Сила снизошла из Твоих рук, наши ноги быстро Твоё слово несут. И прямо к Тебе пусть потечёт река, наполним душами её. Да будет так, во имя Отца, Сына и Святого Духа.
Когда нечестивцы посрамлены, призови меня Господи в круг своих святых.
Когда подниму я меч мой сверкающий и рука моя примет суд, то отмщу врагам моим и ненавидящим меня воздам. Господи, усади меня по правую руку и возведи в сан твоих святых.
Отче наш, сущий на небесах, да святится имя твое, да придет царствие твое да будет воля твоя и на Земле как на Небе. Хлеб наш насущный дай нам на сей день и прости нам долги наши, как мы прощаем должникам нашим. И не введи нас в искушение, но избавь нас от лукавого ибо твое есть царство и сила и слава во веки веков. Аминь.
— Эти парни щас уже далеко. Но если ты решил проломить стену головой — пожалуйста. Они перепуганы как два маленьких кролика. Форма и мигалки их только спугнут. Понятно? Единственный способ — привязать на веревочку морковку и протащить ее по всему Южному Бостону. На нее они точно клюнут. — С пивом бы лучше вышло. — Это точно. — Ууу, ***ь. — Э, Гринли. Луковый пончик. С плавленым сыром.
Заткни свою жирную сраку, Рейви, я не могу и пачки сигарет купить, чтобы не повстречать девять рыл твоих ***арей!
— Рок, тебя кто-нибудь видел? — Да я, #лять, только флаеры не раздавал.
Слышь, весельчак, тут 10 трупов, а у тебя семизарядный револьвер, что ты собирался делать с остальными тремя? Рассмешить их до смерти?
Легко относиться к религии с сарказмом.
Гринли, когда я захочу, чтобы полиция Бостона подумала за меня, у меня будет бирка на пальце ноги.
— А как Вы догадались про пулю? — Жидкий парафин дал положительный результат. Ну, ещё и дырки от пуль.
Эти двое — не герои. Это два обычных человека, попавших в необычную ситуацию и случайно одержавшие вверх.
Ну и какие у нас версии убийства? При таком-то галстуке!
— В общем, собрались трое: латинос, белый и черный. — Черномазый! — Ага, и вот они идут по пляжу и видят горшок, они его потерли и оттуда вылез Джин. Ну и Джин говорит: — Загадывайте любое желание. — Спрашивает мексиканца: — Чего ты хочешь? А тот говорит: — Хочу, чтобы весь мой народ из США, жил счастливо и свободно в Мексике. Ну, а Джин — ПУФ: и все латиносы очутились в Мексике. А потом спрашивает у черного: — А ты чего хочешь? А тот говорит: — Хочу чтобы все мои афро…, мои черномазые братья из Америки вернулись в Африку и зажили там счастливо и все такое. Ну и Джин — ПУФ: и все черномазые из Америки очутились в Африке. — Ну и дальше. — Слушай, чета не смешно сегодня, у меня тоже тяжелый день, анекдот не смешной, просто тупой! — Рассказывай анекдот дальше. — Ну и значит, Джин спрашивает у белого: — А у тебя какое желание? А белый говорит: — Ты хочешь сказать латиносов и черномазых в Америке больше нет? Джин говорит: — Нету! А белый говорит: — Ну, тогда хочу стаканчик колы!
Сегодня бостонская полиция может гордо поднять голову! Две толковых идеи за утро и ни одной про обалденного парня! Хоть Джигу пляши, ей Богу!
— Деньги лучше, чем журавль в небе. — Не нравится — не ешь, а поперёк батьки не лезь. — Слушай, надо купить тебе сборник пословиц или что-то типа того, пора завязывать на хрен с этой путаницей.
Мы не работаем круглосуточно, но открыты всегда.
Когда подниму я меч мой сверкающий и рука моя примет суд
Илья Симонов запись закреплена
Илья Симонов запись закреплена
Твоей мечте названья нет,
И нет в душе твоей покоя.
Ты дотянулся до самих небес,
Но слишком долго жил у края.
Ты наугад молился всякой мрази,
Желал войны себе, слепец,
И жизнь закончилась иначе,
И отвернулся от тебя Творец.
С открытым, изумленным взглядом
Ты падал в бездну, уходя,
Теряя веру, жизнь, надежду, в мраке Ада
Ты пеплом лег к ногам слепого короля.
Припев:
Разлетаясь в пыль
Вдаль к небесам,
К звездам и снам
Рвется душа.
Разлетаясь в пыль
Вдаль к небесам,
Дорогами сна
Рвется душа разлетаясь в пыль!
Илья Симонов запись закреплена
III Heretic
Welcome tired pilgrim
Into the circle
We have been waiting
Everyone’s gathered
For your arrival
All the believers
Angels fall
All for you
Heretic
Demon heart
Bleed for us
I’ve been waiting for you
Weart preacher man
You have been expected
Now we can begin
Let this hallowed day of judgement reign
I have known you father
And your sacred quest
Blessed soldier fighting
You shall never rest
I have known you but do you know me?
Angels fall
All for you
Heretic
Demon heart
Bleed for us
My soul is yours
Dark Master
I will fight for you
Dark Master within
I will fight for you
Dark Master of sin
Now my soul is yours
Dark Master my guide
I will die for you
Dark Master inside
I cannot see his face
But I could feel his spite
presence from the dead
Abandoned by the light
This shadow will consume him from within
This power that I sense
The rage behind those eyes
Is just a shrouded ghost
A spirit sealed inside
The body and the soul both threats
For they are one
Angels fall
All for you
Heretic
Demon heart
Bleed for us
My soul is yours
Dark Master
I will fight for you
Dark Master within
I will fight for you
Dark Master of sin
Now my soul is yours
Dark Master my guide
I will die for you
Dark Master inside
Dark Master amen
I belong to you
Dark Master within
IV The Slaughter Of The Damned
Don’t
Bother trying to find them
They will be coming to you
Fight
Fight and destroy
Until you can’t take anymore
Slay
Spill the blood of the rebels
They are the children of hell
Flesh
Of the undead
Stopping at nothing to kill
Sin
Caught in a moment of weakness
Committed the greatest of all
Sold
Half of my soul
And now it’s too late for you
I judge as
My eyes see
I judge and I am just
For I speak
Of the beast
That lives in all of us
Unwelcome ones
Your time has come
Lord
You are my god and my shepherd
Nothing more shall I want
Walk
Through the abyss
Into the shadow of death
Fear
There is no evil to fear now
For I know you are with me
My
Cup overflows
With my enemies’ blood
I
Decay in the house of the lord
Forever amen
Death
Will follow me
All the days of my life
I judge as
My eyes see
I judge and I am just
For I speak
Of the beast
That lives in all of us
Unwelcome ones
Your time has come
Servents of the fallen
Fight to pave the way
For their saviour’s calling
On this wicked day
Through a veil of madness
With a vicious blade
One man rises up
Standing in their way
It’s time for your reckoning
V The Reckoning
(Instrumental)
VI Salvation
My soul grows weaker
He knows and he waits
He watches over me
Standing at the infernal gates
In the hour of darkness
The moment I feared has passed
The moment I lost my faith
Promising salvation
My soul is my own now
I do not fight for you
Dark Master
Илья Симонов запись закреплена
Я встретил её посреди ночи, на пустынной улице, луна ярко светила, настолько ярко, что казалось неестественной, как с картинки. Девушка шла по той самой улице, медленно, изредка останавливаясь, чтобы посмотреть на луну взглядом, полным жажды и боли, и в то же время таким пустым, порой казалось – мертвым. Случайно увидев её, я невольно стал идти за ней, наблюдать, как она спокойно и непринужденно, в одиночестве гуляет по ночному городу. Длинное платье, черное с красными вставками, длинные волосы, идеальная осанка и взгляд, заметивший меня, и приковавший к себе немыслимой силой…
… Прошло две недели со дня нашего знакомства, но до сих пор я не могу разгадать и сотой доли её таинственной сущности. Видимся мы только по вечерам, когда солнце теряет власть над временем, много разговариваем. Чувствуя немыслимую тягу к этой девушке, я осознавал необычность этого состояния, любовь и влечение мне были уже известны и я очень хорошо мог их определять, но это было сильнее, настолько сильнее, что начинал даже бояться этого…
Была суббота и мы гуляли всю ночь, город был пуст, как в тот день, когда я впервые встретил её. Все вокруг казалось таким неприметным, молчаливым, воздух был пропитан сладкими запахами летней травы… Но несмотря на тишину и спокойствие, от каждого угла, каждой спокойно спящей живой души, веяло диким страхом, болью, ненавистью. Мы шли около фонтана, когда выбежал несчастный убийца, или вор, впрочем уже не важно, ни для него, ни для меня уже ничего не изменить. В надежде на легкую наживу он смело размахивал ножом, требуя беспрекословно подчинятся его приказам, но уже в следующую секунду висел на копье статуи воину, установленной посреди фонтана… Тишина казалась невыносимой, луна светила необычайно ярко, так ярко, что можно было увидеть все, что творилось на улице, каждую мелкую деталь, как днем, но уже ничего не происходило. Вода ровным и красивым потоком спускалась по камням у изголовья статуи, смешиваясь с густыми каплями крови, и девушка, стоящая около того самого фонтана. Её волосы, губы, глаза, все наполнилось жизнью, она улыбалась, искренне как никогда, вытирая капли крови с уголка губ.
Все произошло очень быстро, я стоял ошеломленный увиденным, никогда не веривший в существование какого либо рода нечисти. За считанные секунды у меня в голове промелькнула множество мыслей, порой настолько бредовых, что я стал улыбаться.
Она медленно подошла ко мне, не сказав ни слова, смотрела мне в глаза, из за чего я испытал смесь страха и восхищения, каждая клетка моего тела дрожала, желая сбежать как можно дальше от всего этого, но душа восторгалась красотой этой необычайной девушки, её грациозностью, её взглядом… Укус оказался жутко приятным, я представил себе, как мы вдвоем гуляем каждую ночь, как мы меняем этот мир, как становимся его властителями. Мечтал о том, какие возможности откроются передо мной, что мы сможем сделать вместе, но постепенно, все больше и больше чувствовал слабость, сильно хотелось спать…
И снова луна, снова фонтан, снова та девушка, только теперь я смотрю снизу вверх, чувствую её нежный поцелуй, после которого остался немного неестественный привкус, слышу её смех, он все дальше и дальше, все вокруг меркнет, хочется спать…спать… и видеть во сне её…
Старый кузнец. ТриАда и Ученица Последнего Менестреля
Глава 1. Старый кузнец.
-Здраствуй дружище! Дела то как?
Мечи все куёшь небось?
Пойдем со мною скорее в кабак:
Расскажешь мне, что стряслось.
Что же угрюм и невесел ты?
Что же задумчив взгляд?
А не случилось ли вдруг беды?
Иль встречи ты нашей не рад?
-Да рад я тебе! Успокойся друг!
Беды не стряслось, поверь.
Я жил спокойно, но как то, вдруг,
Мне Девка стучится в дверь!
Мне выкуй меч, говорит, скорей!
Да так, что бы по плечу.
Иди ка домой, говорю я ей,
А она мне опять: » Хочу. »
Ну что же мне делать! Вот егоза!
Стремится мне все заплатить!
И я заглянул Девке той в глаза,
Да и решил подшутить.
Помнишь тот меч колдовской, что дал
Мне как то один чудак?
Тот меч, что служить никому не стал,
Что взять не могли никак?
Так вот я его и отдал ей:
«Коль сможешь сдержать клинок,
То так уж и быть, он твой, владей!
А то он пока одинок.»
. Понять до сих пор не могу никак:
Как же сдержала меч?
А и ладно! Пойдем-ка в кабак,
Выпьем за радость встреч!
Два друга, обнявшись, спешили прочь,
Беседы тему сменив.
Тихо на город спускалась ночь,
И слышался флейты мотив:
Странник, что рядом с ними стоял,
Мелодию выводил.
О девушке этой он размышлял,
И следом за ней уходил.
III. Воспоминания кузнеца.
Знал все, конечно, старый кузнец,
Меч он века берег.
Чтоб возвратить его, наконец,
Той, что войдет на порог.
Лишь по дороге ушла в закат,
Та, что подняла меч.
Старый кузнец, задумчивый взгляд.
Кончилось время беречь.
Лишь только солнце скрылось за холм,
Кузницы след простыл.
И обернувшись соколом,
Кузнец вслед за Ней поспешил.
Вспоминал он о том, как когда-то давно,
Мир людей еще только родился,
Жили Боги, древнее и старше всего,
Что сейчас нам может присниться.
IV. Воспоминания Девы.
За любой труд, должна быть награда,
Я сжилась с закольцованным бегом,
Ты убьешь меня? Слышишь? Не надо!
Дай мне лучше побыть человеком.
Большая касыда. автор Ибн аль Фарид
* * *
Глаза поили душу красотой.
О, мирозданья кубок золотой!
И я пьянел от сполоха огней,
От звона чаш и радости друзей.
Любовь моя, я лишь тобою пьян,
Весь мир расплылся, спрятался в туман,
Я сам исчез, и только ты одна
Моим глазам, глядящим внутрь, видна.
Так, полный солнцем кубок при губя,
Себя забыв, я нахожу тебя.
Когда ж, опомнясь, вижу вновь черты
Земного мира,- исчезаешь ты.
И я взмолился: подари меня
Единым взглядом здесь, при свете дня,
Пока я жив, пока не залила
Сознанье мне сияющая мгла.
О, появись или сквозь зыбкий мрак
Из глубины подай мне тайный знак!
Пусть прозвучит твой голос, пусть в ответ
Моим мольбам раздастся только: «Нет!»
Скажи, как говорила ты другим:
«Мой лик земным глазам неразличим».
Ведь некогда раскрыла ты уста,
Лишь для меня замкнулась немота.
О, если б так Синай затосковал,
В горах бы гулкий прогремел обвал,
И если б было столько слезных рек,
То, верно б, Ноев затонул ковчег!
В моей груди огонь с горы Хорив
Внезапно вспыхнул, сердце озарив.
И если б не неистовство огня,
То слезы затопили бы меня,
А если бы не слез моих поток,
Огонь священный грудь бы мне прожег.
Не испытал Иаков ничего
В сравненье с болью сердца моего,
Когда бы стон мой услыхал Аллах,
Наверно б, лик свой он склонил в слезах.
О, каравана добрый проводник,
Услышь вдали затерянного крик!
Вокруг пустыня. Жаждою томим,
Я словно разлучен с собой самим.
Мой рот молчит, душа моя нема,
Но боль горит и говорит сама.
И, истиной наполнившись моей,
Вдруг загорелось сонмами огней.
И тайное мое открылось вдруг,
Собравшись в солнца раскаленный круг.
Его никто не смог бы прочитать,
Когда б любовь не сорвала печать.
А я. я скрыт в тебе, любовь моя.
Волною света захлебнулся я.
Лишь эта боль, в которой скрыт весь «я»,-
Мой бич? Награда страшная моя!
Из блеска, из надмирного огня
На землю вновь не высылай меня.
Мне это тело сделалось чужим,
Я сам желаю разлучиться с ним.
Ты ближе мне, чем плоть моя и кровь,-
Текущий огнь, горящая любовь!
О, как сказать мне, что такое ты,
Когда сравненья грубы и пусты!
Рокочут речи, как накат валов,
А мне все время не хватает слов.
О, этот вечно пересохший рот,
Которому глотка недостает!
Я жажду жажды, хочет страсти страсть,
И лишь у смерти есть над смертью власть.
Я весь исчез, мой затерялся след.
Того, что глаз способен видеть,- нет.
Но сердце мне прожгла внезапно весть
Из недр: «Несуществующее есть!»
Ты жжешься, суть извечная моя,-
Вне смерти, в сердцевине бытия,
Была всегда и вечно будешь впредь.
Лишь оболочка может умереть.
Любовь жива без губ, без рук, без тел,
И дышит дух, хотя бы прах истлел.
Нет, я не жалуюсь на боль мою,
Я только боли этой не таю.
И от кого таиться и зачем?
Перед врагом я буду вечно нем.
Он не увидит ран моих и слез,
А если б видел, новые принес.
О, я могу быть твердым, как стена,
Но здесь, с любимой, твердость не нужна.
Да не потерпит дух мой ни на миг
Разлуку с тем, чем жив он и велик!
Да ни на миг не разлучится с той,
Что жжет его и лечит красотой.
О, если свой прокладывая путь,
Входя в меня, ты разрываешь грудь,-
Отняв весь мир, себя мне даришь ты,
И я не знаю большей доброты.
Тебе покорный, я принять готов
С великой честью всех твоих рабов:
Пускай меня порочит клеветник,
Пускай хула отточит свой язык,
Мою гордыню тайную гоня,
В борьбу со мною вступят за меня.
Я боли рад, я рад такой борьбе,
Ведь ты нужней мне, чем я сам себе.
Тебе ж вовек не повредит хула,-
Ты то, что есть, ты та же, что была.
И лучше мне сгореть в ее огне,
Чем жизнь продлить от жизни в стороне.
Любовь без жертвы, без тоски, без ран?
Когда же был покой влюбленным дан?
Покой? О нет! Блаженства вечный сад,
Сияя, жжет, как раскаленный ад.
Что ад, что рай? О, мучай, презирай,
Низвергни в тьму,- где ты, там будет рай.
Куда сверну? Могу ли в ересь впасть,
Когда меня ведет живая страсть?
Когда могла бы вспыхнуть хоть на миг
Любовь к другой, я был бы еретик.
Любовь к другой? А не к тебе одной?
Да разве б мог я оставаться мной,
Нарушив клятву неземных основ,
Ту, что давал, еще не зная слов,
В преддверье мира, где покровов нет,
Где к духу дух течет и к свету свет?
И вновь клянусь торжественностью уз,
Твоим любимым ликом я клянусь,
Заставившим померкнуть лунный лик;
Клянусь всем тем, чем этот свет велик,-
Всем совершенством, стройностью твоей,
В которой узел сцепленных лучей,
Собрав весь блеск вселенский, вспыхнул вдруг
И победил непобедимость мук:
Кумирам чужд, от суеты далек,
С души своей одежды я совлек
И в первозданной ясности встаю,
Тебе открывши наготу мою.
Чей взгляд смутит меня и устыдит?
Перед тобой излишен всякий стыд.
Ты смотришь вглубь, ты видишь сквозь покров
Любых обрядов, и имен, и слов.
И даже если вся моя родня
Начнет позорить и бранить меня,
Что мне с того? Мне родственны лишь те,
Кто благородство видит в наготе.
Мой брат по вере, истинный мой брат
Умен безумьем, бедностью богат.
Любовью полн, людей не судит он,
В его груди живет иной закон,
Не выведенный пальцами писца,
А жаром страсти вписанный в сердца.
Святой закон, перед лицом твоим
Да буду я вовек непогрешим.
И вот в молчанье стали вдруг слышны
Слова из сокровенной глубины.
И сердце мне пронзили боль и дрожь,
Когда, как гром, раздался голос: «Ложь!
Ты лжешь. Твоя открытость неполна.
В тебе живу еще не я одна.
Ты отдал мне себя? Но не всего,
И себялюбье в сердце не мертво.
Ты сотни жертв принес передо мной,
Ну, а с меня довольно и одной.
О, если б, спутав все свои пути,
Ты б затерялся, чтоб меня найти,
Навек и вмиг простясь со всей тщетой,
Вся сложность стала б ясной простотой,
И ты б не бился шумно о порог,
А прямо в дом войти бы тихо смог.
Но ты не входишь, ты стоишь вовне,
Не поселился, не живешь во мне.
Коль ты правдив, коль хочешь, чтоб внутри
Я ожила взамен тебя,- умри!»
Убей меня и верь моей мольбе:
Я жажду смерти, чтоб ожить в тебе.
Бояться смерти? Нет, мне жизнь страшна,
Когда разлуку нашу длит она,
Так помоги мне умереть, о, дай
Войти в бескрайность, перейдя за край,-
Туда, где действует иной закон,
Где побеждает тот, кто побежден.
И где царит над миром только тот,
Кто ежечасно царство раздает.
И перед славой этого царя
Тускнеет солнце, месяц и заря.
Но эта слава всходит в глубине,
Внутри души, и не видна вовне.
Ее свеченье видит внешний взор,
Как нищету, бесчестье и позор.
Я лишь насмешки слышу от людей,
Когда пою им о любви своей.
Что ты живешь в родящей солнце тьме,-
Они кричат: «Он не в своем уме!»
И брань растет, летит со всех сторон.
Что ж, я умом безумца наделен:
Не ум, а сердце любит, и ему
Понятно непонятное уму.
А сердце немо. Дышит глубина,
Неизреченной мудрости полна.
И в тайне тайн, в глубинной той ночи
Я слышал приказание: «Молчи!»
Пускай о том, что там, в груди, живет,
Не знают ребра и не знает рот.
Пускай не смеет и не сможет речь
В словесность бессловесное облечь.
Прямые речи обратятся в ложь,
И только притчей тайну сбережешь.
И тем, кто просит точных, ясных слов,
Я лишь молчанье предложить готов.
Я сам, любовь в молчанье углубя,
Храню ее от самого себя,
От глаз и мыслей и от рук своих,-
Да не присвоят то, что больше их:
А если имя знает мой язык,-
А он хранить молчанье не привык,-
Мое стремление тобой владеть
Подобно жажде птицу запереть.
В свою безмерность, в глубину и высь,
Где ты и я в единое слились,
Где уши видят и внимает глаз.
О, растворения высокий час.
Смерть захлебнулась валом бытия,
И вновь из смерти возрождаюсь я.
Разрушил дом и выскользнул из стен,
Чтоб получить вселенную взамен.
В моей груди, внутри меня живет
Вся глубина и весь небесный свод.
Я буду, есмь, я был еще тогда,
Когда звездою не была звезда.
Горел во тьме, в огне являлся вам,
И вслед за мною всех вас вел имам.
Где я ступал, там воздвигался храм,
И кибла киблы находилась там.
И повеленья, данные векам,
Я сам расслышал и писал их сам.
И та, кому в священной тишине
Молился я, сама молилась мне.
Перед собой склонялся я в мольбе,
Прислушивался молча сам к себе.
Я сам молил, как дух глухонемой,
Чтоб в мой же слух проник бы голос мой;
Чтоб засверкавший глаз мой увидал
Свое сверканье в глубине зеркал.
Да упадет завеса с глаз моих!
Пусть будет плоть прозрачна, голос тих,
Чтоб вечное расслышать и взглянуть
В саму неисчезающую суть,
От века сущий, он творит, любя,
Глаза и уши, чтоб познать себя.
Я слышу голос, вижу блеск зари
И рвусь к любимой, но она внутри.
И, внутрь войдя, в исток спускаюсь вновь,
Весь претворясь в безликую любовь.
В одну любовь. Я все. Я отдаю
Свою отдельность, скорлупу свою.
Чтоб ей служить, жить для нее одной,
Я отдал все, что было только мной:
Нет «моего». Растаяло, как дым,
Все, что назвал я некогда моим.
Признанием насытясь дополна,
Увидишь, что мелеет глубина,
И вдруг поймешь среди пустых похвал,
Что, все обретши, душу потерял.
Будь сам наградой высшею своей,
Не требуя награды от людей.
Мудрец молчит. Таинственно нема,
Душа расскажет о себе сама,
А шумных слов пестреющий черед
Тебя от тихой глуби оторвет,
И станет чужд тебе творящий дух.
Да обратится слушающий в слух,
И любящий пусть будет обращен
В то, чем он полн, чего так жаждет он.
О, нелегко далось единство мне!
Душа металась и жила в огне.
Как много дней, как много лет подряд
Тянулся этот тягостный разлад,
Разлад с душою собственной моей:
Я беспрестанно прекословил ей,
И, будто бы стеной окружена,
Была сурова и нема она.
В изнеможенье, выбившись из сил,
О снисхожденье я ее просил.
Но если б снизошла она к мольбам,
О том бы первым пожалел я сам.
Она хотела, чтобы я без слез,
Без тяжких жалоб бремя духа нес.
И наконец я смысл беды постиг
И полюбил ее ужасный лик.
Тогда сверкнули мне из темноты
Моей души чистейшие черты.
О, до сих пор, борясь с собой самим,
Я лишь любил, но нынче я любим!
О, стройность торжествующих глубин,
Где мир закончен, ясен и един!
Я закрывал глаза, чтобы предмет
Не мог закрыть собой глубинный свет.
Но вот я снова зряч и вижу сквозь
Любой предмет невидимую ось.
Мои глаза мне вновь возвращены,
Чтоб видеть в явном тайну глубины
И в каждой зримой вещи различить
Незримую связующую нить.
Когда я слышу душ глубинный зов,
Летящий к ней, я отвечать готов.
Она бесплотна. Я ей плоть мою,
Как дар, в ее владенье отдаю.
И как больной, что духом одержим,
Не сам владеет существом своим,-
Так мой язык вещает, как во сне,
Слова, принадлежащие не мне.
О, если ум ваш к разуменью глух,
И непонятно вам единство двух,
И душам вашим не было дано
В бессчетности почувствовать одно,
То, скольким вы ни кланялись богам,
Одни кумиры предстояли вам.
О, ад разлуки, раскаленный ад,
В котором все заблудшие горят!
Бог всюду и нигде. Ведь если он
Какой-нибудь границей отделен,-
Он не всецел еще и не проник
Вовнутрь тебя,- о, бог твой невелик!
Когда-то я раздваивался сам:
То, уносясь в восторге к небесам,
Себя терял я, небом опьянясь,
То, вновь с землею ощущая связь,
Я падал с неба, как орел без крыл,
И, высь утратив, прах свой находил.
И думал я, что только тот, кто пьян,
Провидит смысл сквозь пламя и туман
И к высшему возносит лишь экстаз,
В котором тонет разум, слух и глаз.
Но вот я трезв и не хочу опять
Себя в безмерной выси потерять,
Так откажись от внешнего, умри
Для суеты и оживи внутри.
Уняв смятенье, сам в себе открой
Незамутненный внутренний покой.
И в роднике извечной чистоты
С самим собой соединишься ты.
И будет взгляд твой углубленно тих,
Когда поймешь, что в мире нет чужих,
И те, кто силы тратили в борьбе,
Слились в одно и все живут в тебе.
В бессчетных формах мира разлита
Единая живая красота,-
Она мелькнула ланью среди трав,
Маджнуну нежной Лейлою представ;
Пленила Кайса и свела с ума
Совсем не Лубна, а она сама.
Любой влюбленный слышал тайный зов
И рвался к ней, закутанной в покров.
Но лишь покров, лишь образ видел он
И думал сам, что в образ был влюблен.
Она приходит, спрятавшись в предмет,
Одевшись в звуки, линии и цвет,
Пленяя очи, грезится сердцам,
И Еву зрит разбуженный Адам.
И, всей душой, всем телом к ней влеком,
Познав ее, становится отцом.
С начала мира это было так,
До той поры, пока лукавый враг
Не разлучил смутившихся людей
С душой, с любимой, с сущностью своей.
И ненависть с далеких этих пор
Ведет с любовью бесконечный спор.
И в каждый век отыскивает вновь
Живую вечность вечная любовь.
В Бусейне, Лейле, в Аззе он возник,-
В десятках лиц ее единый лик.
И все ее любившие суть я,
В жар всех сердец влилась душа моя.
Кусаййир, Кайс, Джамиль или Маджнун
Один напев из всех звучащих струн.
Хотя давно окончились их дни,
Я в вечности был прежде, чем они.
И каждый облик, стан, лица овал
За множеством единое скрывал.
И, красоту единую любя,
Ее вбирал я страстно внутрь себя.
И там, внутри, как в зеркале немом,
Я узнавал ее в себе самом.
В той глубине, где разделений нет,
Весь сонм огней слился в единый свет.
И дух постиг, освободясь от мук,
Что никого нет «рядом» и «вокруг»,
«Она есть я», но если мысль моя
Решит, паря: она есть только я,
Я в тот же миг низвергнусь с облаков
И разобьюсь на тысячи кусков.
Душа не плоть, хоть дышит во плоти
И может плоть в высоты увести.
В любую плоть переселяться мог,
Но не был плотью всеобъявший бог.
Так, к нашему Пророку Гавриил,
Принявши облик Дихья, приходил.
По плоти муж, такой, как я и ты,
Но духом житель райской высоты.
И ангела всезнающий Пророк
В сем человеке ясно видеть мог.
Но значит ли, что вождь духовных сил,
Незримый ангел человеком был?
Я человек лишь, и никто иной,
Но горний дух соединен со мной.
О, если б вы имели благодать
В моей простой плоти его узнать,
Не ждя наград и не страшась огня,
Идти за мной и полюбить меня!
Во тьме мирской я свет бессонный ваш.
Зачем прельщает вас пустой мираж,
Когда ключом обильным вечно бьет
Живой источник всех моих щедрот?!
Мой юный друг, шаги твои легки!
На берегу остались старики,
А море духа ждет, чтобы сумел
Хоть кто-нибудь переступить предел.
За мной одним, за тем, кто вал морской
Берет в узду спокойною рукой
И, трезвый, укрощает океан,
Которым мир воспламененный пьян.
Я не вожатый твой, я путь и дверь.
Войди в мой дух и внешнему не верь!
Тебя обманет чей-то перст и знак,
И внешний блеск введет в душевный мрак.
Мой храбрый воин и моя рука,
И у Любви бесчисленны войска.
А если нет, то в тот желанный миг,
Когда ты цели наконец достиг,
Любовь уйдет внезапно, как порыв,
Слияние в разлуку превратив.
Будь счастлив тем, что ты живешь, любя.
Любовь высоко вознесла тебя.
Ты стал главою всех существ живых
Лишь потому, что сердце любит их.
И чем мудрец, что, знаньем нагружен,
Хранит ревниво груз былых времен.
Сними с него его бесценный хлам,
И он немного будет весить сам.
Ты не ему наследуешь. Ты сын
Того, кто знанье черпал из глубин
И в тайники ума не прятал кладь,
А всех сзывал, чтобы ее раздать.
О, страстный дух! Все очи, все огни
В своей груди одной соедини!
И, шествуя по Млечному Пути,
Полой одежд горящих мрак смети!
Весь мир в тебе, и ты, как мир, един.
Со всеми будь, но избегай общин.
Их основал когда-то дух, но вот
Толпа рабов, отгородясь, бредет
За буквой следом, накрепко забыв
Про зов свободы и любви порыв.
И, на колени пав, стремятся в плен
К тому, кто всех зовет восстать с колен.
Знакомы им лишь внешние пути,
А дух велит вовнутрь себя войти
И в глубине увидеть наконец
В едином сердце тысячи сердец.
Вот твой предел, твоих стремлений край,
Твоей души сияющий Синай.
Но здесь замри. Останови полет,
Иначе пламя грудь твою прожжет.
И, равновесье обретя, вернись
К вещам и дням, вдохнув в них ширь и высь.
О, твердь души! Нерасторжимость уз!
Здесь в смертном теле с вечностью союз
И просветленность трезвого ума,
Перед которым расступилась тьма!
Я только сын Адама, я не бог,
Но я достичь своей вершины смог
И сквозь земные вещи заглянуть
В нетленный блеск, божественную суть.
Она одна на всех, и, верен ей,
Я поселился в центре всех вещей.
О, не зовите мудрецом меня,
Пустейший звук бессмысленно бубня.
Возьмите ваши звания назад,-
Они одну лишь ненависть плодят.
Я то, что есть. Я всем глазам открыт,
Но только сердце свет мой разглядит.
Ум груб, неповоротливы слова
Для тонкой сути, блещущей едва.
Нигде и всюду мой незримый храм,
Я отдаю приказы всем вещам.
И слов моих благоуханный строй
Дохнет на землю вечной красотой.
И, подчинись чреде ночей и утр,
Законам дней, сзываю всех вовнутрь,
Чтоб ощутить незыблемость основ
Под зыбью дней и под тщетою слов.
Я в сердцевине мира утвержден.
Я сам своя опора и закон.
И, перед всеми преклонясь в мольбе,
Пою хвалы и гимны сам себе.
Перевод З. Миркиной