На смену чему пришел романтизм

Романтизм в литературе: черты, век, произведения русского романтизма

Что такое романтизм?

Романтизм называют эстетической революцией, потому что вместо науки и разума (как было в эпоху Просвещения) он провозгласил идеалами художественное творчество и чувство. К романтическим произведениям относятся, в частности, поэмы А.С. Пушкина «Кавказский пленник» и «Цыганы», лермонтовские «Демон» и «Мцыри».

Романтизм возник в 1790-х годах в Германии, а впоследствии распространился по всей Западной Европе. Причиной его появления стали кризис рационализма Просвещения. Романтизм опирался на предшествующие течения, такие как сентиментализм. На его появлении сказались Великая французская революция и немецкая классическая философия.

Романтизм быстро вышел за рамки искусства и начал определять стиль философии, поведения, одежды и других аспектов жизни.

Эпоха романтизма завершилась в европейской культуре в 1830-е годы, когда ему на смену пришел реализм.

Черты романтизма

Основой романтического мировосприятия и искусства стал мучительный разлад идеала и социальной действительности.

Выражение в идеологии и практике романтизма нашли интерес к национальному прошлому, традициям фольклора и культуры своего и других народов, стремление создать универсальную картину мира, а также идея синтеза искусств.

Романтический герой

Образ такого персонажа обычно строится на основе антитезы. Автор делает его одновременно исключительной личностью, и бессильным существом перед ударами судьбы.

Романтизм в литературе

Центральную для романтизма категорию возвышенного сформулировал немецкий философ Иммануил Кант в «Критике способности осуждения». Он делил наслаждение возвышенным на позитивное, выражающееся в спокойном созерцании, и негативное, вызывающее не радость, а изумление и осмысление. Именно с последним связан интерес романтизма к злу.

Романтизм противопоставляет просветительской идее прогресса интерес к фольклору, простому человеку, возвращению к корням и к природе.

Как было сказано ранее, романтизм зародился в Германии. Немецкий романтизм отличает интерес к сказочным и мифологическим мотивам. Особенно ярко это проявилось в творчестве братьев Гримм и Эрнста Гофмана.

Английскому романтизму присущ интерес к общественным проблемам: буржуазному обществу противопоставлены отношения в традиционном обществе, воспевание природы, простых и естественных чувств.

Ярким представителем английского романтизма был Джордж Гордон Байрон. Его творчество как раз основано на пафосе борьбы и протеста против современного мира, воспевании свободы и индивидуализма. Среди других последователей романтизма в Англии обычно называют Перси Шелли, Джона Китса, Уильяма Блейка.

В русском романтизме невозможным оказывается прежний взгляд, по которому поэзия представлялась пустой забавой. В романтизме русской литературы авторы демонстрируют страдания и одиночество главного героя. Это направление традиционно ассоциируется с именами В.А.Жуковского (поэма «Светлана»), К.Н.Батюшкова («К Дашкову»), Е.А.Баратынского («Эда»), Н.М.Языкова («Мы любим шумные пиры…»).

Прощай же, море! Не забуду
Твоей торжественной красы
И долго, долго слышать буду
Твой гул в вечерние часы.

В леса, в пустыни молчаливы
Перенесу, тобою полн,
Твои скалы, твои заливы,
И блеск, и тень, и говор волн.

Нет, я не Байрон, я другой,
Еще неведомый избранник,
Как он, гонимый миром странник,
Но только с русскою душой.

Ярким примером романтического творчества Лермонтова является поэма «Мцыри».

Одновременно и завершением, и преодолением романтизма в России считается философская лирика Ф.И.Тютчева. В стихотворении Silentium он писал:

Романтизм в поэме «Мцыри»

Каноном русского романтизма принято считать поэму М.Ю. Лермонтова «Мцыри». В произведении реализованы основные принципы направления: внимания переносится на главного героя, его мысли, ощущения и переживания. В тексте изображен необычный персонаж в необычных обстоятельствах. Автор делает своей главной задачей передачу романтического бунта героя.

Романтизм в музыке

Романтизм в музыке сложился в 1820-х годах под влиянием романтической литературы. Связь литературы и музыки проявлялась в обращении к синтетическим жанрам: опере и песне. Характерное для романтизма внимание к внутреннему миру человека нашло отражение в культе субъективного, тяге к эмоциональной напряженности.

Главными представителями романтизма в музыке стали Франц Шуберт, Карл Мария фон Вебер, Рихард Вагнер, Гектор Берлиоз, Николло Паганини, Ференц Лист, Фредерик Шопен, Роберт Шуман, Иоганнес Брамс.

Романтизм в живописи и архитектуре

Романтизм распространился и на изобразительной искусство. В этой сфере он наиболее ярко проявился в живописи и графике. Менее отчетливо он заметен в скульптуре и архитектуре, например, романтизмом считается неоготика.

Большинство национальных школ романтизма в изобразительном искусстве сложилось на основе борьбы с официальным академическим классицизмом. В изобразительном искусстве главными представителями романтизма считаются живописцы Э. Делакруа, Т. Жерико, Ф. О. Рунге, К. Д. Фридрих, Дж. Констебл, У. Тернер. В России это О. А. Кипренский и А. О. Орловский.

Источник

LiveInternetLiveInternet

—Рубрики

—Поиск по дневнику

—Подписка по e-mail

—Интересы

—Постоянные читатели

—Сообщества

—Статистика

Что такое романтизм и как он изменил мир. Часть 1

Без Лермонтова и Гофмана, Гойи и Делакруа, Бетховена и Наполеона наша жизнь была бы совсем другой (5 тем)

Андрей Зорин. Доктор филологических наук

Любовь, искусство и смерть: романтизм как мироощущение

Почему романтизм — это не просто термин из школьной программы, а культурная макроэпоха, определившая нашу жизнь на 250 с лишним лет

Романтизм часто понимается как литературное или, шире, художественное направление, возникшее где-то в начале XIX века и существовавшее примерно в интервале между классицизмом и реализмом. Оно сменяет классическое искусство — потом реалистическое искусство приходит ему на смену. Обычно называются имена Лермонтова, Байрона, Новалиса, Шумана, Брюллова и других классиков разных форм искусства. Это традиционное, школьно-вузовское понимание романтизма в рамках классических курсов литературы и разных искусств.

В этой теме романтизм будет пониматься несколько иначе, скорее как огромная макроисторическая культурная эпоха. Эта эпоха началась где-то в середине XVIII столетия, сформировала современную культуру и продол­жалась примерно четверть тысячелетия, а после Второй мировой войны она начала уходить в прошлое.

Завершается она на наших глазах. Процесс смены этих макроистори­ческих эпох уже зашел достаточно далеко, но еще едва ли завершен полностью, поэтому многие из нас, в особенности люди старшего поколения, еще помнят то, о чем я буду сегодня говорить, по собственному жизненному опыту.

Я буду говорить о романтизме как о способе миропонимания. Это романтиче­ское мироощущение предполагает восхищение сильной личностью, индиви­дуальностью человека, его оригинальностью, неповторимостью. С другой стороны, в нем — сильнейшая ностальгия и желание идеала, недостижимой полноты существования, чего-то, к чему ты стремишься, но чего по определе­нию не можешь достигнуть, поскольку каждый человек лимити­рован сроками собственной жизни, временем и местом рождения, статусом и в конечном счете собственным телом.

И поэтому существует тот идеал, от которого мы оторвались, та чаемая полно­та существования, к которой мы стремимся, но которой никогда не можем достигнуть. Это и есть, на мой взгляд, основа того, что назы­вается романти­ческим восприятием мира.

Откуда возникает и берется это новое мироощущение? Примерно четверть тысячелетия тому назад, в середине XVIII века, многие культурные и обра­зо­ванные люди стали ощущать одиночество человека в мире, оторванность его от своих корней, из которых тысячелетиями произрастало человеческое общество.

Романтизм — это в первую очередь городская культура. В то время подавляю­щее большинство живущих на земле людей продолжают работать на земле, и поначалу романтическая культура касается небольшого количества горожан, но потом их количество растет. Это люди, чей образ жизни, и мироощущение, и опыт кардинально отличаются от опыта их предшественников, и отличаются во многих отношениях.

Прежде всего, окружающая природа перестала быть для них источником угроз и уничтожения, каким она являлась для крестьян. Она перестала грозить землетрясениями, наводнениями, засухами и стала ощущаться чем-то, от чего тебя насильственно оторвали и чего ты лишился.

Точно так же постепенно меняется традиционный образ жизни. На про­тяже­нии веков каждого родившегося на земле человека в большинстве случаев ждало то же самое, что его родителей. Сын крестьянина стано­вился крестья­нином, сын аристо­крата — аристократом. По жизни в собственном доме каждый более-менее понимал, как придется жить ему самому, и учился этому.

Новая эпоха разомкнула эту связь — у человека возникла ответственность за собственную судьбу.

Происходит не только разрыв с природой, с крестьянским образом жизни, с базовыми фундаментальными и вечно неизменными общественными струк­турами — уменьшается связь человека с религией. Религия сохраняет свое значение, но традиционная вера, традиционная Церковь, передающиеся из поколения в поколение, перестают формировать абсолютно все челове­ческое существование. Человек сам начинает искать для себя Бога и высшее начало.

Это обстоятельство привело одновременно к двум, возможно, разнонаправ­ленным, но связанным между собой явлениям. С одной стороны, романти­ческое ощущение основано на том, что называется индивидуализмом, — на культе героики, на образе сильной личности, меняющей собственную жизнь, обстоятельства и мир.

В знаменитом романтическом стихотворении Пушкина «К морю» называются два культовых персонажа романтической эпохи — Наполеон и Байрон.

К МОРЮ

Прощай, свободная стихия!
В последний раз передо мной
Ты катишь волны голубые
И блещешь гордою красой.

Как друга ропот заунывный,
Как зов его в прощальный час,
Твой грустный шум, твой шум призывный
Услышал я в последний раз.

Моей души предел желанный!
Как часто по брегам твоим
Бродил я тихий и туманный,
Заветным умыслом томим!

Как я любил твои отзывы,
Глухие звуки, бездны глас
И тишину в вечерний час,
И своенравные порывы!

Смиренный парус рыбарей,
Твоею прихотью хранимый,
Скользит отважно средь зыбей:
Но ты взыграл, неодолимый,
И стая тонет кораблей.

Не удалось навек оставить
Мне скучный, неподвижный брег,
Тебя восторгами поздравить
И по хребтам твоим направить
Мой поэтической побег!

Ты ждал, ты звал. я был окован;
Вотще рвалась душа моя:
Могучей страстью очарован,
У берегов остался я.

О чем жалеть? Куда бы ныне
Я путь беспечный устремил?
Один предмет в твоей пустыне
Мою бы душу поразил.

Одна скала, гробница славы.
Там погружались в хладный сон
Воспоминанья величавы:
Там угасал Наполеон.

Там он почил среди мучений.
И вслед за ним, как бури шум,
Другой от нас умчался гений,
Другой властитель наших дум.

Исчез, оплаканный свободой,
Оставя миру свой венец.
Шуми, взволнуйся непогодой:
Он был, о море, твой певец.

Твой образ был на нем означен,
Он духом создан был твоим:
Как ты, могущ, глубок и мрачен,
Как ты, ничем неукротим.

Мир опустел. Теперь куда же
Меня б ты вынес, океан?
Судьба людей повсюду та же:
Где капля блага, там на страже
Уж просвещенье иль тиран.

Прощай же, море! Не забуду
Твоей торжественной красы
И долго, долго слышать буду
Твой гул в вечерние часы.

В леса, в пустыни молчаливы
Перенесу, тобою полн,
Твои скалы, твои заливы,
И блеск, и тень, и говор волн.

Наполеон был сыном корсиканских офицеров, ставшим императором, а Байрон был англий­ским лордом, ставшим лидером греческого революционного движе­ния, символом европейской революции и, возможно, первым европей­ским селебрити. Это люди, поменявшие свою судьбу и кардинальным образом изменившие эпоху вокруг себя.

С другой стороны, с этим ощущением неразрывно связано столь же сильное чувство ностальгии: желание вернуться, приобщиться к чему-то, от чего ты отор­ван насильственно, снова влиться во что-то более значимое, чем ты, перестать ощущать себя столь мучительно одиноким.

Соответственно, героический индиви­дуализм и ностальгия по полноте существования оказываются неразде­лимыми частями романтического мироощущения. Оно непредставимо ни без одного, ни без другого.

В своем понимании и романтического искусства, и романтического миро­ощущения я исхожу из классических трудов американского фило­ло­га Мейера Говарда Абрамса, который выделил два базовых мифа, лежащих в основе романтизма. Первый — античный миф о золотом веке, об утраченном времени идеальной жизни, из которой человек оказывается изгнан. В какой-то мере отражением этого мифа является библейский миф о потерянном рае. Второй — миф о блудном сыне, который уходит из родного дома, а потом туда возвращается.

Здесь возникают два центральных мотива, тесно связанных с двумя составляю­щими романтического мироощущения. С одной стороны, этот разрыв можно воспринимать как разрушение золотого века и идиллии: Адам, изгнанный из рая, где он жил, или человек, которого насильственно выбрасывают из от­чего дома. А с другой стороны, его можно воспринимать как результат созна­тельного решения, как побег, как нарушение правил и канонов, как поиск себя как личности, не укладывающийся в заранее установленные рамки.

Это мироощущение отражалось в сознании всего образованного слоя европей­ских, а потом и не только европейских людей на протяжении примерно двух с половиной столетий и до сих пор не ушло до конца. Как и всегда, свое наиболее полное выражение это мироощущение получило в искусстве.

От чего же человек в эту романти­ческую эпоху оказывается оторван, куда он стремится вернуться, потерю чего он так остро ностальгически переживает?

Прежде всего, я назвал бы детство. Романтическая культура начинается с его исследования: с трактата «Эмиль, или О воспитании» Руссо, с рассказов героя шиллеровских «Разбойников» о потерянном рае его детства, о майской, весен­ней эпохе. Можно вспомнить классические русские произведения на эту тему — от Льва Толстого и Сергея Аксакова вплоть до Владимира Набокова.

Детство — время полноты челове­ческого существования, время, когда перед тобой открыты все возможности и ты еще не ограничен. Ты как бы обнимаешь весь мир и все возможности своей душой и еще не испорчен ни грехом, ни смертью. Этот мир в каком-то смысле является аналогом и земным воплощением рая, откуда человек оказывается изгнан.

Вторым после детства важнейшим образом идеального мира, от которого человек оказывается оторван, является природа. Детство, конечно, связано с природой: детское время — это когда ты ведешь наиболее природное и наименее испорченное цивилизацией существование. Герои романтического искусства все время воображают себе идеальную гармонию между человеком и природой.

Для литературы и искусства конца XVIII — начала XIX века идеальной декора­цией к воплощению мифа была дворянская усадьба. Бездомный бродяга Руссо сделал своих детских героев, идеальных детей, дворянами. Докторский сын Шиллер сделал героя своей первой трагедии «Разбойники», Карла Моора, наследником родового имения, откуда он изгнан и куда мечтает вернуться, но все безуспешно. Возможно, с наибольшей полнотой и знанием подробно­стей и деталей воплотил этот миф Лев Толстой, рожденный и выросший как раз в дворянской усадьбе.

Дворянская усадьба — это, с одной стороны, мир, где молодой человек прово­дит первые годы своей жизни, а с другой стороны, это мир, где он общается с природой, где он живет в естественном окружении.

Мир дворянской усадьбы с ее родной природой — это не единственная важная для романтизма природная среда. Не меньшее значение имеет экзотическая природа, еще не испор­чен­ная цивилизацией: моря, горы, густые леса — то, куда не ступала нога человека. Пушкин в своем знаменитом стихотворении «К морю» восхищается свободной стихией моря и говорит:

Где капля блага, там на страже
Уж просвещенье иль тиран.

То есть море является единственным хранителем свободы человеческого порыва и героики.

В особенности эта тоска по морям и горам характерна для русского роман­тизма, поскольку естественный ландшафт России в значительной степени не включает в себя эти пейзажи. Есть знаменитое стихотво­рение, которое ошибочно, но законо­мерно приписывается романтическому поэту Дмитрию Веневитинову 1,

1 Дмитрий Веневитинов в том числе увлекался натурфилософией, или фило­софией природы, Фридриха Шеллинга.

где неизвестный автор пишет:

Природа наша, точно, мерзость:
Смиренно плоские поля —
В России самая земля
Считает высоту за дерзость.

В стихотворении воплощена эта романтическая жажда к особому, уникальному, экзотическому, к высоте, к горам, как у Пушкина в стихотво­рении «Кавказ».

КАВКАЗ

Кавказ подо мною. Один в вышине
Стою над снегами у края стремнины;
Орел, с отдаленной поднявшись вершины,
Парит неподвижно со мной наравне.
Отселе я вижу потоков рожденье
И первое грозных обвалов движенье.

Здесь тучи смиренно идут подо мной;
Сквозь них, низвергаясь, шумят водопады;
Под ними утесов нагие громады;
Там ниже мох тощий, кустарник сухой;
А там уже рощи, зеленые сени,
Где птицы щебечут, где скачут олени.

А там уж и люди гнездятся в горах,
И ползают овцы по злачным стремнинам,
И пастырь нисходит к веселым долинам,
Где мчится Арагва в тенистых брегах,
И нищий наездник таится в ущелье,
Где Терек играет в свирепом веселье;

Играет и воет, как зверь молодой,
Завидевший пищу из клетки железной;
И бьется о берег в вражде бесполезной
И лижет утесы голодной волной.
Вотще! нет ни пищи ему, ни отрады:
Теснят его грозно немые громады.

Третий образ, связанный с любовью к экзотической природе и к природе в целом, — это тяга влиться в народ и его историю.

Образованное меньшинство, образованный городской человек, начинает болезненно чувствовать свою оторванность от того, что называется народом. В романтической философии народ воспринимается как единая коллективная личность, в которой каждый человек является только ее малой частью. Если он оказывается оторван от своих национальных корней, то это и огромная трагедия — как «Дубовый листок оторвался от ветки родимой…» у Лермон­това, — и стремле­ние вернуться в свою естественную среду.

И это не только тот народ, который образованные люди видят вокруг себя — для социального мира того времени это прежде всего крестьяне, — но и ге­роическое прошлое народа, его великая история. Исторический роман создается в начале XIX века великим романтиком Вальтером Скоттом, нашедшим себе множество европейских подражателей. Он написан о шот­ланд­ской истории и тесно связан с шотланд­скими горами, Highlands 2,

2 Северо-Шотландское нагорье (Highlands of Scotland) — горный массив в северо-западной части Шотландии, занимающий примерно две трети этой области.

— с особым миром диких первобытных и страстных людей.

И для романтиков характерно увлече­ние не только своим народом, но и чужими экзотическими народами вроде цыган у Пушкина, кавказских жителей у Лермонтова и Толстого и тех, кто еще ведет неиспорченный, естественный, природный образ жизни, кто не оторвался от своего единства и от своих корней.

За этим миром идеальной природы встает ее создатель. Разрыв с природой, с народом, с состоянием собственной идеальной невинности в значительной степени переживается как богоостав­ленность: человек, оторвавшийся от своих корней, виновный, грешный, потерял право на любовь и понимание Богом, потерял живое религиозное чувство, составляющее основу и родник его существования.

Это переживается и как разрыв с Богом, что может приобретать и героический характер, характер богоборчества; Байрон пишет мистерию «Каин» об отпа­де­нии, о преступлении, где это героизируется. И это переживается как фундамен­тальная трагедия человека, лишенного общения с единственным источником всего главного и прекрас­ного на земле.

Весь ностальгический комплекс первоначально и в значительной степени строился на ощущении потери, на ощущении того, что идеальный мир — потерянный рай — находится за нашими спинами, что мы от него ушли и оторвались. А в XX столетии чрезвычайную популярность приобре­тает идея, что этот рай находится в будущем. И авангард, и социалисти­ческий реализм исходят из идеи, что коллективный рай — это то, что мы должны воплотить и построить на земле, что он нас ожидает. Но и для этого точно так же нужно растворение в массе. Маяковский пишет:

Я
всю свою
звонкую силу поэта
тебе отдаю,
атакующий класс.

Ты должен раствориться и быть счастлив, что тело твое невесомое, отдать свой труд своей республике — и тогда ты войдешь в идеальную коллективную прекрасную утопию будущего, которую еще предстоит построить на земле. Здесь меняется направление временной оси — от потери к ожидаемому обретению, но логика остается той же самой. И неслучайно в классическом марксизме тот коммунизм, который ждет человечество, рифмуется с первобытным коммунизмом людей, которые когда-то жили на земле, вне зависимости от того, был ли когда-то этот коммунизм на самом деле или нет.

Мы говорили о том, куда человек стре­мится влиться и войти, куда ему надо попасть. Но не менее важным является вопрос, как туда попасть. Что нужно сделать человеку, чтобы хотя бы на время оказаться в этом прекрасном, идеальном мире, от которого он безнадежно оторван?

Вероятно, самым главным способом вернуть себе утраченный рай оказы­вается любовь. Любящие души переживают то самое райское блаженство, то самое чувство идеальной полноты существования, которое недоступно другим. До сегодняшнего дня этот тип любви мы называем романтическим и говорим о романтической любви. Это представ­ление об идеальном, предначертанном на небесах союзе двух любящих душ, которые сливаются в одно.

Первоначально на ранних этапах романтизма, в сентиментальной культуре, за идеей идеальной любви встает образ идеальной семьи — семьи, понимаемой не как экономический союз, чем это считалось раньше, или не как вопрос о наследовании и передаче имущества из поколения в поколение, а как союз двух любящих сердец.

Для уже зрелого высокого романтизма любовь, как правило, трагическая. Невозможность и несовместимость этой любви с земной жизнью стано­вится очевидной: она не укладывается в рамки земного существования. Тем не менее это тот идеал, к которому человек стремится всю жизнь, и ради того, чтобы испытать такую любовь, эту жизнь стоит отдать.

Романтическая любовь, в особенности в зрелом романтизме, доступна только избранным, особенным душам, способным испытывать такие чувства. Точно так же романтическое мироощу­щение выделяет фигуру художника, поэта — человека, способного к осо­бенно сложным, глубоким пережи­ваниям и способ­ного воплотить в словах, в красках, в звуках это ощущение райского блажен­ства, отторгнутости от него, трагедии, ликования.

Искусство — одно из важнейших способов возвращения в этот исходный рай, как и его создание, поэтому творец всегда отмечен особой судьбой. Но и спо­собность воспринимать искусство — тоже. Как пишет Пушкин:

Когда бы все так чувствовали силу
Гармонии! Но нет: тогда б не мог
И мир существовать; никто б не стал
Заботиться о нуждах низкой жизни;
Все предались бы вольному искусству.

Потому что это особенный мир, особенное блаженство, особое, ни с чем не сравнимое счастье. И, как писал Пушкин, «божественный глагол» касается до «слуха чуткого».

Творец — это художник, поэт, музыкант, а в рамках романтического восприя­тия возможность прислуши­ваться к этому божественному голосу особенно передает музыка. Музыка служит идеальным воплощением божественной гармонии. Неслучайно романтический писатель Гофман вставляет имя Моцарта — Амадей — в собственное имя, чтобы служить воплощением духа музыки. Неслучайно Пушкин делает Моцарта героем одного из своих самых знаменитых произве­дений. И тема особенной чуткости человека к искусству, тема искусства как лучшего способа постигать тайну мира, постигать божество, понимать и выражать любовь, связь искусства с любовью — это совершенно неотъемлемые и важнейшие черты романтического миросозерцания.

Может быть, одно из самых потрясаю­щих описаний такой смерти в мировой литературе содержится в «Войне и мире», когда уходит Андрей Болкон­ский, который уже почти выздоровел после смертельного ранения, но Наташа Ростова оказывается бессильна вернуть его в жизнь. Он чувствует голос другого мира, призывающий его к себе гораздо более властно, — для него вечная любовь и вечная жизнь оказываются сильнее и значимее, чем любовь и жизнь земные.

Точно так же можно, например, описать классическое и всем известное произве­дение «Герой нашего времени», где есть буквально все базовые романтические мотивы. Складывается ощущение, что автор специально старался, не дай бог, ничего не пропустить.

Мне кажется, что это мироощущение сегодня знакомо практически каждому человеку вне зависимости от того, читал ли он Байрона и Лермонтова, слушал ли он Шопена и Шумана, видел ли он картины Брюллова и Фрид­риха. Это то, что составляет воздух культуры последних двух или двух с половиной столетий, то, на чем мы воспитаны, то, что еще живо в душе многих из нас и на что многие из нас еще способны откликаться.

Вместе с тем мы явственно чувствуем, как эта культура уходит во всех своих проявлениях. Она становится все менее и менее понятной молодым людям и производит впечатление чего-то покрывающегося паутиной времени. Уходит представление о необходимости сохранять уникальность собственного харак­тера на всю жизнь, быть верным себе во всем и никогда себе не изме­нять, уходит культ романтической любви, которая все чаще и чаще заменяется многозначным словом «отношения», уходят представления о потерянном рае и мечта вернуться в него.

На смену этим уходящим, но еще волнующим, еще узнаваемым для нас образам приходят очертания совершен­но новой культуры, но пока что ее очер­тания понятны нам не до конца.

Процитировано 1 раз
Понравилось: 2 пользователям

Источник