на каком языке было написано слово о полку игореве
«Новый Геродот»
На каком языке написано «Слово о полку Игореве»?
Модератор: Лемурий
На каком языке написано «Слово о полку Игореве»?
Я решился произвести сие исследование собственными силами, за неимением ответа на этот вопрос в современной научной литературе, но, признаться, сел в лужу с первого шага. Обнаруженная в первый час занятий информация повергла меня в лёгкий шок. Лемурий, этому можно верить?:
Издания и реконструкции
Древнерусский текст
Текст критического издания Р. О. Якобсона
Текст в представлении А. А. Зализняка
Екатерининская копия (текст)
Первое издание
Реконструкция древнерусского текста Н. А. Мещерского и А. А. Бурыкина
Реконструкция А. В. Дыбо
Щукинская рукопись
Реконструкция В. В. Колесова
Переводы на современный русский язык
Перевод Первого издания
Перевод Д. С. Лихачёва
Перевод О. В. Творогова
Перевод Р. О. Якобсона
Перевод В. А. Жуковского
Перевод В. В. Капниста
Перевод М. Д. Деларю
Перевод Л. А. Мея
Перевод А. Н. Майкова
Перевод Г. П. Шторма
Перевод К. Д. Бальмонта
Перевод С. В. Шервинского
Перевод И. А. Новикова
Перевод В. И. Стеллецкого
Перевод А. К. Югова
Перевод С. В. Ботвинника
Перевод А. Г. Степанова
Прозаический перевод А. Ю. Чернова
Перевод И. И. Шкляревского
Перевод В. Гончарова
Перевод Н. А. Заболоцкого
Перевод Н. И. Рыленкова
Перевод Ю. А. Косирати
Перевод Е. А. Евтушенко
Перевод В. П. Буйначева
Перевод Л. А. Дмитриева и др.
Перевод Н. А. Мещерского и А. А. Бурыкина
Перевод Э. Я. Гребневой
Перевод А. С. Тинькова
Перевод А. Чеснокова
Перевод Н. И. Язвицкого
Перевод А. С. Шишкова
Перевод И. Сирякова
Перевод А. Палицына /slovo/pdf/palicyn.pdf/slovo/pdf/palicyn.pdf
Перевод Я. Пожарского /slovo/pdf/pozharsky.pdf/slovo/pdf/pozharsky.pdf
Перевод Н. Грамматина (прозаический) /slovo/pdf/grammatin_proz.pdf/slovo/pdf/grammatin_proz.pdf
Перевод Н. Грамматина (поэтический) pdf/grammatin_poet.pdfpdf/grammatin_poet.pdf
Перевод А. Вельтмана
Перевод Н. Гербеля
Перевод Д. Минаева
Перевод С. Кораблева
Перевод Я. Малашева
Перевод А. Погоского
Перевод Н. И. Алябьева
Перевод В. И. Ласкина
Перевод Г. П. Павского
Перевод Д. Д. Бохана
Анонимный перевод
Перевод В. Оголевеца
Перевод Н. Бибикова
Перевод А. Скульского
Перевод Дм. Семеновского
Перевод Л. А. Амелина
Перевод Н. П. Анцукевича
Перевод Г. Карпунина
Перевод В. В. Медведева
Перевод Н. Мартишиной
Перевод Н. Гутгарца (издание второе)
Перевод Н. Гутгарца (издание шестое)
Перевод З. Морозкиной
Перевод Ф. Ф. Моисеева и В. Ф. Моисеевой
Перевод С. Златорунского
Перевод Л. Гурченко
Перевод М. Вишнякова
Перевод Б. Д. Быченко
Перевод В. И. Быстрова-Лещева
Перевод М. Е. Богачихина
Перевод В. И. Беспалова
Перевод Ю. Лифшица
Перевод А. Смирнова
Перевод Н. И. Коркина
Перевод Ю. В. Подлипчука
Перевод В. В. Суханова
Перевод В. Б. Темнухина
Перевод В. Сидорова
Перевод В. Евплухина
Перевод Л. Наровчатской
Перевод А. А. Горского
Перевод В. А. Келтуяла
Перевод И. П. Распопова
Перевод Н. К. Гудзия
Перевод И. П. Еремина
Перевод Е. Лукина
Перевод Е. А. Павленко
Перевод А. А. Кичеева
Перевод Г. В. Сумарукова (1-й вариант)
Перевод Г. В. Сумарукова (2-й вариант)
Перевод А. Комлева
Перевод Е. Н. Бируковой
Перевод Л. Тимофеева
Перевод И. Ф. Черкова
Перевод В. А. Кожевникова
Жаргонный перевод Н. Колпакчи
Перевод А. Азиата
Перевод А. Б. Козлова
Переводы на славянские языки
Белорусский перевод Я. Купалы
Украинский перевод В. Скляренко
Украинский перевод В. Шевчука
Украинский перевод В. Щурата
Украинский перевод В. Васькива
Украинский перевод В. Свидзиньского
Украинский перевод К. Зинкивского
Украинский перевод И. Стешенко
Украинский перевод И. Франко
Украинский перевод В. Кендзерского
Украинский перевод Л. Гребинки
Украинский перевод М. Рыльского
Украинский перевод М. Максимовича
Украинский перевод Н. Чернявского
Украинский перевод митрополита Иллариона (И. Огиенко)
Украинский перевод М. Кравчука
Украинский перевод Н. Забилы
Украинский перевод А. Коваленко
Украинский перевод П. Мирного
Украинский перевод С. Городинского
Украинский перевод Ю. Федьковича
Украинский перевод Н. Гутгарца
Украинский перевод О. Огоновского
Украинский перевод П. А. Кострубы
Украинский перевод Е. А. Павленко
Польский стихотворный перевод А. Белёвского
Польский прозаический перевод А. Белёвского
Польский перевод А. Красиньского
Польский перевод Б. Лэпкого
Польский перевод Ю. Тувима
Польский перевод А. Обрембской-Яблоньской
Польский перевод Я. Д. Вагилевича
Чешский перевод Й. Юнгманна
Чешский перевод Ф. Кубки
Чешский перевод Г. Врбовой
Чешский перевод О. Либертина
Словацкий перевод Я. Коморовского
Болгарский перевод Л. Стоянова
Болгарский перевод К. Кадийского
Сербский перевод М. Панич-Сурепа
Хорватский перевод М. Грчича
Македонский перевод Т. Димитровского
Словенский перевод М. Плетершника
Словенский перевод Р. Нахтигаля
Они что, все не смогли догадаться, что «Слово о полку Игореве» является творением украинского народа и величайшим памятником украинской словесности?
На каком языке написано «Слово о полку Игореве»
Строго говоря, в «Слове о полку Игореве» ни разу не упоминается «русская земля», «русский патриотизм» и «русские князья». Автор произведения произносил несколько иначе — «руськая земля» и «князи» (последнее звучит, кстати, очень «по-украински»). Что же касается патриотизма, то древний поэт — несомненно, патриот. Но испытывая чувство горячей любви к родине, он еще не мог подыскать для него подходящего названия. Термин «патриотизм» русские позаимствуют из латыни аж в ХVІІІ столетии! Все это говорит о том, с какой осторожностью следует подходить к определению явлений прошлого.
Русь как государство и культурная целостность отнюдь не равна нынешним России, Белоруссии и Украине — как каждой в отдельности, так и в целом. А язык, на котором говорили ее жители, — не современный русский или украинский. Сами обитатели Руси называли его «словенским» (такая форма зафиксирована в «Повести временных лет»), а современные ученые, дабы избежать путаницы, употребляют научный термин «древнерусский» (украинский аналог — «давньоруська мова»).
Как отличаются современные восточнославянские языки от своего древнерусского предка, поможет понять такой пример. В украинском существует слово «ліс», в русском — «лес». Но в древнерусском между «л» и «с» писали букву «ять», обозначавшую звук, средний между «и» и «э». Жители Руси произносили «лиэс». Из этого видно, как современные языки развивались из старой основы по «расходящимся» направлениям.
В оригинале «Слово о полку Игореве» написано не на русском или украинском, а на древнерусском языке. Его автор — уроженец Южной Руси, скорее всего — Черниговщины. Об этом свидетельствует и большое количество так называемых «украинизмов» — древнерусских форм, которые уцелели только в современном украинском: «великый Ярослав», «кожухы», «печаль тече», «яругы», «А чи диво ся, братие, стару помолодити?» Последняя фраза звучит почти как в классической украинской комедии Котляревского или Квитки-Основьяненко.
Подлинник «Слова» не сохранился. В конце ХVIII века коллекционер граф Мусин-Пушкин обнаружил только его позднюю копию, переписанную не ранее ХV ст., по-видимому, в Новгородской области. Кроме ярко выраженной южнорусской основы, она отражает особенности новгородского диалекта древнерусского языка (например, употребление наряду со словом «русичи» его новгородской цокающей формы «русицы») и отличается влиянием вошедшей в моду с ХV ст. так называемой болгарской орфографии. Новгородский переписчик придал тексту привычный ему акцент, при том что сам Новгород в поэме ни разу не упоминается. Кстати, и этноним «русичи» зафиксирован только в «Слове о полку Игореве». Во всех остальных памятниках, в том числе и «Повести временных лет», употребляются понятия «русь» (для обозначения всего народа) и «русин» — для отдельных его представителей. Между прочим, «русином» украинский классик Иван Франко называл себя в официальной автобиографии еще в ХIХ столетии.
Первые признаки распада древнерусского языка стали появляться в начале ХIV века. А к ХVI—ХVII ст. можно говорить о том, что два современных восточнославянских языка — русский и украинский — окончательно сформировались. По крайней мере ни для сочиненной примерно в это время песни «Їхав козак за Дунай», ни для русских былин, окончательно сложившихся тогда же, переводчик с древнерусского уже не нужен. Обнаруженный Мусиным-Пушкиным список «Слова» тоже не сохранился. По официальной версии, он сгорел в 1812 году во время пожара Москвы при нашествии Наполеона. Все современные издания «Слова» печатаются по сделанному Мусиным-Пушкиным списку для Екатерины II и первому печатному изданию 1800 года. Отсутствие оригинала поэмы породило длящуюся уже более двух столетий дискуссию о ее подлинности.
Коротко о переводчиках Слова о полку Игореве
Язык Слова специфический, и стилизацию делать под него сложно, фактически невозможно. Это на самом деле талантливые люди, кто справятся.
Злата Рапова считала автором Слова самого князя Игоря, мы с мамой, когда я писала в школе сочинение на тему «Кто был автором Слова?» предположили, что это простой человек, из дружины князя, который написал поэму о своём господине. По типу как седые историки рассказывали о походах Александра Македонского, что демонстрировали создатели фильма 2004 года Александр с Колином Фареллом в главной роли.
Но существует несколько переложений Слова, созданных разными поэтами, и переводчиками, и, думаю, что это не предел.
Начать коротко рассказывать о них, и об особенностях перевода, мне хотелось бы с биографии Николая Заболоцкого.
1. Николай Заболоцкий (1903-1958). В школе я считала себя некрасивой, продолжаю так думать и сейчас, и в какой-то момент, в классе седьмом, еще до знакомства со Словом, стихотворение Заболоцкого «Некрасивая девочка» стало для меня неким душевным гимном, пока я не обрыдалась над девочкой, и его не забросила.
Мнение о переводе Заболоцкого Бухалова: «Заболоцкий считает, что автор «Слова» унаследовал от Бояна его стилист. манеру — петь торжественно, величественно, а также «технику его высокого ремесла» (с. 272), но тема у автора «Слова» была иная. Принципиальное значение имеет утверждение З. о том, что по характеру поэтич. тв-ва автора «Слова» и Бояна нельзя противопоставлять, т. к. оба они были, по его мнению, поэтами, певцами, музыкантами и, возможно, композиторами своих произведений (с. 272 и сл.); автор «Слова» творил синкретически. К такому заключению Заболоцкий пришел в результате анализа поэтич. строя и ритмич. структуры «Слова» в сопоставлении с былинным эпосом Древней Руси. Вообще Заболоцкий считал, что и «Слово о полку Игореве» и рус. былины «родились в одной купели древнерусского эпического песнотворчества», причем «Слово», вероятно, долгое время только пелось и лишь впоследствии было «пословесно» записано в память потомству» (с. 280). По этой причине «Слово» имеет ряд признаков общих с былинами: «и там и тут стихи образуются с помощью музыки. И „Слово“ и былины — произведения музыкально-вокальные, а не литературные» (с. 281). Но в отличие от некоторых исследователей XIX в. и А. И. Никифорова (см. его докт. дис. «„Слово о полку Игореве“ — былина XII века», 1941) З. не склонен был относить «Слово» к былинам ввиду особенностей его содержания и формы».
Пример перевода Заболоцкого:
И взыграло море. Сквозь туман
Вихрь промчался к северу родному —
Сам господь из половецких стран
Князю путь указывает к дому.
Уж погасли зори. Игорь спит —
Дремлет Игорь, но не засыпает.
Игорь к Дону мыслями летит,
До Донца дорогу измеряет.
Вот уж полночь. Конь давно готов.
Кто свистит в тумане за рекою?
То Овлур. Его условный зов
Слышит князь, укрытый темнотою:
«Выходи, князь Игорь!» И едва
Смолк Овлур, как от ночного гула
Вздрогнула земля,
Зашумела трава,
Буйным ветром вежи всколыхнуло.
В горностая-белку обратясь,
К тростникам помчался Игорь-князь
И поплыл, как гоголь, по волне,
Полетел, как ветер, на коне.
Конь упал, и князь с коня долой,
Серым волком скачет он домой.
Словно сокол, вьется в облака,
Увидав Донец издалека.
Плач Ярославны (переложение Николая Заболоцкого):
Над широким берегом Дуная,
Над великой Галицкой землей
Плачет, из Путивля долетая,
Голос Ярославны молодой:
«Обернусь я, бедная, кукушкой,
По Дунаю-речке полечу
И рукав с бобровою опушкой,
Наклонясь, в Каяле омочу.
Улетят, развеются туманы,
Приоткроет очи Игорь-князь,
И утру кровавые я раны,
Над могучим телом наклонясь».
Далеко в Путивле, на забрале,
Лишь заря займется поутру,
Ярославна, полная печали,
Как кукушка, кличет на юру:
«Что ты, Ветер, злобно повеваешь,
Что клубишь туманы у реки,
Стрелы половецкие вздымаешь,
Мечешь их на русские полки?
Чем тебе не любо на просторе
Высоко под облаком летать,
Корабли лелеять в синем море,
За кормою волны колыхать?
Ты же, стрелы вражеские сея,
Только смертью веешь с высоты.
Ах, зачем, зачем мое веселье
В ковылях навек развеял ты?»
На заре в Путивле причитая,
Как кукушка раннею весной,
Ярославна кличет молодая,
На стене рыдая городской:
«Днепр мой славный! Каменные горы
В землях половецких ты пробил,
Святослава в дальние просторы
До полков Кобяковых носил.
Возлелей же князя, господине,
Сохрани на дальней стороне,
Чтоб забыла слезы я отныне,
Чтобы жив вернулся он ко мне!»
Далеко в Путивле, на забрале,
Лишь заря займется поутру,
Ярославна, полная печали,
Как кукушка, кличет на юру:
«Солнце трижды светлое! С тобою
Каждому приветно и тепло.
Что ж ты войско князя удалое
Жаркими лучами обожгло?
И зачем в пустыне ты безводной
Под ударом грозных половчан
Жаждою стянуло лук походный,
Горем переполнило колчан?»
Николай Заболоцкий видел по-своему ритмику и стиль Слова.
Вот, что пишет Бухалов по этому поводу: «Заболоцкий сформулировал вывод, весьма существенный для понимания строя памятника, согласно которому в древности при исполнении поэтич. произведения главную роль играла не метрика стиха (песни), а музыкально-вокальные компоненты. «Решающим фактором в деле организации ритма для певца [„Слова“] был напев, мелодия, музыка. И короткий и длинный стих у него свободно укладывались в определенные отрезки мелодии благодаря тому, что основная тактовая доля ее способна дробиться и, таким образом, обслуживать многосложную нагрузку словесного материала.
Мелодия выравнивала строки во времени — она выполняла ту функцию, которую в современной поэзии выполняет стихотворный размер».
Заболоцкий: «для современного переводчика „Слова“, если он ставит перед собой задачу ритмически организовать свой перевод, имеется лишь один путь: разбить текст на стихи произвольно и ритмически организовать текст изнутри, т. е. принять для перевода правильный тонический или силлабо-тонический стих. Этим самым он введет в ткань стиха отсутствующую ныне сопроводительную музыку и приблизит древнюю поэзию к нашему современному ее пониманию».
Источники:
1. Н.А. Заболоцкий. Слово о полку Игореве
2. Н.А. Заболоцкий. Мемуары.
3. Бухалов. Заболоцкий как переводчик Слова о полку Игореве.
4. Лихачев Д. С. Послесловие. — ВЛ, 1969, № 1, с. 168—176
5. Савинков Б.В. Произведения.
6. Работа Н. Заболоцкого над переводом “Слова о полку Игореве”: Из писем Н. Заболоцкого к Н. Л. Степанову и Д. С. Лихачеву // Вопросы литературы. — 1969. — № 1. — С. 164–176.
Текст арии Ярославны, жены Игоря (автор слов Бородин):
Ах! Плачу я, горько плачу я, слёзы лью
Да к милому на море шлю рано по утрам.
Я кукушкой перелётной полечу к реке Дунаю,
Окуну в реку Каялу мой рукав бобровый.
Я омою князю раны на его кровавом теле.
Ох! Ты, ветер, ветер буйный, что ты в поле веешь?
Стрелы вражьи ты навеял на дружины князя.
Что не веял, ветер буйный, вверх под облака,
В море синем корабли лелея?
Ах, зачем ты, ветер буйный, в поле долго веял?
По ковыль-траве рассеял ты моё веселье?
Ах! Плачу я, горько плачу я, слёзы лью
Да к милому на море шлю рано по утрам.
Гой, ты, Днепр мой, Днепр широкий,
Через каменные горы
в половецкий край дорогу
Ты пробил,
Там насады Святослава до кобякова полку
Ты лелеял, мой широкий славный Днепр,
Днепр, родной наш Днепр!
Вороти ко мне милого,
Чтоб не лить мне горьких слёз,
Да к милому на море не слать рано по утрам.
Ох, ты, солнце, солнце красно,
В небе ясном ярко светишь ты,
Всех ты греешь, всех лелеешь,
Всем ты любо, солнце;
Ох, красно солнце!
Что же ты дружину князя зноем жгучим обожгло?
Ах! Что ж в безводном поле жаждой
Ты стрелкам луки стянуло,
И колчаны им истомой горем запекло?
Зачем?
Текст знаменитой арии князя Игоря (автор слов Бородин):
Ария Игоря из оперы «Князь Игорь»
Ни сна, ни отдыха измученной душе,
Мне ночь не шлёт надежды на спасенье,
Всё прошлое я вновь переживаю
Один в тиши ночей.
И божья знаменья, угрозу
И бранной славы пир весёлый.
Мою победу над врагом
И бранной славы горестный конец,
Погром и рану, и мой плен,
И гибель всех моих полков,
Честно за Родину головы сложивших.
О, дайте, дайте мне свободу,
Я мой позор сумею искупить.
Спасу я честь свою и славу,
Я Русь от недругов спасу.
Ты одна голубка-лада,
Ты одна винить не станешь,
Сердцем чутким всё поймешь ты,
Всё ты мне простишь.
В терему своём высоком
Вдаль глаза ты проглядела,
Друга ждёшь ты дни и ночи,
Горько слёзы льёшь.
Ужели день за днём
Влачить в плену бесплодно
И знать, что враг терзает Русь.
Враг, что лютый барс,
Стонет Русь в когтях могучих
И в том винит она меня.
О, дайте, дайте мне свободу,
Я мой позор сумею искупить.
Я Русь от недругов спасу.
Ни сна ни отдыха измученной душе,
Мне ночь не шлёт надежды на спасенье.
Всё прошлое я вновь переживаю,
Один в тиши ночей и нет исхода мне.
Ох, тяжко, тяжко мне, тяжко
Сознанье бессилья моего.
3. Дмитрий Сергеевич Лихачёв (1906-1999).
«В 1968 году избран членом-корреспондентом Австрийской академии наук»; у него много наград и наук перед мировым сообществом.
Коротко про изучение легендарного «Слова» Д.С. Лихачевым.
Видевший рукопись главный историк Александра I Н.М. Карамзин датировал её XV веком. Лихачёв Д.С. в этой статье сомневается в том, что «Слово» это памятник XV века, и считает Слово о полку Игореве примером фальсификации документов века XIX. Цитирую Д.С. Лихачёва:
«Число примеров непонимания «Слова» можно было бы значительно увеличить, но и приведенных достаточно, чтобы отчетливо представить себе, как многое в «Слове», что кажется нам теперь совершенно ясным, было не понято в конце XVIII в.
Отсюда видно, что среди первых переводчиков, комментаторов и издателей «Слова» не могло быть предполагаемого фальсификатора «Слова»».
Вот, что об этом пишет сам учёный: «Считать, что фальсификатор намеренно неправильно передавал текст, переводил и комментировал в расчете, что когда-либо текст будет понят правильно и это послужит доказательством его подлинности, совершенно невозможно».
На Дунае Ярославнин голос слышится,
Кукушкою безвестной рано кукует:
«Полечу, — говорит, — кукушкою по Дунаю,
Омочу шелковый рукав в Каяле-реке,
Утру князю кровавые его раны
На могучем его теле».
Ярославна рано плачет
В Путивле на забрале, приговаривая:
«О ветер, ветрило!
Зачем, господин, веешь ты навстречу?
Зачем мчишь хиновские стрелочки
На своих лёгких крыльицах
На воинов моего милого?
Разве мало тебе было под облаками веять,
Лелея корабли на синем море?
Зачем, господин, моё веселье
По ковылю ты развеял?»
Ярославна рано плачет
В Путивле-городе на забрале, приговаривая:
«О Днепр Словутич!
Ты пробил каменные горы
Сквозь землю Половецкую.
Ты лелеял на себе Святославовы насады
До стана Кобякова.
Прилелей же, господин, моего милого ко мне,
Чтобы не слала я к нему слёз на море рано».
Ярославна рано плачет
В Путивле на забрале, приговаривая:
«Светлое и трижды светлое солнце!
Всем ты тепло и прекрасно:
Зачем, владыко, простёрло ты горячие свои лучи
На воинов моего лады?
В поле безводном жаждою им луки скрутило,
Горем им колчаны заткнуло?»
Прыснуло море в полуночи,
Идут смерчи тучами.
Игорю-князю Бог путь указывает
Из земли Половецкой
В землю Русскую,
К отчему золотому столу.
Слово о полку Игореве
Слово о полку Игореве (об ударении в названии см. ниже; др.-рус. Слово о пълку Игоревѣ, Игоря сына Святъславля, внука Ольгова [Прим. 1] ) — один из важнейших памятников древнерусской литературы, созданный на исходе XII века не ранее 1185 года, повествующий о неудачном походе князя Игоря Святославича на половцев и содержащий призыв разобщённым князьям объединиться против врага. Как и большая часть произведений древнерусской книжности, «Слово» было написано анонимно.
Содержание
[править] Рукопись
[править] История обнаружения и судьба рукописи
«Слово о полку Игореве» было обнародовано историком и собирателем рукописей А. И. Мусиным-Пушкиным, который, по собственному объяснению, приобрёл текст рукописи через своего комиссионера у бывшего архимандрита Спасо-Ярославского монастыря о. Иоиля (Быковского). [1] Однако ряд учёных ставит это объяснение под сомнение: в частности, А. Г. Бобров предположил, что А. И. Мусин-Пушкин, занимавшийся поиском древних рукописей по указу Екатерины II, будучи обер-прокурором Синода, злоупотребил служебным положением и решил присвоить в собственную коллекцию манускрипт из собрания Кирилло-Белозерского монастыря, содержащий «Слово», а также ряд других рукописей. [2] Манускрипт «Слова» попал к Мусину-Пушкину не позднее 1792 года (вероятнее всего, зимой 1791-2).
Рукопись, в которую входило «Слово о полку Игореве», представляла собой конволют c механическим соединением текстов разных источников, а именно (помимо «Слова»):
Вероятно, к позднему списку «Хронографа» XVII в. была присоединена летопись, «Слово» и три повести по списку XVI в. О. В. Творогов отмечает, что все произведения, вошедшие в конволют, встречаются довольно редко, а повести, вероятно, имели довольно архаичный источник. [3]
Конволют хранился в доме А. И. Мусина-Пушкина и погиб в огне московского пожара в 1812 году вместе с другими ценными рукописями.
[править] Обнародование и публикация
Вероятные намёки на знакомство со «Словом» появляются уже в феврале 1792 года, когда в журнале «Зритель» появилась публикация, упоминающая существовавшие на Руси стихотворные поэмы «даже во дни Ярослава сына Владимирова» «в честь ему и детям его». Вероятно, издатель журнала П. А. Плавильщиков не был непосредственно знаком с рукописью, но узнал о существовании «Слова» из слухов своего ближайшего окружения, в которое входил И. П. Елагин. И. П. Елагин, в свою очередь, в период с апреля по октябрь 1792 упомянул «Слово о полку Игореве» в своём обширном, но незавершённом и неопубликованном труде «Опыт повествования о России».
До публикации были сделаны рукописные копии «Слова», в частности, до нас дошла копия, сделанная в 1795—1796 гг. для Екатерины II, причём ряд комментариев из екатерининской рукописи, по всей видимости, был оставлен сподвижником Мусина-Пушкина И. Н. Болтиным, скончавшимся в 1792 году (что является ещё одним косвенным свидетельством того, что в 1792 рукопись была уже известна).
В 1797 году поэт М. М. Херасков в примечании к во второму изданию поэмы «Владимир» дал примечание: «Недавно отыскана рукопись под названием „Песнь полку Игореву“, неизвестным писателем сочиненная. Кажется, за многие до нас веки в ней упоминается Баян, российский песнопевец». Это стало первым упоминанием названия «Слова» в печати. Позже, в октябре того же года, Н. М. Карамзин анонимно в издававшемся в Гамбурге журнале «Spectateur du Nord» написал, что «два года тому назад в наших архивах был обнаружен отрывок из поэмы под названием „Песнь воинам Игоря“» (датировка «два года назад», соответственно, в данном случае была ошибочной). Однако будучи знакомым с текстом, ни прямой, ни косвенной работы над первоначальным изданием «Слова» Карамзин не предпринимал. [4]
Подготовкой и корректурой текста для первой публикации «Слова» занимались археограф А. Ф. Малиновский, историк и издатель Н. Н. Бантыш-Каменский и сам А. И. Мусин-Пушкин. Из воспоминаний современников можно заключить, что труднее всего Мусину-Пушкину давалось понимание текста, выделение отдельных слов при отсутствии пробелов, и совместная работа редакторов была направлена в первую очередь на совершенствование перевода и комментариев к «Слову».
Первое издание «Слова о полку Игореве» вышло с переводом (без указания авторства) в 1800 году. Оно отличалось обильными ошибками (такими как слитное написание раздельных слов и наоборот) и опечатками в древнерусском тексте, равно как и неправильным его истолкованием в переводе и примечаниях. Отмечается, что в целом в конце XVIII века передача орфографии древних памятников отличалась непоследовательностью.
Бо́льшая часть тиража первого издания «Слова» сгорела вместе с рукописью в Москве в 1812 году.
Утрата оригинальной рукописи и обилие ошибок, сделанных в конце XVIII века, значительно затруднили исследование памятника.
[править] Датировка и место создания
Диалектные черты (об этом далее) позволяют заключить, что изначально памятник создавался на юге Руси, а последнее переписывание в XV—XVI вв. происходило, скорее всего, в псковской зоне.
Иную, отличную от южнорусской, гипотезу выдвинул С. Л. Николаев, согласно которому автор произведения мог быть родом из Торопца и говорил на одном из кривичских говоров южнопсковско-селижаровского ареала. При этом в основу произведения он мог положить отрывки из дружинного эпоса или авторского текста, происходящего из «староукраинского» диалектного региона (подробнее см. ниже). [7]
Предположение о том, что последний переписчик «Слова» был из Пскова, впервые высказал Н. М. Каринский в 1916 году. С. П. Обнорский относил последнего переписчика к Новгороду, однако не следует исключать также севернобелорусскую (полоцкую) зону как возможное место последнего переписывания.
А. А. Зализняк обнаружил сходство характерных диалектных черт «Слова» со Строевским списком Псковской III летописи (вторая половина XVI в.) и Ипатьевской летописью, созданной на юге и позже переписанной на северо-западе Руси в XV в.
Достоверно определить автора «Слова» не представляется возможным.
Поскольку «Слово о полку Игореве» относится к светской литературе, текст произведения не попадал в монастырские библиотеки. Это объясняет, почему памятник дошёл лишь в одном известном списке: точно так же в единственном списке (в Лаврентьевской летописи) сохранилось «Поучение Владимира Мономаха».
[править] Палеографическая характеристика рукописи
Несмотря на то, что рукопись была утеряна, из сравнения четырёх источников — первого издания 1800 года, изготовленной для Екатерины II рукописной копии 1795—1796 гг., выписок А. Ф. Малиновского и Н. М. Карамзина — можно заключить, что рукопись имела следующие характерные особенности: [8]
Манускрипт был написан на бумаге полууставом.
[править] Теории о фальсификации «Слова»
На протяжении XIX—XX веков неоднократно высказывались теории, провозглашающие «Слово о полку Игореве» подделкой или фальсификацией, сочинённой значительно позже предполагаемой даты — 1185 года. А. А. Зализняк выделяет несколько волн «скептиков». [8]
«Скептики» зачастую ссылаются на обилие гапаксов (то есть таких лексем, которые употреблены только в «Слове» и отсутствуют в иных памятниках), однако оно вполне естественно для крупного древнерусского памятника: поскольку в корпусе древнерусской литературы до нас дошла далеко не полная картина лексического состава языка, лексика лишь коротких и стандартных по содержанию текстов может полностью уложиться в известную по иным памятникам. Ряд лексем, а также морфологических и даже синтаксических особенностей, ранее известных только по «Слову», впоследствии был обнаружен и в других памятниках — в частности, в берестяных грамотах.
Как отмечает А. А. Зализняк, большинство «скептиков» — историки и литературоведы, лингвистов же среди отрицателей подлинности «Слова» всегда было мало; в вопросах языка «скептики» ограничиваются только лексикой, игнорируя прочие аспекты языкознания. Это связано с тем, что нелингвисты не имеют подлинного представления о сложности языкового механизма, о количестве и степени сложности тех правил, которые пришлось бы соблюсти, чтобы получить текст на правильном языке XII столетия, да ещё со следами более позднего переписывания.
[править] Сюжет
Текст «Слова о полку Игореве» начинается со вступления (Не лѣпо ли ны бяшетъ, братiе…), лежащего за пределами основного сюжета. Автор «Слова» вспоминает песнетворца Бояна, который наделяется магическими способностями — в творчестве своём уподобляться волку, орлу и соловью.
Описание собственно похода начинается с солнечного затмения, накрывшего тьмой всё войско Игоря. Несмотря на дурное предзнаменование, Игорь произносит речь перед дружиной, призывая к битве (луце жъ бы потяту быти неже полонену быти — «Лучше убитым быть, чем плененным быть»). Далее Игорь ждёт брата своего Всеволода, Курского князя, который присоединяется к походу со своей дружиной, готовой к бою (а мои ти куряни свѣдоми къмети конець копiя въскръмлени).
Вслед за затмением солнца следуют новые мрачные предзнаменования. Ночная гроза разбудила шумных птиц и зверей (свистъ звѣринъ въста), наверху дерева кличет Див — вероятно, зловещий [9] языческий бог. Половцы устремились к Дону, а Игорь продолжает вести войско, несмотря на продолжающиеся знамения: всё больше проявляет себя зловещая природа, орлы кличут зверей на кости, лисицы ляют на щиты, шумят галки и волки.
«В пятницу утром» (съ заранiя въ пят(ъ)къ) войско Игоря встретилось с половцами: русское войско брало в плен половецких девушек, захватывало золото и ценные ткани. Половецкие ханы Гзак и Кончак отступают, вновь проявляется мотив оборотничества: Гзак изображён бегущим «серым волком». Но на другой день следуют новые предзнаменования: утром небо озарилось кровавыми зорями, с моря шли чёрные грозовые тучи, закрывающие четыре солнца. Половцы обступили русские войска. Всеволод доблестно проявляет себя в битве: камо Туръ поскочяше, своимъ златымъ шеломомъ посвѣчивая, тамо лежать поганыя головы половецкыя.
После этого момента рассказчик начинает повествовать о начале кровавых междоусобиц на Руси: именно долгие княжеские конфликты, по мнению автора, стали причиной последующего поражения в битве. Невиданная доселе сеча длилась три дня, чръна земля подъ копыты костьми была посѣяна, a кpовiю польяна. Игорь отступает, пожалев брата Всеволода, и на третий день к полудню его дружина была разбита. Автор «Слова» здесь вновь осуждает междоусобицы, опустошившие русские земли и ставшие причиной воинских поражений.
Скорбь (Карна и Ж(е)ля) охватили русскую землю. Следует плач русских жён, оплакивающих погибших воинов. Автор обвиняет Игоря и Всеволода в том, что они пробудили раздор, усыплённый их отцом Святославом (лжу убуди которую то бяше успилъ отецъ ихъ), который с победой ходил на половцев. Иноземцы (нѣмци и венедици; греци и морава) поют славу Святославу и корят Игоря, «утопившего обилие на дне Каялы». Игорь оказывается пленён половцами (следует отметить, что именно пленение в XI—XIII вв. считалось самым страшным последствием поражения). [10]
Князь Святослав в Киеве видит «мутный сон», в котором одевали его в погребальный саван на кровати тисовой. Бояре в ответ на рассказ о сне метафорически описывают поражение Игоря и Всеволода, сравнивая их с соколами, которых опуташа въ путины желѣзны.
На третий день померкли два солнца, два багряных столпа и два месяца погрузились в воду, тьма опустилась над рекой Каялой. Половцы, уподобленные выводку гепардов, вторглись на русскую землю, а готские девы, звоня Рускымъ златомъ, празднуют поражение Игоря и месть половцев за кончакова деда, хана Шароканя. Тогда Святослав произнёс «золотое слово» (тогда великiи Святъславъ изрони злато слово слезами смѣшено), в котором обратился к сыновьям Игорю с Всеволодом, а следом и к прочим разобщённым русским князьям, перечисляя всех их победы и поражения, с призывом объединиться против неприятеля и постоять за Русскую землю. [11]
Описав современных князей, автор «Слова» обращается к исторической фигуре Всеслава Брячиславича, которому в произведении приписывается оборотничество (Всеславъ князь людемъ судяше, княземъ грады рядяше, а самъ въ ночь влъкомъ рыскаше) и колдовские способности, а в конце речи автор вновь сокрушается об ушедшем времени великих князей и несогласии между князьями нынешними. При этом создатель произведения даёт описания князей не исходя из политических предпосылок, а в соответствии с художественными закономерностями развития образов. [6]
«Золотому слову» Святослава вторит следующий за ним плач Ярославны, жены Игоря, в Путивле. Вновь возникает языческий мотив оборотничества: Ярославна желает обратиться кукушкой (Полечю зегзицею по Дунаеви) и «утереть кровавые раны» Игорю. Ярославна обращается к ветру (О вѣтрѣ, вѣтрило), Днепру (О Днепре Словутицю) и Солнцу (Свѣтлое и тресвѣтлое слънце). Плач Ярославны, обращающейся к силам природы, одной за другой, симметричен обращению Святослава поочерёдно ко всем русским князьям, отмечает Д. С. Лихачёв.
Игорь бежит из плена, побегу его вторит грозная природа: Прысну море полунощи; идутъ сморци мьглами («идут смерчи тучами»). Бог указывает ему путь в землю Русскую. С Игорем на Русь бежит и половецкий полководец Овлур. [12] Вновь, в третий раз появляется мотив оборотничества: Игорь словно бы обращается в горностая и утку-гоголя (Игорь князь поскочи горнастаемъ к тростiю и бѣлымъ гоголемъ на воду), волка (въ(з)връжеся на бръзъ комонь и скочи съ него босымъ влъкомъ) и сокола, перенимая от последнего и повадки (и полетѣ соколомъ подъ мьглами, избивая гуси и лебеди завтроку и обѣду и ужинѣ). Овлур также описывается бегущим волком: Коли Игорь соколомъ полетѣ, тогда Влуръ влъкомъ потече.
Далее следует «диалог» князя Игоря с Донцом, в котором Игорь благодарит речку за помощь в побеге и охранявшей его «гоголемъ на водѣ, чайцами на струяхъ, чрьнядьми на ветрѣхъ». Князя преследуют половецкие ханы Гзак и Кончак. Природа помогает Игорю: вороны, сороки и галки замолкли, не выдают бежавшего князя, а дятел своим стуком указывает путь к реке. Гзак обращается к Кончаку, сравнивая Игоря с соколом, возвращающимся в гнездо, предлагает «расстрелять соколёнка золочёными стрелами». Кончак не соглашается и предлагает «опутать соколёнка красною девицей». Гзак, в свою очередь, отвергает и это предложение, утверждая, что не будет у них тогда ни соколёнка, ни красной девицы.
Игорь возвращается на Русскую землю и поклоняется Богородице Пирогощей в Киеве (в храме, находившемся на возвышении, что имеет символический смысл). По всей Руси теперь распространилось ликование. Произведение завершается славой — хвалебной песнью в честь Игоря, Святослава, Владимира Игоревича и дружины. Концовка, как и вступление, лежит за пределами собственно сюжета.
[править] «Слово» с точки зрения литературоведения
После открытия и в XIX веке «Слово о полку Игореве» ошибочно воспринималось как ритмизированная проза, однако произведение является стихотворным и, вероятно, было написано в силлабо-тонической системе, на что указывает регулярное чередование ударных и безударных слогов. По мнению С. Л. Николаева, слогов в строфах было от 5 до 14, а ударений — от 2 до 4. Размеры основной части текста можно разделить на «двухсложный» (свободно чередующиеся хорей, ямб и пиррихий) и «трёхсложный» (свободно чередующиеся дактиль, амфибрахий и трибрахий, редко анапест), причём значительные отрывки текста имеют только один из этих двух размеров, но иногда чередуются небольшие отрывки в разных размерах. [7]
Для «Слова» характерно последовательное возвращение к одним и тем же образам, постепенно обрастающим связями с другими близкими по духу образами. [13] В структуре произведения ни один мотив, ни одно явление не остаётся изолированным или ограниченным конечным набором контекстов. В многочисленных периферийных проявлениях тот или иной образ получает всё менее отчётливое и более смешанное с другими образами выражение, в результате чего образы «Слова» растворяются «в бесконечном калейдоскопе мотивных комбинаций». [6]
Достаточно ярко в «Слове» выражено противопоставление образных пар: звук (упорядоченный) — шум (хаотичный), ясность — замутнённость, тьма — свет.
К характерным особенностям поэтического языка «Слова» можно отнести регулярно встречающийся в тексте синтаксический параллелизм — зеркальное построение соседних предложений, при котором меняются местами субъект (подлежащее) и предикат (сказуемое), например: Комони ржуть за Сулою, звенить слава въ Кыевѣ, трубы трубять въ Новѣградѣ, стоять стязи въ Путивлѣ. Кроме того, автор произведения часто прибегает к эвфоническому повторению звуков.
[править] Датировка «Слова» по данным литературоведения
По мнению Д. С. Лихачёва, «Слово о полку Игореве» создавалось непосредственно после описываемых событий, на что указывает выбор мотива поражения как призыва князьям постоять за Русскую землю, поскольку поражение в Древней Руси часто служило стимулом для подъёма общественного самосознания, начала активных действий и реформ. В таком случае тема поражения в произведении, призывающем к единению, могла быть выбрана только сразу же после описываемого происшествия — как поучение и призыв.
Противоположное мнение высказал Б. М. Гаспаров, относящий создание памятника к началу XIII века. Согласно Гаспарову, поэтико-мифологическое преобразование действительности (в т. ч. реальных деталей) в «Слове» доминирует над информативным повествованием и политико-дидактическими целями. Мифологизация описываемых событий, согласно Б. М. Гаспарову, должна была занять определённое время — таким образом, «Слово» могло быть написано значительно позже описанных событий, но не позднее татаро-монгольского нашествия в 1223 году.
[править] Языческая стихия и христианство в «Слове»
В «Слове о полку Игореве» сочетаются языческая и христианская стихии. В тексте «Слова» сплетаются апокалиптические мотивы, языческий фольклор и древнейшие архаические пласты мифологического сознания.
[править] Язычество и мифологическая основа «Слова»
Языческие мотивы в «Слове о полку Игореве» выражены особенно подробно. К проявлениям дохристианских представлений в «Слове» относятся, в частности, следующие явления:
Таким образом, реальные события, лёгшие в основу «Слова», осмысляются через мифологические мотивы и обретают таким образом дополнительное значение, а логика мифа подчиняет себе логику повествования: именно миф диктует отбор описываемых событий, последовательность появления и способ их презентации в тексте. Мифологизированные элементы не существуют по отдельности, но вступают между собой в многообразные связи: границы между мифологемами стираются, появляются новые контаминации мифов, образуется единая сеть из их калейдоскопических сочетаний и отношений, покрывающая всё произведение.
[править] Христианские мотивы в «Слове»
Достаточно подробно в тексте «Слова» отражены и христианские мотивы. К таковым можно отнести:
Согласно Б. М. Гаспарову, языческая и христианская символика (также уходящая корнями в дохристианскую мифологию) в «Слове о полку Игореве» соединяются в «поливалентное и многозначное мифологическое целое», а разные планы символического осмысления сюжета сосуществуют вместе, образуя единый комплекс, различные аспекты которого могут быть поняты только в единстве друг с другом.
[править] Композиция «Слова»
Б. М. Гаспаров предложил следующую схему композиционной структуры «Слова о полку Игореве» [6] :
Такая композиция, по мнению Б. М. Гаспарова, символически отражает мифологическую цикличность гибели и спасения, уход в потусторонний мир и возвращение в мир живых. Данное построение оказывает влияние на последовательность изложения эпизодов, порой подчиняя её требованиям конструктивной симметрии. Заложенный в «Слове» многоуровневый символизм и усложнённое построение, манифестирующее своей структурой мифологическую идею, Б. М. Гаспаров сравнивает с принципами музыкальной композиции.
[править] Жанровая специфика
В момент создания «Слово о полку Игореве» в жанровом плане было, скорее всего, уникальным. Науке неизвестны другие подобные древнерусские произведения XII столетия.
По мнению Д. С. Лихачёва, жанровая и стилевая уникальность «Слова о полку Игореве» может быть связана с тем, что в домонгольский период жанровые признаки оригинальных (не переводных) древнерусских произведений ещё не успели созреть. При этом Лихачёв не исключает, что другие подобные произведения того периода могли быть утрачены.
В «Слове» письменная традиция вступила в связь с устной поэзией, чем и была обусловлена неопределённость жанровой природы памятника. Сильная зависимость от фольклорной стихии стала важной особенностью «Слова о полку Игореве», но при этом произведение само по себе является сугубо книжным, литературным, поскольку народная поэзия не допускает смешения жанров. В «Слове», по мнению Д. С. Лихачёва, «мы имеем ещё не сложившийся окончательно новый для русской литературы жанр, жанр нарождающийся, близкий к ораторским произведениям, с одной стороны, и к плачам и славам народной поэзии — с другой». [11]
Как отмечено выше, с фольклором «Слово о полку Игореве» сближают прежде всего народные жанры плача и славы, инкорпорированные в текст памятника. По всей видимости, эти жанры были широко распространены и упоминаются в летописях XII—XIII вв. Именно обращение к таким эмоционально противоположным жанрам даёт «Слову» обширный диапазон чувств и настроений, а их сочетание и противопоставление обособляет «Слово» от фольклора, в котором каждый жанр был строго обособлен, а произведения в нём подчинены какому-то одному настроению.
Д. С. Лихачёв обнаружил в тексте «Слова» упоминания по меньшей мере пяти плачей, в произведении приведены собственно тексты двух из них (плач жён русских воинов и наиболее яркий — плач Ярославны, который автор приводит либо сочиняет в тех выражениях, которые могли ей принадлежать). Помимо того, автор использует лирические восклицания, характерные для жанра плача («О руская земле! уже за шеломянемъ еси», «а Игорева храбраго плъку не крѣсити», etc.). Близким к жанру плача Лихачёв считает и «золотое слово» Святослава.
Славы также несколько раз упомянуты в тексте. Текст произведения начинается с упоминания слав, которые пел Боян, и завершается славой Игорю, Всеволоду, Владимиру и дружине. Присущие жанру славы фразы использует автор текста при обращении к князьям («Княже Игорю! не мало ти величiя»), вкладывает в уста Игорю в диалоге с Донцом («о Донче! не мало ти величия»).
Сочетание плача и славы было воспринято древнерусской литературой: в последующие века появились и другие произведения, следующие этой формуле — среди них примечательна, в частности, «Задонщина», включающая обширные цитаты из «Слова о полку Игореве».
[править] Черты средневековой литературы в «Слове»
По мнению Р. О. Якобсона, в «Слове» отразились характерные черты эпических произведений XII—XIII вв.: зачастую текст лишь намекает на те факты, которые представляются автору хорошо известными для читателя, вместо того, чтобы подробно о них рассказывать. Пространственная, временная и тематическая насыщенность произведения дополняется контрастирующим сочетанием стихий: устной и письменной, секулярной и клеркиальной, христианской и полу-языческой. [Прим. 2] [14]
В произведении обнаруживаются определённое сходство с европейским героическим эпосом позднего средневековья («Песнь о Роланде», «Песнь о моём Сиде») — в частности, общим оказывается «монументально-исторический стиль», для которого характерны широта границ пространства и времени и лёгкость передвижения в них, значительность поднимаемых тем и их историческая прикреплённость. [13] Однако если произведения героического эпоса посвящены отдалённому, обросшему легендами прошлому, то «Слово», обращающееся к описанию настоящего (или недавнего прошлого), отличается приближением к реальности, бо́льшей конкретизацией и детализацией описаний. От героического эпоса «Слово» отличает и большая сжатость повествования, сложность поэтической формы, насыщенность текста символизмом и переплетениями образов. Б. М. Гаспаров обнаруживает в этих чертах сходство с Провансальской поэзией трубадуров, а в переработке мифологических мотивов в христианскую эпоху — сходство с Младшей Эддой. Таким образом, «Слово о полку Игореве», будучи жанрово уникальным, вписывается в характеристики средневековой литературы своего времени.
Как доказал Д. С. Лихачёв, в своей литературной природе «Слово о полку Игореве» несёт черты, специфические для русского средневековья. [11] В частности, описания природы в «Слове» полностью вписываются в традицию древнерусской книжности: природа никогда не даётся в статичных картинах, она динамична и отражает действия людей: события природы параллельны событиям жизни персонажей.
[править] Связь «Слова» с устной традицией
Автор «Слова» ощущает себя говорящим, а не пишущим, своих читателей — слушателями. Д. С. Лихачёв отмечает, что такая зависимость от устной традиции речевых выступлений в целом характерна для древнерусской литературы.
Б. М. Гаспаров предположил, что первоначальной формой бытования «Слова» было именно устное исполнение, а через относительно короткое время текст был записан либо самим автором, либо кем-то другим. Сложная композиция произведения и изощрённый параллелизм фрагментов произведения, в свою очередь, свидетельствует о том, что «Слово» не было создано спонтанно, в процессе исполнения, но формировалось со знанием повествования по памяти и, имея устойчивую стихотворную базу (без которой невозможна была бы сложная организация текста), допускало некоторую вариативность отдельных фрагментов. При этом, несмотря на предполагаемое изначально устное существование, «Слово о полку Игореве» нельзя считать фольклорным текстом, поскольку, наряду с народными и мифологическими источниками, произведение отсылает и к памятникам книжности. Кроме того, длительная традиция фольклорного воспроизведения «Слова» неизбежно нарушила бы структурную целостность произведения и исказила исторические детали, точно переданные в тексте. [6]
[править] «Слово» с точки зрения лингвистики
Как убедительно доказал А. А. Зализняк, «Слово о полку Игореве» написано на правильном древнерусском языке южной части восточнославянской зоны конца XII столетия, на который наложены орфографические, фонетические и морфологические черты старорусского языка XV—XVI вв. в целом и его северо-западного (вероятнее всего, псковского) диалекта в частности. [8] Ниже перечислены как характерные особенности оригинального древнерусского текста, так и эффекты, появившиеся при последнем переписывании в XV—XVI вв.
[править] Черты древнерусского языка XII в.
[править] Атипичные черты в «Слове»
В то же самое время «Слово о полку Игореве» содержит ряд черт, не характерных для других памятников XII в. К таковым относятся:
[править] Черты XV—XVI вв.
Переписчик «Слова о полку Игореве», как это всегда случалось при переписывании более древних текстов, постепенно, по причине нарастания усталости и утраты внимания, допускал незначительные отклонения от написания оригинала — чаще всего в сторону живого языка. Таким образом, во второй половине списка отклонений от норм XII в. становилось всё больше. В тексте памятника отражены следующие черты, характерные для книжности XV—XVI вв.:
[править] Диалектные черты
Число диалектизмов в «Слове о полку Игореве» сравнительно невелико. Значительное число диалектных форм в «Слове» относится к фонетике и морфологии (выбору окончаний склонения и спряжения); подобные диалектизмы на поверхностных уровнях языка обыкновенно принадлежат последнему переписчику, что позволяет более-менее определённо судить о месте последнего переписывания «Слова». Эти диалектизмы позволяют заключить, что памятник последний раз переписывался в северо-западной части восточнославянской зоны, употреблённые формы указывают в первую очередь на зону псковских диалектов, но многие из них характерны также для новгородской и севернобелорусской (полоцкой) зоны. К таковым чертам относятся следующие:
Следует отметить, что характерные псковские черты всё же не являются абсолютно эксклюзивными для псковской диалектной зоны, многие из них могли встречаться также в полоцких и новгородских говорах.
Что же касается диалектных черт оригинального текста XII в., то их в тексте «Слова» немного. Древнейшие диалектные черты отпечатываются на более глубоких уровнях языка — они могут относиться к особенностям семантики лексем или грамматических единиц. К числу таких диалектных черт в «Слове» относится упомянутое выше употребление имперфектов совершенного вида, характерное для южной части восточнославянской зоны.
[править] Диалектная лексика
Оценка диалектной принадлежности лексики не может быть абсолютно надёжной, поскольку доподлинно неизвестно, какие лексемы были общеупотребительными в древнерусском языке XII в., но с тех пор могли выйти из употребления в некоторых ареалах. Как утверждает С. Л. Николаев, в «Слове о полку Игореве» представлены две группы диалектной лексики: преобладающая в большей части текста юго-западная (юго-западные русские, украинские и белорусские говоры), составляющая 10 % лексем, и преобладающая в отдельных фрагментах северная (соответствующая зонам Псковской и Новгородской земель), составляющая 2,9 % лексем. При этом в «Слове» полностью отсутствуют слова, специфичные для восточнорусской (владимиро-поволжская, ростово-суздальская) и юго-восточнорусской (рязанская, верхнедонская) зон. [7]
Севернорусская диалектная лексика сконцентрирована, в частности, в «плаче русских женщин»: потрепати (воспользоваться), жирьна. Северные диалектные лексемы, по С. Л. Николаеву, активно употребляются в самом начале «Слова» (трудныхъ повѣстiй, лѣпо, etc) и его конце (опутаевѣ, чайца, etc.).
К юго-западной лексике предположительно относятся многочисленные распределённые по тексту лексемы: жалощами, гримлють, поскепаны, вельми, чрьленъ, etc., etc.
25 % диалектных параллелей в лексике «Слова» было обнаружено в брянских говорах, [15] однако особенно среди юго-западных диалектизмов «Слова» велико число таких лексем, которые обнаруживаются в говорах современного украинского языка. Исходя из этого С. Л. Николаев выдвигает предположение, что изначальный автор «Слова», родным для которого был один из кривичских говоров южнопсковско-селижаровского ареала (в котором зарегистрированы формы второй палатализации, в отличие от севернопсковского), мог вплести в «Слово» отрывки из дружинного эпоса или авторского текста родом из «староукраинского» региона, заменяя при этом «староукраинскую» морфологию на «южнопсковско-селижаровскую» и избегая родных (севернорусских) диалектизмов. При этом части произведения были написаны на родном диалекте автора, что объясняет отсутствие в них южнорусских диалектных лексем.
[править] Акцентология
Система ударений в «Слове», по С. Л. Николаеву, содержит черты как западного (кривичского), так и юго-западного древнерусских ареалов. [7] К характерным особенностям ударения в «Слове» относятся:
Перечень содержит отдельные характерные особенности и не претендует на завершённость.
Что касается вопроса об ударении в самом названии памятника, традиционным здесь является вариант «Сло́во о пълку́ И́гореве», однако В. В. Колесов в акцентологической реконструкции предложил вариант «Сло́во о пъ́лку И́гореве», с ударением на корне в слове «о полку». Согласно аргументации В. В. Колесова, лексема пълкъ, вероятно, заимствована из германских языков, а потому должна сохранять ударение на корне в косвенных падежах.
[править] Связь «Слова» с другими памятниками древнерусской книжности
«Слово о полку Игореве» содержит ряд параллелей с более ранними произведениями древнерусской книжности: например, фраза «Тогда великiй Святъславъ изрони злато слово» имеет аналогию в «Повести об Акире Премудром», переведённой на древнерусский в XI-XII вв.: «изронить слово, а послѣ каеться». Фраза «На ниче ся годины обратиша» имеет параллель в «Чудесах Николы» (также XI—XII вв.): «вънезапоу тоуча и вѣтръ великъ приде и обрати корабль на нице, и идохъ на дьно морь».
В свою очередь, уже с XIII века появляются произведения, имеющие параллели со «Словом о полку Игореве». Так, фраза «Летая умомъ подъ облакы» связывается с фрагментом «Моления Даниила Заточника»: «умом лѣтая аки пчела». Фраза «А Половци неготовами дорогами побѣгоша къ Дону Великому» имеет параллель в «Слове похвальном Фомы» в XV в: «Побѣжимъ неготовыми дорогами».
Апостол 1307 года содержит целую фразу, процитированную из «Слова», ср.: «Тогда при Олзѣ Гориславличи сѣяшется и растяшеть усобицами, погибашеть жизнь Даждь-Божа внука, въ княжихъ крамолахъ вѣци человѣкомь скратишась» и Апостол: «При сих князех сеяшется и ростяше усобицами, гыняше жизнь наша, въ князех которы, и веци скоротишася человеком». [17]
Параллель со «Словом» была предложена даже в Геннадиевском своде Библии 1499 года — первом церковнославянском переводе всех книг Ветхого и Нового Заветов, — ср. фразу «Слова»: «Стукну земля, въшумѣ трава» и Геннадиевской Библии: «и вшюмѣ земля». [8]
Помимо собственно литературы, подобные параллели были обнаружены и в русском, украинском и белорусском фольклоре, ср.: «Си ночь съ вечера одѣвах т мя, рече, чръною паполомою на кроваты тисовъ» и фрагмент онежской былины: «Пожалуй со мною опочинуться/На ту на кроватку на тисовую»; также: «Что ми шумить, что ми звенить?» и галицкая народная песня: «Ой чо жь ты шумишь, ой чо жь ты звенишь».
[править] «Слово» и «Задонщина»
Д. С. Лихачёв также отметил: признаки подражательности обильны в «Задонщине» и отсутствуют в «Слове о полку Игореве». [19]
[править] «Слово» после обнаружения и в современной культуре
В конце XVIII века «Слово о полку Игореве» рассматривалось прежде всего в связи с фольклорной традицией. Н. М. Карамзин, объявляя о находке памятника в 1797 году, ставил его в один ряд «с лучшими отрывками Оссиана». «Дух Оссианов» был отмечен и в предисловии первого издания «Слова». По иронии, поэмы, приписывавшиеся в XVIII веке кельтскому барду Оссиану, оказались мистификацией. [20]
Русский писатель и историк литературы В. Т. Плаксин в 1832 году включил «Слово о полку Игореве» в корпус народной поэзии. [21] С народной традицией связывал «Слово» и А. С. Пушкин, который в 1830-х работал над оставшимся неоконченным переводом памятника. При работе Пушкин использовал материалы древнерусских летописей, сборники украинских и сербских народных песен. А. С. Пушкин считал «Слово о полку Игореве» единственным в своём роде образцом чистой древнерусской народной словесности: «„Слово о полку Игореве“ возвышается уединённым памятником в пустыне нашей древней словесности». [11] Виссарион Белинский также связывал «Слово о полку Игореве» с устной традицией и ставил его в один ряд с простонародными песнями: «Слово — прекрасный, благоухающий цветок славянской народной поэзии, достойный внимания, памяти и уважения», — писал критик.
Вероятно знакомый с подлинной рукописью чешский филолог Йосеф Добровский оценивал «Слово о полку Игореве» исключительно высоко и считал его величайшим памятником древнерусской литературы. «Поэма об Игоре, рядом с которой ничего нельзя поставить!» — писал он. Любопытно, что, комментируя первое издание памятника, Добровский утверждал, что «русские совершенно не поняли некоторых мест» произведения. [22] [23]
П. В. Владимиров в ЭСБЕ (1900) отнёс «Слово» как к народной, так и к художественной поэзии. [24] Позже пришло окончательное понимание того, что памятник этот сугубо литературный, но не фольклорный. По мере расширения знаний о древнерусской книжности в ранний советский период «Слово» воспринималось уже как не исключение, а закономерность рядом с наследием Кирилла Туровского и древнерусской культуры в целом. [25] Как отмечает Д. С. Лихачёв, в России не было ни одного крупного филолога, который бы не касался в своих трудах «Слова».
Переводами «Слова о полку Игореве» на современный русский язык занимались многие выдающиеся поэты, среди которых — В. А. Жуковский, А. Н. Майков, К. Д. Бальмонт. Во второй половине XX века переводы «Слова» создавали филологи-медиевисты Д. С. Лихачёв, О. В. Творогов, Л. А. Дмитриев. Поэтические элементы «Слова» отразились в русской прозе и поэзии, сюжеты «Слова» с XIX века нашли широкое отражение в русской живописи и музыке.
«Слово о полку Игореве» было переведено практически на все славянские языки, включая верхнелужицкий.
Первое издание «Слова» на чешском подготовил Вацлав Ганка в 1821 году, однако излишне придерживавшийся древнерусского облика лексем, Ганка совершил в переводе множество анекдотичных ошибок. Ганка также пользовался «Словом» при фальсификации «старочешских рукописей» — Зеленогорской и Краледворской. [26] При этом Ганка не был первым переводчиком «Слова» на чешский — ещё раньше перевод сделал Йозеф Юнгман под руководством Добровского (1810), однако этот перевод оставался неизданным до XX века. Юнгман считал перевод «Слова» одним из средств для выполнения задачи возрождения чешского языка путём лексических заимствований и стилистического обогащения. Ряд лексем, почерпнутых Юнгманом из «Слова», действительно вошёл в чешский язык — через другие его труды. [27]
В 1803 году вышел первый перевод «Слова» на немецкий. В 1811 году выходит перевод на немецкий Й. Мюллера, выполненный под руководством Добровского. Всего на немецкий язык произведение переводилось не менее семнадцати раз. [28]